женщина оставила, наконец, размякшего и довольного Марлена и, не колеблясь, подступила к провокатору, трижды расцеловала и в обе заросшие щеки, и в потрескавшиеся, давно не ведавшие девичьих поцелуев, губы, сдержанно поблагодарила: «Спасибо, отец».
- Ну, девка, - похвалил дежурный, - прямо пламя! Скажи своему хахалю, чтобы не больно-то размахивал кулаками – они у него железные.
- Знаю, - радостно рассмеялась Марина, потянулась и снова поцеловала Владимира в губы, легко, почти не касаясь, как умела только она.
- Хватит лизаться-то, пошли, - тронулся с места заревновавший лейтенант СМЕРШа, считавший себя в этом деле главным героем, козырнул милиционеру, подхватил Марину под руку, та – Владимира, и они быстро пошли от несостоявшейся, слава богу, тюрьмы, сопровождаемые не перестающим улыбаться дядей Лёшей, радующимся общей радостью и своей от сделанного им очень доброго дела.
- До свиданья, спасибо, - успел поблагодарить старшего лейтенанта через плечо Владимир, увлекаемый конвоем из одной тюрьмы в другую, от которой твёрдо решил избавиться утром, и услышал в ответ:
- Не попадайся больше.
По дороге он узнал от всех троих, возбуждённо перебивавших друг друга, как дядя Лёша, сообразив, что хороший постоялец, щедро снабжавший пивом и ещё чем покрепче, попал в нешуточную беду, сразу же поспешил бегом, трусцой, к той, для которой – они с женой уже разобрались – был дороже жизни. Пробрался за спиной какого-то пьяного в ресторан, подкараулил резво сновавшую с подносом между столиками Марину и ещё не успел толком рассказать о случившемся, как она, поставив поднос с графинами и закусками на прилавок буфетчицы, не сняв даже кокетливой наколки и слегка выпачканного соусом фартучка, накинула на ходу лёгкий плащишко и, не обращая внимания на недовольные и угрожающие предупреждения администраторши и вышедшего на шум коротышки-директора, устремилась вон, впереди еле поспевавшего за ней и обессилевшего от непривычного ночного кросса дяди Лёши. Он, задыхаясь, всё же не отставал и тогда, когда она, на удивление, побежала не домой или в милицию, а по главной улице, и остановился, держась за грудь, когда подбежала к дверям известного в городе дома с массивной колоннадой и часовым у входа. Тот не хотел пропускать внутрь, но под напором слёз, жалоб и лестных увещеваний сдался, как сдался вслед за ним и дежурный, сообщивший домашний адрес Марлена. Марина действовала, как действуют всегда в большой беде с недостатком времени – интуитивно и верно.
На счастье, Марлен оказался дома, валялся на койке в офицерском общежитии недалеко от Управления, переживая на редкость грязный и тоскливый день. А началось всё с утра, когда дружок Володька испортил настроение Кравченке – а значит, и всем им – своей меткой стрельбой. Потом была нервная работа на потаённом и постоянно наращиваемом кладбище НКВД. Все устали, как-то увяли, ушли в себя и, когда к концу рабочего дня собрались, чтобы отметить звёздочку Марлена, то обязательной радости, шуточек и подначек не было, тем более что старший вообще не остался, сославшись на неотложные домашние дела. Он, непьющий, пригубил специально для него купленный портвейн, чокнувшись со стаканом водки юбиляра, на дне которого лежали маленькие-маленькие серебряные звёздочки, пожелал быстрой третьей и ушёл, ни с кем не простившись, погружённый тоже во что-то своё. Сколько потом ни пытался Марлен наладить вечеринку, ничего не получалось, и скоро по одному, по двое все разошлись, даже не допив щедрого угощения. А новоиспечённый лейтенант, аккуратно прикрепив к погонам обмытые звёздочки и расстроившись, улёгся на койку, невесело размышляя о том, как долго ему ещё трубить даже до средней майорской звезды, не говоря уже о большой генеральской или о громадной маршальской. Тут-то и ворвалась к нему, не постучав и перебив карьеристские расчёты, как огненная фурия, Марина и заорала на подскочившего с постели, не очень сильного духом, будущего майора или даже генерала:
- Вставай, Володьку забрали!
- Куда забрали? – автоматически спросил ошарашенный натиском хозяин.
- В милицию. Да одевайся же ты! Надо выручать.
Марлен, не возражая потому, что было бесполезно и небезопасно, быстренько оделся, пригладился, успел полюбоваться в зеркало на звёздочки, и они побежали уже втроём, на ходу посвящая его в дела.
Владимир, в свою очередь, рассказал, о чём переговаривались милиционеры, неожиданно открыв для себя, что убитый был старым знакомым, рецидивистом Ванькой Каином, которого они обидно упустили до войны и были наказаны. Почему-то не отобрали у арестованного документы, не оформили допроса и не засадили в камеру. Выслушав, Марлен вдруг остановился и, звучно хлопнув ладонью по лбу, воскликнул:
- Дубина! Они ж всё равно б тебя освободили.
- Почему это? – спросил Владимир, у которого с приходом старшины тоже возникла такая надежда, но он не понимал её истоков.
- Да потому, что им не хотелось, чтобы всплыло старое дело, и все бы, особенно начальство, вспомнили их промах, - угадал часть правды Марлен. – Оба в возрасте, того и гляди отправят на пенсию. Точно! Зазря мы с тобой, Марина, шебутились.
- Ничего не зря, - возразил Владимир. – Я нашёл старых друзей, которых потерял было вчера, а это тоже здорово.
Все трое посерьёзнели, обдумывая неожиданное признание, а Марина так и впилась влюблёнными глазами в лицо парня, который так просто, одной фразой объединил их снова, окончательно прощая ему и рыжую, и показное мальчишеское пренебрежение, и только дядя Лёша всё улыбался, но улыбка стала уже не радостной, а виноватой и жалкой. Угадав настроение старика, Владимир подошёл к нему, взял за руку, крепко пожал и поблагодарил, наконец, того, кто больше всех старался и меньше всех требовал награды.
- Спасибо, дядя Лёша. Если бы не ты, я бы, наверное, до сих пор сидел в милиции. Ведро пива за мной.
И дядя Лёша опять засиял, влившись в общее приподнятое состояние, которое попытался испортить Марлен.
- А ночь-то какая! – воскликнул Владимир, не зная, как ещё выразить переполнявшую душу радость.
Ночь действительно была необычно ясной, тихой и прохладной, со множеством загадочно мерцающих звёзд на глубоком чёрном небосводе, открытом будто специально ушедшими облаками. Скоро осень.
- Во! Кто-то концы отбросил, - произнёс приземлённый Марлен, увидев чиркнувший по небу метеор. – Ещё, ещё, гляди-ка – мор где-то: души так и сыпятся.
- Сам ты мор, - пожурил Владимир вновь обретённого друга за тёмное объяснение красивого зрелища. – То не падающие души умерших, а бог щедрой рукой сеет новые. Кто родился в звездопад, тому счастье будет сопутствовать всю жизнь. Потому в такую ночь и загадывают самые сокровенные желания.
- Кто успел? – спросила затаённым голосом Марина.
Все затихли, напряжённо высматривая тайного небесного предсказателя судьбы.
- Я читал как-то, что человек рождается пустым, - не дождавшись своего маркера, тихо продолжил Владимир. – Пока он во чреве матери, он оберегаем её душой, а вышел, то беспомощен, криклив и некрасив. Но вдруг…
- Загадал! – заорал, перебивая, Марлен.
- Что? Сознавайся немедленно, - потребовала Марина.
И Марлен, не в силах долго хранить тайну, которая радовала и сама просилась наружу, сознался:
- Зоську замуж возьму.
- Что вы на ней заклинились?! – в сердцах возмутилась Марина, пристально посмотрев на разгаданного жениха и напоминая взглядом о гнусном пьяном сговоре между ними.
- …в одно прекрасное, обязательно солнечное, утро он встречает мать успокоенным и красивым, с ясным, осмысленным и понимающим взглядом, пытливо вглядываясь в ту, что дала ему жизнь. Это бог звёздной стрелой влил в не оформившееся тельце душу и сделал его новым человеком…
- Успела! – тихо вскрикнула Марина.
- Чё? Говори, - потребовал ответного признания Марлен.
- Обойдёшься, - отрезала обманщица, посмотрев долгим взглядом на замолчавшего Владимира. – Не знаешь, что ль: откроешься – не сбудется.
- Ещё как сбудется, - обиделся раздосадованный Марлен.
Владимиру же нечего было загадывать: он и так твёрдо знал, что будет на родине, вопрос только – когда, но загаданных сроков звёзды не принимают.
- И вот, получив самое бесценное, - продолжал он развивать свою мысль о вселении душ, отвлекаясь тем самым от нарастающего гнетущего сознания, что только что хладнокровно осиротил одну из них, - одушевлённый маленький человечек внимательно и осознанно всматривается в ту, что призвана беречь и охранять, определяя: можно ли ей довериться, потому что оберегать рождённого – обязанность матери, а ввести в жизнь, передать опыт – дело отца. Оберегая, мать жертвует частичку души ребёнку, и долголетие и здоровье её – залог счастливой и долгой жизни его. – Вот и напророчил сам себе: ему-то, лишённому материнской защиты с детства, уж точно, не жить долго. Полжизни бы отдал, чтобы только увидеть её раз, узнать, кто она, бережно обнять, вдыхая сладостный запах родства.
- В меня бог промазал, - убеждённо произнёс Марлен. – Мать гуторила, что орал я и дёргался без перерыва, пока на ноги не встал. В меня дьявол вжарил: всю жизнь шкодил, выпендривался, будто перец в задницу чёрт подсыпал. Если б не мать, давно б в каталажке кантовался.
- Душа отца всегда особняком, - задумчиво продолжал развивать свою теорию душевного родства Владимир. – Ей нужна свобода для манёвра, чтобы находить и торить верные дороги в жизнь, и, чувствуя силу и уверенность, зарождающаяся душа инстинктивно следует за сильной, гармонично, ровно и безболезненно наращивая духовную энергетику, защищающую от жизненных невзгод и постыдных поступков. Лишённая же отцовского тарана, неокрепшая душа ребёнка на пути сплошных проб и ошибок терпит разрывы и ущемления, превращаясь в бесформенный, сжавшийся от страха, сгусток с флуктуациями всех пороков, превращающих жизнь не в радость, а в испытание. Отец ответственен за духовное здоровье и долголетие ребёнка.
- Так вот почему я такой дёрганый, - угрожающе произнёс Марлен. – Ну, погоди, папаня!
- Лучше б помолчал вместе со своим папашей, - возмутилась Марина, очарованная красивыми размышлениями любимого парня. – Пошли, что ли? А то я замёрзла.
У калитки их ждали взволнованная пропажей и постояльца, и мужа тётя Маша и злополучный камень, на котором уже не было кровавых улик, отмытых, очевидно, хозяйкой, чтобы утром не увидели любопытные соседи, слышавшие выстрел, и Владимир облегчённо вздохнул, больше всего почему-то опасаясь встречи с молчаливым свидетелем и участником преступления.
- Тё-ё-тя Ма-а-ша, ка-а-к тебя… Не больно? – соболезнующе протянула Марина, увидев повязку на голове безвинно пострадавшей.
- Не, - успокоила, улыбаясь, хозяйка. Владимир подумал, что, наверное, впервые видит её улыбку. – Володька ад смерти заборонил и вылечил. – Она, к тому же, стала словоохотливой. – Николи не было так добре, быдто усе хворобы и печаль скрозь дырку уцякли. – Удачливый доктор даже не представлял, до чего она симпатична вот такая, в радости, с разгладившимися морщинами и мягкими женскими чертами уставшего от несвойственной угрюмой маски лица. Весёлая тётя Маша сообщнически подмигнула молодой подруге и предупредила: - Мотри, увяду хлопца. – Очевидно, нервный шок, вызванный чуть не отобравшим
