Зову Суллу. Приходит с весёлыми глазами, открытой улыбкой, бодрый и подтянутый, любо-дорого смотреть на парня, чувствующего тайгу родным домом. Даю и ему наказ: после ВЭЗ переезжать в базовый лагерь и помочь до конца сезона маршрутникам. Сашку пусть возьмёт с собой на случай подмены кого-либо. Кличу ординарца, объясняю ситуацию и ему, он не возражает, только просит разрешения поработать с прибором – разрешаю. Всё! Распоряжения отданы, концы подрезаны, а уходить не хочется.
На третьей точке зондирований получился похожий график, только финт уполз дальше – то ли мощность известняков за поперечным разрывом увеличилась, то ли контакт выположился вверху, но это не важно, важно то, что известняки на ВЭЗ представляются крупным единым телом. Михаил работал спокойно и уверенно, без дёргания и, главное, без сомнений. Успокоенный, я попрощался с братвой и сиганул в лагерь, собираться. А что собираться-то, когда всё в рюкзаке ещё с вечера? Времени осталось, хоть отбавляй. Послонялся по лагерю, попил чаю, пожевал без аппетита сухарей с утренней застывшей кашей, привёл в порядок одежду, надел вместо растоптанных и разорвавшихся кед выходные нечищеные кирзачи. Чего, думаю, тянуть? Хуже нет, как ждать собственного отъезда. Взвалил рюк на плечи и, не спеша, потопал на буровую.
Как ни тормозил, а пришёл около трёх. Рву дверь будки на себя:
- Можно? – и сразу понимаю, что нельзя: сидят за столом друг перед другом двое, морды красные, глаза влажные, на столе хлеб нарезанный, солёная горбуша накромсанная, крупная луковица и эмалированные кружки пустые. Бутылёк спрятали, знают, что на работе пить нельзя. И мне потому не предлагают, не дают ошеломить редкой интеллигентской болезнью, у них-то точно никакой аллергии не бывает. Твёрдо решаю, что ни за какие шиши не буду ни техруком, ни главным, никакого здоровья не хватит квасить и в поле, и в командировках, и на конференциях, и после бани…
Король сам вылез из-за стола, ничего, не шатается, только лыбится от внутреннего удовольствия, за ним – и Димка, оба здороваются.
- Пора, - говорит Роман и намеревается взять в углу хорошо набитый рюкзак. Я, конечно, молодецки перехватываю лямки и волоку наружу, в одной руке – свой, во второй, могучей – его, тяжеленный. А Дмитрий добавляет ещё один, плотный и подмоченный, не иначе, как с рыбой. Знатно отоварился шеф, не зря съездил в поле. Лёгкой серной, нет – лёгким серном вскакиваю в кузов, принимаю рюки и устраиваюсь на боковой решётчатой скамейке ГАЗ-63 у кабины. Кузов заставлен ящиками с керном и пробами, пришлось ноги взгромоздить на них так, что коленки оказались на уровне ушей. Ничего, плохо ехать – лучше, чем хорошо идти. Из десятиместной палатки бегут двое, согласные со мной. Король с Дмитрием ещё о чём-то переговорили – времени им на рабочий разговор не хватило за бутылкой, - главный, но короткий как не главный, залез в кабину, остающийся поднял руку с облегчением, мотор взревел, и мы покатили по новой дороге, которую вскоре – я не то, что верю, я просто знаю – продолжат до Уголка и заасфальтируют.
Довезли меня до самой конторы. Вытряхиваю на землю обстуканные на плохой дороге кости, и Король вылазит из кабины.
- Василий, - говорит, - ты вот что: готовь материалы по участку к передаче нам. – Я и без напоминания сделал бы, а сейчас для понта бормочу:
- Да я как… Коган должен… - Роман усмехается:
- Не знаешь, что ли? Когана нет.
- Куда он девался? – удивляюсь, оглоушенный невообразимой новостью. – А как же месторождение на Детальном? – Король не усмехается, а ржёт:
- Уволился и уехал, когда узнал, что первая скважина пустая, - и ко мне по делу: - Ждать, когда вы разберётесь с техруками, некогда. Материалы – твои, никто их лучше не знает – тебе и передавать. – Опять я мнусь, слегка пришибленный, никак не могу опомниться, что все мы в партии осиротели без единственного мыслителя.
- Мне, - объясняю, - ещё надо ВЭЗы кончать, чтобы проследить известняки.
- Не тяни, - приказывает как своему подчинённому, - когда управишься?
- Через два дня, - беру на себя, как обычно, предельные сроки.
- Хорошо, - соглашается. – Как кончишь, оформляй – и прямо ко мне. Не забудь про ореолы и обязательно приложи подробную объяснительную записку. Договорились? – Куда деваться – конечно, договорились.
Рабочий день давно кончился, окна в конторе темны и пусты, двери на запоре, Банзая давно уволили по сокращению административных штатов. Пошёл я восвояси. И дома никого. Открыл дверь, зажёг свет, пахнуло застоявшимся нежилым духом. На столе малюсенькая писулька: «Спасибо за приют. М.» Спасибо за спасибо, ну и слава богу, что нет. Не осталось у меня никаких сил ни на невесту, ни на Лунную. Разогрел кашу с тушёнкой из последней оставшейся банки, навернул, запил пустым кипятком и на боковую. Долго не мог заснуть, привыкая к мягкой постели и непроизвольно выискивая удобное положение для костей. Ясно, что Марье, т.е., Маше неудобно стало мозолить глаза злоязычному бабью, вот и ушла. Завтра схожу в больничку, выяснимся, дело поправимое, но вот зачем меня Король выдернул с участка? Не мог разве на буровой сказать о передаче материалов, там бы и о сроках договорились, и не надо было бы ехать сюда и терять драгоценное время. Не жалеют начальнички ни сил, ни времени подчинённых. Ему что – наклюкался, рыбы набрал и домой, а мне, бедолаге, - мотайся туда-сюда по его капризу. И когда эта маята, наконец, кончится, когда я, наконец, замру Розенбаумом за камеральным столом над моделями? Всё, и начальником отряда, мальчиком на побегушках, не хочу быть. Хватит, откажусь – только оператором.
Если все летние дни были хотя бы в полоску, зеброй, то этот – сплошь чёрным, сажистым. Густо темнеть начало с лаборатории, в которую я помчался первым делом. Начальник лаборатории на моё запыханное требование немедленно выдать анализы наиважнецких проб строго и равнодушно посмотрел поверх очков, сползших на кончик носа, не отвечая, полистал какой-то журнал и сообщил пренеприятнейшее известие о том, что таких проб на сжигание вообще не поступало. При-е-ха-ли! Как так, завожусь, их должен был сам Рябовский сдать. Начлаб ещё раз спокойно посмотрел на меня, но уже через очки и пошёл наружу, а я, не отставая, за ним, и там, под навесом, мы и обнаружили несчастные пробы, отобранные моими трудовыми мозолистыми руками и вынесенные горбатой пролетарской спиной. Их, объясняет, надо оформить как полагается, и недельки через две-три получите результаты, если начальник партии наложит резолюцию о срочном исполнении заказа. Ушёл он в лабораторию, а я поник в полнейшей прострации, и только одна мысль метрономом лупит по мозгам: передачи материалов не будет, не будет и моего месторождения. Выходит очкарик, подаёт бланк, но, видя мою беспомощность, заполняет сам торчащим за ухом чернильным карандашом, проверяя номера проб, написанных Сашкой на мешках. Идите, советует, к Шпацерману.
У Шпаца – Зальцманович. Здороваюсь, буркая.
- Поздравь, - говорит начальник, показывая глазами на Сарнячку. – Сарра Соломоновна приказом по экспедиции назначена исполняющим обязанности техрука партии. – Вот и ещё одна тёмная полоска приложилась к лабораторной.
- Сочувствую, - не уточняю кому и кладу на стол заявку.
- Ненормальный! – вскипает новая мыслительница и выскакивает за дверь. Я никак не реагирую, у нас с ней давно установились прочные отношения, которые никакими должностями не изменишь. Трудно ей, дуре, будет со мной, умным, нельзя, чтобы подчинённый был умнее начальника.
- Да… - тянет Шпац, провожая глазами неуравновешенного технического помощника. – Шмыганули жиды – слышал? – остался старый еврей, - он хмыкнул, не разжимая рта.
- А кто ещё, кроме Когана? – интересуюсь, жалея, что Сарнячка не шмыганула.
- Трапер с Рябовским, вся техническая троица. Чёрт с ними, - отметает дезертиров мощной рукой. – Что за пробы? – берёт заявку в руки. Объясняю суть дела, сообщаю требование Короля о срочной – в пять дней – передаче материалов по участку Угловому.
- Иначе, - пугаю, - не избежать неприятностей от экспедиции, а может быть и от Управления.
- А-а, - опять мотает рукой, - неприятности обязательно будут, если не кончим участки. Как там у тебя, надолго застряли? – Обещаю – опять обещаю! проклятая доля начальника участка! – завершить работы за неделю - дней за десять, если не помешает снег.
- Вот, - подтверждает он, - если… Так что, давай-ка возвращайся на участки, а передачей материалов займётся Зальцманович, ей по должности полагается. – Я молча соглашаюсь, а он, наверное, не знает, что плохо иметь умного подчинённого.
- Вы, - прошу смиренно, - скажите ей сами, пока я здесь. И Королю сообщите на всякий случай по телефону.
- Ладно, - соглашается, - позови Сарру, - ставит резолюцию на заявке и отдаёт мне, а я опрометью бросаюсь выполнять важное распоряжение. Да и подумать надо, как быть в новой матовой ситуации. Только в дверь…
- Подожди, - останавливает начальник и молчит, бесцельно перекладывая бумаги на столе. Собрался с духом и мажет новую чёрную полосу на моём дне: - Не будет тебе квартиры как обещал, - и глаза прячет. – Профком, партком и комсомол отказали, а я не сумел отстоять. Однокомнатную отдали Зальцманович, остальные – семейным. – Поднял глаза: - Говорил я тебе – женись! Тем более, что и невеста есть. Чего тянул? – нападает, защищаясь. – Твёрдо обещаю, - продолжает, но зуб ногтем не дерёт, так я ему и поверил во второй раз, - в следующем доме обязательно будет, своей властью дам, - мог бы и сейчас, думаю, да не захотел с новым техруком ссориться, - только женись. – Стою, слушаю с опустошёнными мозгами и скрючившейся душой и ничего не хочу: ни месторождения, ни квартиры, ни невесты, ничего… оставьте, наконец, меня в покое, а то чокнусь. Вышел молча от щедрого начальника, не умеющего держать слово или не считающего обязанным держать его для подчинённого, и побрёл, оплёванный, старческой шаркающей походкой в камералку. Поздоровался чуть слышно. Без Коганши и Траперши стало пусто и очень тихо – никакого жужжания. Гляжу, Розенбаум со своими двумя техниками уже, счастливец, дремлет. Дверь в техруцкую келью приоткрыта. Заглядываю:
- Вас вызывает начальник. – Больше мне здесь делать нечего. Выхожу в коридор, а навстречу – старая любовь: Алевтина. Увидел её, и как молнией по башке.
- Алевтина Викторовна! – ору, забыв про все предательства. – У вас есть анализы по пробам, что вы отбирали на Угловом по детализационным маршрутам?
- Что так срочно? – улыбается дружески – ну, женщина! – Даже не поздоровались.
- Здрасьте, - отвечаю послушно, - так есть?
- Не знаю, - морщится, - пойдёмте, узнаем в лаборатории. – Да, - сообщает в нетерпении, - я теперь старший геолог.
- Поздравляю, - говорю без энтузиазма. Мне её повышение до фени, мне анализы позарез нужны. Оказалось – есть! Ура!.. Ура!.. Заявку, что подписал Шпац, скомкал и выбросил.
- А что случилось-то? – любопытствует женщина. – Почему такая спешка? – интересуется старший геолог. Я смеюсь, мне радостно, сейчас для меня все люди хорошие: и она, и Сарнячка, и Шпацерман…
- Месторождение, - подмигиваю, - наклёвывается.
- Ещё одно? – ехидничает. Подожди, злюсь за сравнение, скоро не так запоёшь, товарищ старший геолог, это я тебе говорю, лучший начальник отряда. Проглотил
