Изгой. Книга 3

Сергей Иванович – во главе, а остальные – где попало.
Когда разношёрстная по возрасту и занятиям четвёрка уселась, опасаясь неосторожным движением разрушить гастрономическую гармонию на столе, самозваный распорядитель сдал присвоенные полномочия хозяину.
- Сергей Иванович, вам – бразды тамады.
- Наливай, - последовал первый приказ застольного начальника.
- Зося, тебе – что? – спросил Коробейников у соседки, держа в руках охлаждённую бутылку кристально чистой водки.
- Как всем, - зарделась школьница, побоявшись, что ей достанется роль подростка среди взрослых, - только чуть-чуть.
- Тебе тоже чуть-чуть? – насмешливо поинтересовался виночерпий у другого соседа.
- Никаких чуть-чуть, - вмешался тамада. – Всем по первой полной, а там – как пойдёт.
- Слушаюсь, - с удовольствием подчинился Коробейников.
Кто-то громко и часто затопал на крыльце, дверь распахнулась, и в кухню, бурно дыша, ворвался Сашка.
- А мне?! – отчаянно закричал он, улыбаясь и щуря весёлые глаза.
- Ты один? – спросил Сергей Иванович.
- Позабыт, позаброшен, - съёрничал опоздавший, притворно утирая слезу. – Собрала манатки и отчалила к родителям.
- Тогда берём, - постановил Коробейников, видимо, ознакомленный хозяином с неустойчивым семейным положением пришельца.
- Володя, запри дверь, - попросил Сергей Иванович, - больше нам никто не нужен.
Когда распоряжение было выполнено, тамада поднялся и, оглядев всех добрыми глазами, радующимися нечаянному застолью в хорошей компании, произнёс, наконец, долгожданный первый тост:
- За Володю, за боевую награду, за таких вот русских парней, которыми богата наша Родина, и с ними нам чёрт не страшен. Здоровья тебе, сынок!
- Ура! – коротко откликнулся Коробейников, и все потянулись со стопками к герою застолья.
У него запершило в горле, на глаза навернулись непрошенные слёзы, и стало плохо видно протянутые стопки и дружески улыбающиеся лица. «Хорошо бы так было всегда, хорошо бы и вправду у него был такой отец, хорошо бы иметь родственниками всех за столом».
Только выпили, как последовала команда:
- Наваливайтесь на пельмени, пока горячие. Каждый ухаживает сам за собой, и все вместе – за Зосей.
Впервые попробованные русские пельмени оказались такими вкусными, что Владимир дважды добавлял их в глиняную миску, обильно смазывая, по примеру опытных соседей, жгучей горчицей. Остальные, включая юную даму, тоже не отставали, и объёмистое блюдо неожиданно опустело.
- Саша, выкладывай остатки из кастрюли, - попросил Сергей Иванович, - и прекратите есть, - обратился к остальным. – Павел, уволю.
- Виноват, - поднялся тот, - согласен на штрафную, - достал из ведра с холодной водой новую бутылку водки, мастерски вскрыл и поставил на стол.
- А я сразу и не заметил, - обратился Сашка к Владимиру, завистливо разглядывая издали орден. – Когда успел? Ну и шустряк!
- Володя, рискуя жизнью, один уничтожил целый отряд вооружённых до зубов «зелёных» бандитов, - сердито объяснила, медленно и старательно выговаривая слова, заметно опьяневшая от не девичьей дозы алкоголя Зося, - и спас ценный груз стратегического сырья, который нужно было срочно доставить в Минск.
- А-а-а, - стушевался шутник, не ожидавший отпора с фланга. Сидящий рядом с защитницей Коробейников отвернулся, старательно перелопачивая бедную капусту, будто сказанное его не касалось. А у Владимира от неожиданности чуть не выскользнул и не плюхнулся обратно в миску недожёванный пельмень.
- Я много читала о героях революции, гражданской войны, войны с фашистами, и мне всегда представлялись необычными люди…
- Такими, как озверелый Данко, прущий с вырванным окровавленным сердцем напролом впереди отупевшей толпы? – спешил взять реванш скептик. – И теперь растерялась и не знаешь, можно ли к ним отнести простого и давно знакомого шофёра?
- Сашка, не заводись, - попытался охладить болезненный выпад младшего товарища Сергей Иванович.
- Уверяю тебя: можно. Я видел его однажды в деле и знаю, что когда припрут к стенке тихоню, то и два отряда сокрушит. Зачиталась ты, подруга, нахлебалась сверх меры литературщины, а в жизни всё не так.
- И правда, Зося, какой я герой? – заторопился смягчить накал закипавшей перепалки то ли герой, то ли нет. – Всего лишь по случаю, с трудом и страхом отбился от людей, которые угрожали моей жизни. В такой ситуации даже в кролике просыпается волк. А вот рядом с вами сидит настоящий герой. Павел Александрович почти каждый день сознательно ради нашего спокойствия рискует жизнью, разыскивая и уничтожая лесных бандитов, а наград у него – не счесть.
- Какой вы, Володя, - укоризненно попеняла недовольная самоуничижением выбранного героя комсомольская максималистка.
- Согласен, - вклинился неугомонный спорщик, - осознанный подвиг – это и есть героизм, а неосознанный, случайный… - он и есть случайный, возможный даже у труса.
- Могу и я тебя заверить, - не выдержал и Коробейников, - знаю по опыту войны, что все подвиги случайные. Никто и никогда, будучи в здравом уме, не готовится заранее лишиться жизни, если не самоубийца, конечно.
- На этом и порешим, - прервал затянувшиеся дебаты тамада, - что собрались не зря. Павел, тебе второе и последнее предупреждение.
- Сейчас исправлюсь. Тебе, Зосенька, конечно, снова полную?
- Чуть-чуть.
- Остальных не спрашиваю, будучи убеждён в их неисправимой алкогольной зависимости.
Надёжно ухватив стопки, компания ожидающе уставилась на старшего.
- За наш советский народ! – торжественно провозгласил он, и все согласно опорожнили «хрустальные бокалы», но Сашка успел неуступчиво пробормотать: «За наш белорусский», а Владимир, следуя ему, мысленно: «За наш немецкий».
Когда снова принялись за пельмени, Сергей Иванович попытался урезонить неисправимого националиста:
- Опять ты за своё?
- А что делать, если я не знаю такого придуманного народа? – Сашка, взвинченный размолвкой с Анной, всё никак не мог успокоиться.
- Давайте добавим тогда за дружбу народов, - предложил компромиссный друг, которому тоже не понравился тост и то, что пришлось чествовать народ-победитель.
- Молодец, Владимир, - похвалил настоящий герой и, не ожидая распоряжений тамады, быстренько разлил остатки водки по стопкам.
Выпили дружно и лениво и разборчиво затыкали алюминиевыми вилками, разрушая закусочный ансамбль.
- Надо перекурить, - поднялся Коробейников. – Зося, составишь компанию?
- Нет, - грубо отказалась рыжая вредина, - мы с Володей.
Отвергнутый ястребок сокрушённо вздохнул.
- Поделись, брат, чем ты их приманиваешь? Всё-то около тебя симпатичные женщины. Почему мне не везёт?
- Оперенье, наверное, отпугивает, - вклинился вездесущий Сашка.
- Ну и язычок у тебя, парень, - нахмурился командир ястребков, мельком оглядывая новенькую форму НКВД. – А впрочем, может быть, доля истины в словах юнца есть. К зиме слиняю, дострою дом, и тогда слетятся к готовому гнезду лебёдушки.
- Или куры, - не унимался Сашка.
- Хватит! – строго прикрикнул старший и спросил Коробейникова: - Хочешь уходить из НКВД?
- Надо: не прижился в стае гадкий утёнок. Пойду напарником к Владимиру. Возьмёшь?
- Хоть сейчас.
Коробейников удовлетворённо засмеялся.
- Придётся одному смолить.
- Я с тобой, - вызвался чуткий Сергей Иванович, уловив тоску в голосе бравого ястребка.
Компания распалась. Старшие вышли к калитке, Сашка убежал домой, проверить, не вернулась ли Анка, а Владимир с Зосей ушли за дом, где была скамеечка.
Последние отблески оранжевой зари украшали горизонт, ночные тени наполнялись чёрной краской, а некрасивая овальная луна стыдливо ускользала за бегущие в Германию матовые тучи. Было влажно и прохладно.
- Вам, наверное, пора возвращаться домой? – спросил заботливый ухажёр. – Уже темно.
Зосе совсем не хотелось уходить.
- Я теперь живу в городе: мама сняла комнату в доме у знакомой учительницы первоклашек. Это недалеко, на улице Октябрьской, сразу за вокзалом на пути к рынку. Доберусь.
Услышав болью отозвавшееся в душе название знакомой улицы, Владимир спросил, предчувствуя ответ:
- Как её зовут?
- Лида, - ответила юная квартирантка, не придав значения вопросу. – Приторно добрая и заботливая женщина. Недавно получила похоронку и часто по ночам плачет вместо того, чтобы сжать нервы в кулак и отдаться общественной работе. Клуша. По-моему, рада, что появилась возможность кого-то опекать и, особенно, подкармливать. Пока не ссоримся. Терпеть не могу бабского сюсюканья. Спать не ляжет, пока я не вернусь.
Владимир подивился тесно смыкающемуся вокруг него кругу знакомых, не зная, что смыкание подстроено небесным опекуном для локализации эксперимента.
- На этот раз я вас обязательно провожу, не откажетесь.
- А я и не буду. Страшно было?
- Очень.
- Я хотела бы быть рядом.
Рядом была другая, не девчонка, а опытная и зрелая женщина. Он с содроганием представил на её месте Зосю и грубо ответил:
- А я – нет.
Она поникла в бессилии достучаться до равнодушного сердца того, с кем готова идти и на пьедестал, и на плаху. Он никак не хочет понять, что она уже женщина. Нечаянно выбежавшая из пелерины облаков луна осветила потемневшую от мёртвенного света рыжую голову и засеребрившуюся русую.
- Ой, у вас уже есть седые волосы.
- Старею, - грустно усмехнулся Владимир. – А вам ещё очень долго до этого.
- Я бы хотела побыстрее. – Владимир весело рассмеялся. – Чтобы догнать вас.
- А я бы не против подождать.
- Прошу всех к столу, - позвал Сергей Иванович, и бесчувственный ухажёр с облегчением поднялся.
Когда все расселись за прибранным столом, явно осиротевшим и обедневшим в отсутствии пельменной чаши, тамада попросил помощника открыть, по возможности без ненужного шума, шампанское и налить мужикам клоповника, а даме – нектар.
- Товарищи, обратился, тяжело поднявшись, тамада, - мы пережили самую жестокую войну. И не только пережили, но и победили. Но победа далась дорогой ценой. Для многих – ценой жизни. Да будет им вечная память! – он, не приглашая, одним махом осушил стопку, и все последовали за ним и замерли, не решаясь нарушить возникшую памятную тишину и опошлить память о погибших родственниках и друзьях-товарищах бряканьем вилок о тарелки и чавканьем закуски.
Нахмурившийся Коробейников достал «Беломор», выбил папиросу, нервно вставил в рот и хотел поджечь, но спохватился, что остальные не курят, попытался выйти, но Сергей Иванович остановил:
- Кури здесь.
Ястребок с двух спичек зажёг дымный яд, жадно затянулся так, что затрещал табак в гильзе, и искры посыпались на колени, но он ничего не видел и не чувствовал.
- В то майское утро 44-го мы с сержантом Лопатой, вывозившись по уши в болотной жиже и искусанные комарами до крови, добрались до лесного села, на окраине которого, по данным авиаразведки, затаилась, замаскировавшись, немецкая тыловая база боеприпасов. Осторожно раздвинув ветки орешника, увидели горы ящиков, укрытые брезентом и маскировочной сеткой, землянки, спаренные пулемёты в бетонных гнёздах вдоль двойной колючей ограды и шесть самоходок. На бортах одной из них сушилось нижнее бельё, а несколько немцев стирали свои гнидники, чему-то смеясь. Сергей Иванович знает: ничто так не злит и не ожесточает, как беспечное спокойствие врага в тылу. Сержант развернул короткую антенну, включил рацию, настроился и дал вызов.