женщин-фанаток, разместившихся на короткой скамейке, разъяснил слово- и буквосочетание клятвы. На синем полотнище выкрашенной простыни пьяными буквами с торопливыми подтёками белой краской было выведено: «Викеша» – вперёд, и никаких ХУ!». Грамотный народ всё понял и дружно, сокращая для удобства, заорал: «Викеша – ХУ!», несомненно, считая «ХУ!» синонимом «фас!». Так удачным баннером и, главное, хлёсткой и звучной клятвой мы завоевали симпатии всего стадиона, дружно и с упоением скандировавшего на протяжении всего матча: начиная громко – «Ви-ке-ша» и заканчивая громогласным пушечным – «ХУ!».
Задание на игру от Валька, с которым мы опять начинали в рокировке, было кратким и пьянящим: сразу на предельных скоростях навалиться на чужие ворота, не выпускать соперников на нашу половину поля, измотать точными короткими пасами и частыми ударами и постараться забить быстрый гол. А потом перейти на свою половину поля и играть на контратаках. Так и начали, но Серый спутал все карты и, нарушив задание, быстро забил два гола. Сначала с отменного паса Фигаро он ловко увернулся от выставленной ноги защитника, обошёл его и тут же обманным движением направил в сторону другого, а сам оказался прямо против вратаря и филигранным ударом подъёмом стопы отправил мяч точно в створ его расставленных ног. Не успели разыграть с центра, как Валёк, почувствовав, что Серёга сегодня на самом острие пикушки, дал ему длинный пас на выход, и Серый не подкачал, догнал мяч недалеко от чужой штрафной, с ходу обмотал неуклюжего защитника, проскочил между двумя другими, и снова вратарь только глазами проводил, наклонившись, укатывающийся между ног второй обидный мяч. После этого незадачливый голкипер весь матч простоял с сомкнутыми ногами. Воодушевлённые Серёгиной удачей, мы и не думали уходить в защиту, а с ещё большим остервенением кидались на мяч, проталкиваясь с ним сквозь плотные ряды уже умаявшихся защитников. Нами овладел неописуемый кураж, заквашенный на спортивной злости. Вот Бен дважды промазал впритирку со штангой, и я трижды угодил в статую вратаря, в общем, третий гол неминуемо назревал. И он был бы, и опять от Серого, если бы его грубо не сбили в штрафной, устроив коробочку, два бритых МНСа. Безусловный пенальти! Кому бить? Ясно, что Вальку. Никто и не претендовал на его законное право лучшего забивалы. Прихрамывающего Серенького увели под руки с поля ассистенты: Мамма-мия и Земфира. Мяч уложили на затоптанную одиннадцатиметровую отметку, Валёк небрежно разбегается и сильно бьёт… в крестовину. Мяч отскакивает в поле, и расторопный защитник, не раздумывая, отправляет его за боковую. Гола нет! Мы ни словом, ни жестом не выразили своего разочарованного отношения к сенсационной неудаче любимого тренера и только разом, осенённо, осознали, что Валёк в команде – не всё, что играть надо не только на него и через него, но и на себя и через себя. И взорвались, и понеслись, сметая окончательно увядшую композитную защиту. В сумятице её, потерявшей ориентацию, я выцарапал мяч из-под ног защитника, немного отскочил в сторону, мгновенным взглядом оценил обстановку и точным ударом щёчкой послал мяч прямо в нижнюю лузу. Вратарь даже не шелохнулся, не успев среагировать на мой фирменный гол не только движением, но и взглядом тоскующих глаз.
Ни словами не рассказать, ни в печати не описать, какие безмерные радость и счастье охватили душу. Ничего подобного не было ни под венцом, ни при защите диссертации. Хотелось прыгать, кувыркаться, пластаться по полю, куда-то бежать, орать что попало, но я стоически сжал в себе эйфорию и мерной рысцой, как ни в чём не бывало, побежал к центру, подгоняемый увесистыми поздравительными шлепками товарищей по макушке и спине. Хотелось скорее начать с центра и забивать, забивать, ещё и ещё, но прозвучал свисток судьи на перерыв, спасший компматов как минимум ещё от двух моих голов.
Но ненадолго. После перерыва мы, не расслабляясь, вкатили им ещё три и снова без Валька. Правда, моим был только один, а остальные добавили Фигаро и Бен. Только тогда мы сбавили темп и сохранили разгромный счёт 6:0 до конца матча. А по окончании нашего бенефиса не было ни щенячьего скулёжа, ни детсадовского визга, ни цветов, ни шампанского. Мы сделали своё дело и сделали хорошо, как надо, чему же тут радоваться? Радовались за нас наши фанатки, с ходу полезшие целоваться, и больше всех досталось Серому, от смущения перехамелеонившемуся в Пунцового.
Итак, мы в полушаге от гранта. Почему-то уже не очень-то и хочется, и жаль, что осталось всего пол-шага.
«__» «_____». Пришёл в институт в прекрасном настроении и, как обычно, без опозданий, к десяти. А Маша в панике: меня вызвали на ковёр к президенту и тоже к десяти. Не спится одуванчикам с утра, пришлось брать ноги в руки и бежать, ехать, бежать, и через пятнадцать минут я, как штык, в предбаннике у секретарши. А там уже грустно подпирают стены на неудобных стульях с прямыми спинками четверо страждущих встречи с сайенсбоссом: наник, компматик, ещё один, с которым имею шапочное знакомство и – приятным сюрпризом – Анна Владимировна. Вежливо здороваюсь, вежливо спрашиваю:
- Кто последний?
Композионщик регочет вполголоса, словно не продул вчера 0:6.
- Мы, - обещает, - уступим вам очередь. Молодым, - объясняет щедрость, - у нас везде дорога.
Женщина тоже не возражает, хотя обычно бабы за очередь могут и волосы выдрать, особенно у лысых. Только присел, чтобы собраться со светлыми мыслями, как на столе у секретарши оглушительно заверещал телефон. Она сняла трубку, выслушала и погнала первым в чистилище вместо меня, молодого, довольно потрёпанного годами шапошника. А мы напряглись, сидим истуканами и молчим, словно незнакомые, словно опасаемся разговорами привлечь к своим неприятностям соседские. Вспомнил, что в беде и невзгодах люди стараются уединиться, в одиночку переждать чёрные дни, и спрашиваю тихонечко у соседа-наника:
- Не знаешь, по какому поводу шмон?
Он наклонился ко мне и, косясь на секретаршу, успокаивает:
- Похоже, ищут третьих.
- А-а, - тяну удовлетворённо, не ошибся, значит, в прогнозах. Со мной всё ясно, во мне они в два счёта найдут третьего лишнего, а вот зачем здесь Анна Владимировна? Искоса взглянул на неё, но на мраморном лице - ни одной объясняющей линии.
Вышел сосредоточенно-хмурый шапошник и, не произнеся ни слова, удалился, не похваставшись, какой вытащил билет, и какие достались дополнительные вопросы. Следующим вызвали уверенного в себе и в его инновационных проектах наника. Вошёл уверенным, а вышел растерянным, стирая ладонью крупные капли пота со лба.
- Ничего не понимаю, - пробормотал, опустив голову, - ни-че-го, - огорчённо махнул рукой и удалился, сгорбившись. Композит проводил его насторожённым взглядом, а когда пришла его пора, протиснулся в анклавную дверь боком.
- У вас есть ещё время передумать, - тихо вдохнула яд неслышно подсевшая ко мне Язва Владимировна, заставив от неожиданности вздрогнуть, но я отрицательно помотал головой, побоявшись, что дрожащий голос выдаст неуверенное нервозное состояние. – Пожалеете, - предупредила с шипением и демонстративно пересела подальше от идиота.
Вышел выпаренный компматик, ожесточённо вытер платком-полотенцем багровую шею, с отчаянным вздохом пожаловался в равнодушное пространство:
- 30 лет безупречного стажа – коту под хвост! – и, бормоча, что будет жаловаться, ушёл расти и расширяться.
Секретарша, выслушав очередное телефонное распоряжение, вперила требовательный взгляд в Анну:
- Вам.
Та удивилась, не сразу поверив счастью:
- Мне? – округлила синие озёра. – Вы не ошиблись? – и показала рукой на меня: - Сначала ему. – Без меня меня женила.
- Я никогда не ошибаюсь, - отчеканила церберша, обвинённая в непрофессионализме. Дамы обменялись дуэльными взглядами-выстрелами, и последний остался за секретаршей, а Анна Владимировна резко встала, уничтожила попутно меня синим пламенем и твёрдой походкой, громко цокая каблуками, вошла в экзекуторную.
- Могу? – послышался с порога её уверенный голос. – Здравствуйте! – и дверь закрылась, храня тайну становления укрупнённого директора. А я понятливо ухмыльнулся: к чему спешить с моим вызовом, время зря тратить? Со мной и так всё ясно, можно и на десерт оставить. В нетерпении поднялся и, чтобы унять душившее нервозное напряжение, спрашиваю у злюки:
- Зинаида Викторовна, - мы с ней немного знакомы по редким встречам здесь, хотя не уверен, что она помнит моё имя-отчество, - как я на ваш опытный женский взгляд выгляжу? – и верчу боками, давая ей хорошенько разглядеть небрежно выглаженный пижонский заношенный светлый костюм, мятую ковбойку и крикливый красный галстук. – Гожусь для виселицы?
Модельерша окинула меня критическим взглядом и пренебрежительно фыркнула:
- Сразу заметно отсутствие женских рук. Вам жениться надо.
Ага, соображаю, имени-отчества не знает, а то, что холост, в курсе.
- Не могу, - отвергаю дельное предложение.
- Почему это? – спрашивает, не прочь поболтать на любимую женскую тему.
- Я – однолюб, - сознаюсь, сокрушённо вздохнув, чуть пуговицы на рубашке не отлетели, - и принуждён навеки любить одну, а она несвободна.
- Эта, что ли? – презрительно кивнула на закрытую дверь и тут же поправилась: - Нет, она одна – от неё муж удрал. Кто же тогда?
Не скажу – врагом буду до конца работы в Академии.
- А вы не догадываетесь? – приближаюсь к её столу и пристально, с мольбой устремляю на неё скорбный взгляд.
- Нет, - откидывается она на спинку стула, расширив водянистые серые глаза. И, догадавшись: - Нахал! – закричала со смехом, довольная, и схватила линейку.
Неизвестно, чем бы закончилось наше любовное объяснение, если бы страшная дверь не выпустила не мою единственную суженую, променявшую любовь на сомнительное объединённое директорство. Оглядев наши не ко времени и месту весёлые лица и догадавшись о том, чего не было и нет, она гордо вздела мраморный подбородок и, не сказав ни слова, ушла, презрительно хлопнув дверью. А я, не ожидая любезного приглашения, рванул дверь, услышав сзади отчаянный вопль навеки любимой:
- Куда вы?
И на самом деле – куда? Я подумал об этом сразу, как ввалился в инквизиторскую и увидел бесчисленное множество известных на всю округу уважаемых рож, устремлённых на меня из-за длинного приставного стола заседаний, увидел и повернул было вспять, но опять услышал:
- Куда вы?
Пригвождённый одинаковыми вопросами с двух сторон, я неуверенно застыл у порога, пытаясь навести ревизию рожам и попутно сожалея, как хорошо было раньше: сунут в коридоре оборвыш туалетной бумаги с понятным печатным текстом – «уволен по сокращению штатов» - и беги спокойно в бухгалтерию за расчётом. А теперь, с приходом демократии, вон, сколько государственных людей пришлось отрывать от государственных дел, чтобы объявить мне, что пришло мне время «секьюрити», простите и будьте здоровы. И каждый, наверное, с сожалением пожмёт в первый и последний раз мою увядшую руку. Я даже пошевелил пальцами, явственно ощутив, как мне их отдавили.
- Присаживайтесь, - пригласил ближний ко мне, указав на почётное место в торце стола, прямо напротив президента. Его-то я сразу узнал, не раз видел издали на разных конференциях,
