нем и другую черту – всегда находить выход из запутанных ситуаций и никогда не брать на себя ответственность. Даже книги для жены в библиотеке он никогда не брал на свой студенческий билет и возмущался, если она его об этом просила. Семейная жизнь для Н.Решетниковой, как и у матери А.Солженицына, была очень короткой и после его призыва в армию они практически не жили вместе, вплоть до его освобождения из лагеря. А.Солженицын всегда успешно манипулировал людьми, так он поступил и со своей первой женой. Когда освободился, то у него был единственный выход - придти к ней, и он пришел. Они стали жить вместе, и Наталья стала его машинисткой и секретарем, но через некотрое время А.Солженицын уходит к другой женщине, которая была более перспективной и открывала для него двери в новый мир, который был близок его новому я – диссидентский.
Но это все будет потом, а пока А.Солженицын был озабочен своим будущим. Его жизнь математика была только одним из способов встроиться в материальную реальность. Наследственные филологические и писательские позывы требовали выхода и он, еще находясь в университете, попытался стать актером и даже сдавал экзамены в театральную школу Ю. Завадского, но неудачно. Не теряя надежды на получение творческой профессии, то есть на возможность самореализации, он поступает на заочное отделение факультета литературы Института философии, литературы и истории в Москве.
В 1941 году он, как математик, закончил университет с отличием. По специальности работать не хотелось и он начал пробовать себя в литературе, но без успеха.
С началом войны Солженицын не был мобилизован, как бы сейчас сказали – откосил, поскольку был признан «ограниченно годным» по здоровью. В сентябре 1941 года вместе с женой получил распределение школьным учителем в г.Морозовск Ростовской области. Но времена были трудные и его, «ограниченного по здоровью», все-таки призвали и он был направлен в грузовой конный обоз рядовым. Рядовым служить было несладко, да и денежное довольствие было мизерным (это его признание) и он добился направления в офицерское училище в Кострому. Ну, шел прямо по стопам отца. В ноябре 1942 года стал лейтенантом и был направлен в Запасный полк. В действующей армии дослужился до звания капитана, которое получил в 1944 году. Героя войны из него не получилось, зато звание фронтовика и причитающиеся ему по должности награды он получил, а это потом как-то пригодилось в его карьере писателя лагерника и фронтовика.
Его мозг к тому времени стал настолько изощренным, что он, находясь на фронте, мог одновременно: обучать своих солдат убивать немцев, самовольно отпускать безнаказанно власовцев, которые потом убивали его же солдат, писать книгу о революции и понимать, что он живет и борется совсем не за «То». «То» было Советским Союзом с его властью, а что было другим, А.Солженицын еще не знал, но понимал, что это новое должно приблизить каким-то образом, фантомный, выдуманный образ жизни его семьи. Постепенно, какая-то странная правда стала руководить всей его жизнью и, это была его личная правда – правда А.Солженицына. Шел 1945 год, ультралиберализм свободной личности только зарождался в США, а личность А.Солженицына уже жила по его законам.
В таком состоянии его и арестовали 9 февраля 1945 года. Кстати, вполне обоснованно, по законам того времени – очень уж явно он набивался на арест всеми своими поступками. Сегодня это можно объяснить так, что своим арестом он прикрыл что-то гораздо более опасное.
Начинался отсчет новой жизни - жизни писателя, к которой он стремился и в которой ложь станет преподноситься вместе с правдой и, вдобавок, будет искусно сочетаться с бредом графомана, создавая чудовищные переплетения.
Сначала в лагере было не до писательства. Но А.Солженицын, как математик быстро построил в своем мозгу модель лагерной системы и человеческих отношений. Это он все опишет потом в своих опусах. То как, с первых же шагов он заметил, что заключенными владеют «придурки» пересылки. И то, как система особенным образом подбирает «придурков», особенно тех от кого зависит работа, питание и одежда. Но чтобы добыть эти должности, нужна изворотливость, хитрость, способность ловко подмазать, а чтобы удержаться на них, надо потерять совесть, и лучше всего стать стукачом.
Экибастузский солагерник «писателя», С.Бадаш сообщает нам, что А.Солженицын сразу добился «придурочной» должности нормировщика, затем был выдвинут в бригадиры, а в канун коллективной голодовки-забастовки зэков, он, при помощи врача Панченко, лег в больницу - якобы на операцию по поводу рака. Странный советский лагерь, в котором люди мрут, как мухи и одновременно, в нем диагностируют и оперируют раковые заболевания. Как и подметила его жена Н.Решетовская – изворотливость и избегание ответственности были его главными чертами. Позже, чтобы удержаться подольше в «придурочном» положении, А.Солженицын записался в стукачи.
Схема была отработана и при последующем перемещении в другой лагерь, он говорит новому начальству, что является нормировщиком. Через какое-то время он становится заведующим производством, а это значит, что он стал начальником всех бригадиров! И так было при всех его перемещениях по лагерям.
Как он всего этого достигал, А.Солженицын проговорился Л. Копелеву, сидевшему с ним в «шарашке». Он рассказал и про вербовку в стукачи и, как сам выбрал для себя кличку Ветров. Кстати, Ванька Ветров в воровской мифологии – удачливый вор, которого не могут никак поймать, что-то сродни фольклорному Ваньке Каину. Выгоды от стукачества были очевидны и так ему удалось выжить до освобождения. То, что он бы не выжил в лагерных условиях, с его тщедушным телом и вздорным характером, ясно было с самого начала, поэтому и такой каиновский выбор. Кого и как он предал, история умалчивает, а тем более А.Солженицын. Но фольклорный Ванька Каин (Ветров) предавал всех, даже лучших друзей. По всему, выбор клички А.Солженицыным тоже был не случаен.
Так постукивая и управляя, как «придурок», заключенными, он дожил до февраля 1953 года, когда был освобожден и отправлен на поселение в Джамбульскую область.
В феврале 1956 года А.Солженицына реабилитировали и он переехал в Рязань.
В 1962 году, в журнале "Новый мир", по особому разрешению Н.Хрущева был опубликован первый рассказ А.Солженицына - "Один день из жизни Ивана Денисовича", с чего я и начал эту статью. Чем руководствовался Н.Хрущев давая разрешение на печать повести, мы никогда не узнаем, но вероятнее всего пытался таким образом отвести от себя обвинения в репрессиях к инакомыслящим. Последующие события были вообще абсурдными, так как абсолютно графоманское произведение было выдвинуто на соискание Ленинской премии. Конечно премии не дали, но то, что диссидентское движение определяло многое в жизни общества и начинало чувствовать себя вольготно в СССР, было очевидно и, так же очевидным был факт, что математик А.Солженицын понял это и сделал на него ставку, а заинтересованные люди, остановили выбор на нем.
Опубликование повести воодушевило А.Солженицына и перед его графоманским талантом открылись широкие перспективы. Исследование произведений А.Солженицына не входит в задачу этой статьи и не дай бог, ни кому, исследовать труды любого графомана, особенно такого плодовитого. Задача статьи в том, чтобы проследить, как никому неизвестный зэк, появился в столице, очаровал еврейскую писательскую общественность, как ею манипулировал долгие годы, а потом выкинул своих благодетелей на помойку, предварительно облив дерьмом всех, кто его когда-то вытащил из этого же дерьма.
А.Солженицын только перед смертью вспомнил, сколько неприятностей он доставил всем, особенно А.Твардовскому, когда тот вместе с товарищами по писательскому союзу, прилагал все усилия и влияние, чтобы представить повесть А.Солженицына в ЦК КПСС и получить добро на печать в журнале. Но это было перед его смертью, а в то время А.Солженицына интересовало только то, как втереться в доверие к московской интеллигенции и пользоваться ею. Разработанная им модель и пересказываемые мифы о фамильном диссидентстве, сработали безотказно, он очень всем нравился и особенно А.Твардовскому. Тот, несмотря на то, что тема повести была настолько необычной и новой, что могла обрушить его положение, принял на себя ответственность и стал действовать очень тонко и на грани фола. Прежде всего, следовало ввести непрезентабельного А.Солженицына в высший свет московской интеллигенции, с мнением которой считалась даже власть. Смотрины прошли удачно и тогда стали собираться отзывы самых именитых писателей и не просто отзывы, а «пробивные». Надо было, чтобы К.Чуковский назвал повесть графомана «литературным чудом», а С.Маршак написал, что мы никогда себе не простим, если не добьемся ее публикации.
Но если бы знали все эти наивные советские писатели и стоящие за ними люди, что лагерный стукач, все уже продумал на несколько ходов вперед. Он в течение какого-то времени еще будет продолжать манипулировать ими, но в скором времени предаст всех.
А.Солженицын давно решил для себя, что в принятой им схеме, советская власть и все, кто работает на социалистическую систему, являются его заклятыми врагами. И его совсем не интересовало, что ходатайствовавший за него А.Твардовский глубоко верил, что не только он сам, но и весь народ и, вышедшая из его недр творческая интеллигенция, приобрели несравненно больше от советской власти, чем потеряли. Но если наивный А.Твардовский ценил выше всего откровенность и искренность во взаимоотношениях, то А.Солженицыным эти нравственные категории были давно утеряны.
Пройдет совсем немного времени, А.Солженицын добьется своего - станет популярным, а А.Твардовский скажет о нем - мы его породили, а он нас убил.
Следует отметить, что в те годы А.Солженицын не был единственным писателем лагерником, но он сделал все, чтобы оттеснить всех на второй план, при этом оболгав и унизив. Так произошло и с В.Шаламовым, который, зная про хорошие отношения А.Солженицына с А.Твардовским, попросил его походатайствовать за свою повесть «Очерки преступного мира». Конечно, в напечатании повести в журнале было отказано, как потом и «Колымских рассказов». А, кроме того, стараниями А.Солженицына В.Шаламов стал для А.Твардовского пастернаковским писателем-провокатором. Если учесть, что нобелевского лауреата Б.Пастернака только что предали писательской и партийной анафеме, то у В.Шаламова, как его последователя, было мало шансов напечататься при А.Твардовском. Но это отдельная и очень неприятная для А.Солженицына страница его жизни, о которой он предпочитал никогда не распространяться. Но, так или иначе, а А.Солженицын при А.Твардовском, получил монопольное право на лагерную тематику и ни одно произведение на эту тему не могло обсуждаться без его участия и одобрения.
Только потом, после «Круга первого» стало ясно, что А.Солженицын строит все под себя, но его уже не интересовало мнение писательской среды, потому что решение об отъезде из страны было предопределено режиссерами и было принято им. Но отъезд надо было обставить с помпой и по всем
