выудил то, что мне и самому приходило на больную голову в больнице, а когда выздоровел – начисто забыл.
- Радомир Викентьевич! – ору в восторге. – Быть вам техруком!
Он смеётся, довольный, усы приглаживает, отнекивается:
- Спасибо, - говорит, - за высокую честь. Согласен быть вице-президентом нашего небольшого научного коллектива. Принимаете?
- Единогласно! – ору снова и ставлю на проигрыватель наш гимн – Лунную сонату. Скорее бы утро! Я уже предвкушал, как всех поражу, как все сразу поймут, кто я…
Не вышло. С утра на весь медленно тянущийся день растянулась тягомотина с тряхонудией: готовили показушные материалы к докладу мыслителя на конференции, которая имела место быть через три дня. Едет вся группа поддержки в количестве шести инженеров. В прошлую зиму мне уже посчастливилось присутствовать на подобном техмероприятии, и никакого впечатления оно на мою недозрелую техническую душу не произвело. Вся скулосводящая научная часть конференции свелась к репетициям геологических отчётов партий, поскольку все доклады, за парой скучных исключений, были посвящены результатам работ, а они, мягко говоря, как и наши, не впечатляли. И всё же такие ежегодные сборища были необходимы, так как позволяли одичавшей в глухих посёлках экспедиционной элите увидеться, побазарить и, естественно, попьянствовать от души. Мне ни первое, ни второе, ни третье, вследствие малого стажа, не улыбалось, и я бы с большим удовольствием занялся занимательным моделированием, но ехать было надо. Надо отдавать долги чести.
Только подумал про долги, как сразу осенила свежая идея, как увеличить их отдачу и достойно реабилитироваться в глазах Алексея. Идея просто замечательная – плохие ко мне редко приходят, другое дело, что не все могут оценить по достоинству. Но эта сатисфакция, думаю, удовлетворит оскорблённого в полной мере. А придумал я ни много, ни мало, а сделать собственный вариант интерпретации ОМП и передать в качестве бескорыстного дара, как память о знаменитом геофизике, который первым нашёл месторождение, удостоенное Ленинской премии. Однако, легко задумать, да непросто выполнить. Днём не сделаешь: приходится до посинения заниматься ответственной покраской и подтушёвкой когановских шедевров; значит, остаются два свободных вечера. Что ж, нам, трудягам, не привыкать. Придётся поднапрячься, а работать буду дома, в тепле, в горюновской холе и под допинговые звуки мировых шедевров.
Мне и самому понравилось то, что получилось под одобрительные ухаживания профессора. Обычно я чрезвычайно строг к себе и критически морщусь в каждом случае из десяти. Но тем, что сработал в этот раз, думается, вправе гордиться без зазрения совести. Больше всего восхищал здоровенный кумпол одинаково уплотнённых осадочных и эффузивных пород, построенный по графикам плотности и сопротивлений, на двух вершинах которого в локальных провалах уютно разместились оба месторождения. Поинтересовался у Алевтины, за счёт чего он может появиться, но та в глобальном масштабе не петрит. Мямлит недовольно, словно тупарю какому с 1-го курса, что уплотнение пород возможно только за счёт высокотемпературных новообразований и текстурных изменений при контактово-метаморфических воздействиях внедряющихся интрузивов. Я не гордый, я согласен с ней, сам читал, да забыл, а ей бы на этом тактично заглохнуть, так нет, она не может в последний момент не капнуть своим дёгтем в мою бочку мёда. Мощность таких образований, добавляет не краснея, невелика – несколько десятков метров, редко – первые сотни. Если так, то у меня получается не купол, а блин. Что-то не так, мыслю, в геологическом королевстве, кто-то наводит тень на плетень, мутит артезианскую воду. Мой купол тянет вертикальной и горизонтальной мощностью на последние сотни метров и никак не меньше. Кто-то из нас явно косит. И у Петра в разрезе нет роговиков. Думал-думал, не додумал, передумал – выдумал: если в подтверждение геофизического купола геологических данных нет, то пусть будет хуже последним. Они есть, эти самые контактово-метасоматические минералы, я убеждён – а это немаловажно, но застряли глубже, ближе к глубинному интрузиву. К поверхности вырвались только остаточные тепловые потоки, вызвавшие только текстурные изменения в породах. Контактово-теплофизические процессы уничтожают влажно-глинистые межпоровые перемычки и соединения, уменьшают пористость, влажность и влагоёмкость изменённых пород и тем значительнее, чем ближе породы расположены к магматическому очагу – глубинному интрузиву. Отсюда и аномальный рост электрических сопротивлений пород и образование теплофизического купола. С усыханием пород растёт и их плотность, не достигая, однако, величины роговиковой. Таким образом, геофизический купол есть не что иное, как самый внешний фланг контактово-изменённых пород над скрытыми рудообразующими интрузивами, который устанавливается только геофизическими методами. На том стоим и стоять будем насмерть. С купола нас не столкнуть никакой силой.
Лишь бы не провалиться в верхнекупольные понижения сопротивлений, которые логично объяснить локальными зонами разуплотнения, вызванными вторичными рудообразующими метасоматическими процессами, приуроченными к глубинным зонам повышенной трещиноватости, способствующим внедрению малых интрузивов. Именно в таких зонах и размещены Алёшкины месторождения, и, значит, такие локальные геоэлектрические образования могут быть отнесены к числу поисковых признаков. Вот оно где, моё месторождение! Дело осталось за малым: найти контактово-метаморфический купол и гидротермальную воронку в нём. Конечно, в воронке не всегда будет руда, и не всегда промышленная, но это уже не моя забота. Если обнаружатся дополнительно геохимические ореолы, то шансы резко возрастут. Такие же ореолы на флангах купола бесперспективны, потому что ничего, кроме мелкого оруденения в слабо проработанных метасоматическими растворами зонах, не фиксируют.
Очень хотелось бы аномалии естественного электрического поля и положительные магнитные не даечного характера, наблюдающиеся в пределах купольной геоэлектрической воронки, связать непосредственно с рудными телами, как делают в экспедиции, но для этого, к сожалению, нет оснований: во-первых, нет чёткого совпадения, и, во-вторых, концентрации рудных минералов и размеры рудных тел недостаточны для образования надёжных аномалий, и поэтому логичнее связать их с обогащением вторичной колчеданной минерализацией, в частности, для магнитных аномалий – с пирротиновой. Колчеданная минерализация развита в регионе повсеместно. Можно лишь констатировать, что наличие этих аномалий увеличивает поисковую значимость геоэлектрического признака. Аномалии ЕП, наблюдающиеся на флангах геоэлектрического купола, бесперспективны так же, как и геохимические ореолы. То же относится и к отрицательным магнитным аномалиям. Наличие положительных и отрицательных аномалий свидетельствует о разновременности пирротиновой минерализации. Широко и интенсивно распространенная обратно намагниченная минерализация лучше отвечает раннему типу, приуроченному к глубинным разломам. При образовании купольных структур она частично или полностью уничтожалась тепловыми потоками или переоткладывалась в виде бедной и прямо намагниченной в гидротермальных ореолах. Поэтому любые отрицательные магнитные аномалии всегда бесперспективны, где бы они ни наблюдались.
Всё! На этом я выдохся. Быстренько, пока не забыл, аккуратненько нарисовал это всё в произвольном вертикальном масштабе на отдельном листе так, чтобы можно было приложить к графикам и к разрезу ОМП, и получилась у меня наипервейшая во всей округе модель. Определение это, подаренное профессором, очень мне нравилось. Оно несомненно звучнее штампованных «типовое месторождение», «типовая структура» и т.д. и своей необычностью и звучностью уже внушает доверие. Я его ещё больше усилил, добавив «геолого-геофизическая», поскольку модель отражает синтез представлений и фактуры, и был несказанно доволен собой, надеясь не без оснований, что и Алексей будет доволен мной. Вечером, перед отъездом, я на всякий случай прорепетировал защиту идеи в нашей аудитории в присутствии авторитетного специалиста по моделям, профессора социологии, и он одобрил и особенно возрадовался, когда узнал, что старался я не для себя, а для дяди.
Одна из моих золотых заповедей: если что-то не хочется делать – не делай, потому что всё равно ничего хорошего не получится. Заповедь сработала и на этот раз.
Добирались до экспедиции на местном автобусике, двадцатиместном газике, продуваемом через неплотно прилегающие стёкла в окнах, кое-где забитых фанерой, насквозь. Железный кузов без внутренней обшивки не сохранял тепло, но интенсивно впитывал холод, а драные сиденья из дерматина леденили зад. Впрочем, моему тощему заду обледенение не грозило, поскольку мне на ближайшие два часа досталось стоячее место. Конструкторы чудо-пассажирской техники совсем не предполагали стоячих пассажиров, навесив крышу так низко, что мне, гиганту, пришлось подобно Атланту держать её на бычьей шее и геркулесовых плечах. Превратившись в живую пружину между потолком и полом, я почти не мёрз, и если бы кто-нибудь из сидящих вздумал со мной поменяться, я бы ещё крепко подумал. Правда – недолго.
Окончательно замёрзли, когда чапали на негнущихся конечностях с полкилометра от остановки до конторы экспедиции да ещё против ветра, задувавшего в самую душу. Когда подходили, интерес к каким-либо научным занятиям окончательно вымерз, и хотелось только одного: занять где-нибудь в заднем углу местечко у батареи и, оттаивая, покемарить.
Конечно, не вышло. Конференция началась, не дождавшись нас, и когда мы, звеня сосульками и скрипя суставами, ввалились в зал, все удобные задние места оказались заняты. Однако, наше появление произвело настоящий фурор: во-первых, все были нам рады, а ещё больше тому, что сидели в тепле, и во-вторых, мы взбодрили безнадёжно засыпающее сообщество, включая и докладчика. Пришлось неуклюже пролазить на передние места и преть в одёжке до перерыва. Естественно, ни о какой целебной дремоте и речи не могло быть. Впереди торчали всевидящие затылки начальства, а сзади караулили каждое движение любопытствующие взгляды скучающей аудитории. Можно было только оглядеться, пока докладчик восстанавливал прерванный бубнящий ритм косноязычной речи.
Смотрю, в президиуме пристроился сбоку-припёку Гниденко и что-то усердно строчит, наверное, дельные замечания по докладу. Эти президиумные всегда что-нибудь пишут, давая понять остальным, что у них ни минутки нет свободной. Или боятся заснуть у всех на виду. Я им сочувствую. Если бы я был начальником, то садил бы президиум в задних рядах около батарей. Сидит бедный Стёпа, пыжится, глаза опустил, никого не замечает, будто нет никого, кроме него, даже старых знакомых не видит. Весь белобрысый, но уже с глубокими залысинами, с прилизанными мягкими волосами, с прижатыми тонкохрящеватыми ушами – вылитый бюрократ-чинуша с неуловимым взглядом. Такими не делаются, а рождаются.
У меня
