графиках, если не принимать во внимание чуточного повышения выположенного поля, никак не характеризующего крупного плотного магматического тела. Радуют только оси проводимости, отчётливо прослеживающие сближенные трещины предполагаемой мощной зоны глубинного разрыва вдоль интрузива и известняков. А одна трещинная система, новая, лезет почти поперёк первой, с небольшим азимутальным отклонением, и к ней приурочена серия даек основного состава, что хорошо видно по пикообразным положительным магнитным аномалиям. Там, где трещинные системы пересекаются, вырисовалось внутреннее относительно пониженное электрическое поле сопротивлений, крестообразно вытянутое вдоль зон трещин в центре и трансформировавшееся к флангам во внутреннюю овальную зону пониженных сопротивлений с длинной осью по направлению глубинного разрыва. Я, как только её надыбал по последним измерениям, так и воспрял: чего, ругаю себя ласково, хныкать и паниковать, - это ведь не что иное, как центр – пуповина – моей модельной купольной контактово-метасоматической структуры над здоровенным глубинным гранитоидным интрузивом – надкупольная локальная зона интенсивной трещиноватости и гидротермального метасоматоза. Сам когда-то с пеной у рта, не щадя оппонентов, защищал передовую идею, и сам, балда, почти напрочь забыл. В эту самую что ни на есть трещинную зону глубинный интрузив испустил последний предсмертный, предзастывший дух – сначала вплюнул высокотемпературные метасоматические растворы, которые с захватом и переработкой известняков и подвернувшихся попутно габбро-диоритов образовали мощняцкую зону скарнирования, а потом, ослабев, остывая, доцыркнул и самые последние, уже низкотемпературные, гидротермальные струи с рудной минерализацией, привёдшие к образованию рудоносных скарнов и скарновых рудных тел. Всё как по полочкам разложено, всё как в лучших геологических фолиантах, которых не читал, и семи пядей во лбу не надо, двух хватит, чтобы разобраться, допереть-докумекать до такой ясной и простецкой истины. Померял свой лбище – боже, и одной нет, тогда, конечно, что с Лопуха взять? Соображаю узкой соображалкой дальше. Вполне закономерно выровненные высокие сопротивления пород участка объяснить массивным контактово-тепловым воздействием глубинного интрузива, лишившего породы в результате сауны значительной доли влажности и пористости. Выходит, надо искать фланги контактово-теплового купола, а для этого удлинять профили наблюдений, но мне такой работы в этом сезоне не осилить и до ноябрьского посинения. Остаётся принять компромиссный вариант: удлинить один центральный профиль и поперечный связующий. Мне такого доказательства будет достаточно, другим – не знаю, мыслителю вообще никаких доказательств не хватит, это точно. Пусть бурит-упирается на Детальном и не лезет не в своё собачье дело. Спасибо и на том.
Опять у меня засвербило под хвостом, зашумело от диффузорной шариковой бестолкотни в мозгах, приспичило немедленно бежать, бежать, делать, делать… По привычке клянусь: умру, околею, но сделаю, тем более, что выхода нет, и лучше сдохнуть от холода, чем от стыдобушки. Прервал послеобеденную сиесту, сложил в кучу все бумаги, схватил топорик, буссоль, измерительный шнур и почти бегом, спотыкаясь костылями и натыкаясь скелетом, помчался на центральный профиль. Короче, пока парни, ни о чём не подозревая, старательно дорабатывали, радуясь, профили, я как помешанный на дерьме замешанный подкинул им дополнительную непыльную работёнку по маршрутам. И надо же – не зазря: на всех четырёх продолжениях купол, родимый, выположился. Бог, он всегда на стороне чокнутых.
Обработал, дооблизывал всё, что есть, радуюсь, распираемый неразделённой эйфорией, и так хочется с кем-нибудь поделиться, аж в пятках зудит. Дай, думаю, схожу к соседям, посмотрю, как у них не ладится, а заодно похвастаюсь волейбольному другу своими умопомрачительными достижениями. Он-то – нейтральный судья, без надобности не полезет в бутылку, может, что и дельное подскажет с геологической точки зрения. Подсказывать, правда, нечего, и так всё на ладони – быть на Углу месторождению на Ленинскую, которую мне не надо. Вздохнул тяжело и подался на первую рецензию, дав парням двухдневный отдых, но не отпустил совсем – мало ли какая дикая мысля втемяшится ещё в дурную голову в оставшиеся благоприятные октябрьские деньки.
Вышка стоит, не сгорела, дизель воет, не сломался, бур крутится, не заклинило, буровики тоже не на рыбалке, и Кузнецов, к сожалению – а вдруг попрёт меня с моими ясными фактами по кочкам! – на месте, в будке. Не отвертишься, раз пришёл, придётся исповедоваться.
- Привет! Чё, - спрашиваю для затравки, - выбурили? – Он встаёт из-за стола, подаёт руку, улыбается, видно, рад, что оторвали от занудных дел, а может – и мне.
- Торичеллиева пустота, - радует измотанную душу. – Первую скважину остановили в жерле, вторая – на подходе к нему. Никаких признаков приличного оруденения и в помине нет. Так, попадается всякая прожилково-вкрапленная мелочёвка. Химики, - обзывает без вины виноватого, - вы, геофизики, туфтоделы.
- А вы бы, - отбрыкиваюсь от лестного ярлыка, - проткнули аномалию вертикально по центру, и вся наша химия вылезла бы наружу без лишних затрат. Вам же, - подначиваю, - метры нужны. Вы их и получили, чего жаловаться-то?
- Ладно, - соглашается, - пробурим и по центру. Ты садись. Какую ещё химию принёс? – показывает глазами на рулончик у меня под мышкой.
Развернул перед ним документальные сокровища, рассказываю, что в них. Ему рассказывать легко, можно сколько угодно путаться, сбиваться, косноязычить, повторяться, противоречить самому себе, перескакивать с одного на другое вперёд и взад, отвечать одновременно на уточняющие вопросы. Вижу по глазам, что ему интересно, тоже слегка задымился, а я с самых первых слов горю, шиплю от волнения, чадю от усердия и потрескиваю от возбуждения. Растёкся древом и жду положительной реакции, а он, невежда, почему-то молчит, всё разглядывает мои совершеннейшие по исполнению схемы с изящными подтирками до дырок – так и хочется в них заглянуть, чтобы увидеть, что там, глубоко в недрах, - кумекает что-то про себя и первым делом спрашивает о том, о чём из приличия можно бы и не спрашивать:
- Вторичных ореолов нет, что ли? – Сознаюсь как побитый пёс, что, к сожалению, нет готовых анализов на руках, что они в лаборатории, и надо за ними идти, а некогда. Успокаиваю, что и без них всё ясно, куда ещё яснее, но он, нахмурившись, не верит. Для геолога только геохимические ореолы – самая понятная геофизическая информация, которой сполна можно доверять, остальное, как он выражается, - химия. – Тебе, - придирается, сорвавшись на ореолах, - очень стоит доказать, что известняки горы и найденные принадлежат к одному массиву.
- А как, - спрашиваю по-идиотски и расстраиваюсь, что он так быстро усёк слабое звено.
- Да как хочешь, - ерепенится Дмитрий. – У вас всякие приборы, методы, вот и доказывай, - смеётся вдруг, - химичь. Слушай, - взбадривается, - у тебя есть где переночевать? – Я не сразу и врубился, о чём он, а когда сообразил, обрадовался до чёртиков, обещаю:
- Я тебе целую палатку забронирую за бесплатно со всеми коммунальными удобствами в кустах и даже собственноручно перину сделаю из лиственницы. – Он удовлетворённо смеётся.
- Ладно, - обещает, - жди завтра, посмотрим на местности, что есть в твою пользу. – Ещё потрепались о том, о сём, о предстоящем зимой чемпионате района по волейболу, который, мордой в грязь, надо выиграть, на том и расстались.
Прибежал в лагерь, собрал своих, с нетерпением ожидающих команды собирать манатки, и огорошиваю:
- Мужики! – сообщаю. – Нам ещё предстоит здесь поставить жирную точку. Работы на пару дней, - хотя не сомневаюсь, что и недели не хватит.
- А успеем? – спрашивает, кислясь, Сулла. – Уже мухи белые летают.
- Какие мухи? – кипячусь. – Где ты их видел? – Я так в упор не видел и не помню, как они позавчера ночью покрыли всю землю. Солнышко взошло, и все исчезли, как не бывало. Стоит ли зацикливаться на какой-то несвоевременной природной катаклизме? – Если вы несогласные, - объявляю, - то я один буду передвигать схему и делать измерения: другого выхода нет. – Все молчали, соглашаясь, наверное, с тем, чтобы я ишачил в одиночку, но Сулла разрушил молчаливое единогласие:
- Ладно, - говорит, - Иваныч, поставим тебе жирную точку. – И я, не медля, пока остальные не очухались, даю команду:
- С утра, - распоряжаюсь зычным командирским фальцетом, - делаем новую схему измерений, а Степан пусть идёт за пулярками – напуляет с десяток и затушит с лучком и травами в винном соусе из лимонника: вечером у нас будет очень нужный гость. Не подведёшь? – спрашиваю охотника.
- Никогда, - ручается Стёпа и за себя, и за ружьё.
Успокоенный, забираюсь в палатку, в который раз разворачиваю вымученную тяжкими трудами и раздумьями схему, маракую, что бы такое сотворить, чтобы без всяких-яких стало ясно, что известняки – одно целое. Но ничего новенького, сверхординарного, на выдохшийся ум не приходит, и решаю ставить простенькие короткие вертикальные электрозондирования, такие, чтобы дальние электроды уходили за предполагаемые субвертикальные контакты хотя бы на одну-две измерительные точки. Прикинул по линейке – хватит и километровых разносов: и то легче. Инструкция по электроразведке, как и именной кольт, всегда при мне, на дне рюкзака. С трудом добыл, выписал нужные разносы измерительной и питающей линий, и очень тяжело вздохнул, представив, как нам будет трудно и муторно, поскольку ни работяги, ни я никогда не занимались интеллектуальной электроразведкой. Но что делать, не боги горшки обжигают, а самоуверенные нахалюги вроде меня. Вылез из палатки, собрал все батареи БАСовки, упрятал в семейный рюк и сделал соединительный розеточный вывод. Темнеть стало. Здесь, в долине под горой, темнеет особенно рано, а руки чешутся. Выбрал при свете костра две катушки с лёгким ходом, оставил на них по 1,5 км провода, лажу гроздья электродов, и мужики подсоединились, помогая, - хорошие всё же у меня парни! Заодно, разогнавшись, смайстрячили и измерительные коротышки. Так, нежданно-негаданно и сработали всю схему, хоть выходи на профиль. Жалко, что луна – не солнце. Смотрю, а вокруг неё матовый венчик – значит, быть поутру морозцу. Неужели помешает? Не должно быть такого, прорвёмся! Верю, но этого – ой как мало!
Утром поднялся с трудом: кости ломит – всегда так, когда настроишься на окончание работы, - шкуру трясёт, того и гляди отстанет от скелета, зуб на зуб не попадает, особенно если какие вырваны, так и хочется плюнуть на жирную точку и нырнуть опять в мешок, спрятаться с головой, и пропади всё пропадом! Что мне, больше всех надо? Ничего нет хуже, как быть мелким начальником. Это только в бою командир спешит позади всех, а на работе он всегда первый начинает, иначе никто не пошевелится. Сашка, засоня, конечно, проснулся, но не шевелится, ждёт, может, я расхочу работать. Кое-как разжёг костёр, взял чайник, зябко поёжившись, пошёл за водой к ручью. Мокрая земля замёрзла за ночь, хрустит под ногами, роса, выпавшая с вечера, превратилась в густой серебристый иней, кругом бело, от
