Сразу же ответили, значит, «катюши» стали на позицию. Взяв микрофон, я произнёс короткий позывной «Павел» и уточнённые по карте координаты базы. Через пару минут пристрелочные снаряды легли за базой, высоко взметнув вырванные с корнем деревья и землю. Скорректировав прицел, и больше не опасаясь немецких радиоперехватов, я скомандовал: «Давай, Маша, крой гадов на всю катушку!».
- Какая Маша? Вы же назвали: Катюша? – с недоумением спросила Зося.
Но Коробейников не слышал: он был там, у немецкого склада.
- Кто хотя бы однажды видел издали работу «катюш», тот представляет, какой ад творится там, где рвутся очереди реактивных снарядов. А я видел этот ужас вблизи, видел, как в пыльно-земляных дымных сумерках, пронизываемых сполохами рвущихся снарядов и мин, метались, ползали на карачках ополоумевшие фрицы, а над ними летали, подбрасываемые взрывами, белые кальсоны. Над нашими головами пролетела четвёрка дежурных мессеров – пора было «катюшам» сматываться. А из ада, как нарочно, выползли, урча, две уцелевшие самоходки и двинулись, спасаясь, напролом через проволочные заграждения и неглубокий ров. «Чёрта с два», - думаю, - «не уйдёте», - и кричу в микрофон: - «Маша, давай ещё!». Но никто не ответил, не подтвердил команду. Жду, решив, что «катюши» снялись, меняя позицию, и вот-вот Маша откликнется, не даст уползти железным гадинам. И она откликнулась. Но лучше бы молчала.
Коробейников нервно смял в кулаке потухшую папиросу, невидяще положил на чистую скатерть и закурил новую.
«Паша!» - кричит, и голос неживой. – «Меня подбили… немецкие танки…прощай, родной! Я тебя люблю!» - и всё, умолкла.
Над праздничным столом нависла гнетущая тишина.
- Кто она, Маша? – робко спросила осевшим голосом Зося.
- Жена, - коротко ответил Коробейников. – Была единственной в полку женщиной – водителем-наводчиком. Для них существовал приказ: в случае угрозы захвата противником секретного оружия – взрывать. Она выполнила приказ. Самой спастись времени не было, и взрыв унёс жизни обеих: и «катюши», и Маши.
Пряча предательски сверкнувшие глаза, Коробейников со скрежетом отодвинул стул и вышел.
- Она – настоящий герой, - тихо произнесла Зося, примеривая, наверно, чужую судьбу на себя.
- Таких были тысячи, - сказал Сергей Иванович, - потому мы и победили.
Владимиру стало не по себе. Когда русские рассказывали о войне такое, он инстинктивно боялся, что вдруг узнают, что он немец. И почему-то всё чаще в рассказах невольно становился на сторону бывших врагов. Интересно, что бы они сказали, услышав о неординарной гибели Виктора Кранца? Скорее всего, обозвали бы «фашистской сволочью». А может быть, кто-нибудь промолчал бы? И было бы уж совсем неожиданным, если бы как-нибудь отдали дань уважения самоотверженной смерти немца. Из четверых присутствующих, пожалуй, только Сергей Иванович мог промолчать.
Владимир вышел следом за Коробейниковым. Тот стоял у калитки и снова курил.
- Павел, оставайся у нас.
- Я не против. Идти в общагу и лаяться с прыткими молодцами сегодня не хочется.
- Да нет, я говорю – оставайся вообще: в одной комнате будем.
- А хозяин?
- Уговорим. Да он и не будет возражать. Я же вижу: ты ему понравился.
- Давай попробуем. Я вас не стесню – бываю редко.
Коробейников дружески улыбнулся.
- Что у вас с Зосей?
- Ничего. И не будет ничего.
- Не зарекайся, - посоветовал старший, - девчонка напористая. Да и соблазнительная, - хлопнул молодого по плечу. – Не зря говорят, что рыжие – любимцы дьявола: окрутит.
- Вряд ли. – Не говорить же, что времени не хватит.
- Ладно, пойдём.
Оставшаяся за столом троица вела бесцельную выжидательную беседу. Анна не вернулась, и Сашка успокоился, даже повеселел. Изрядно помятый жизнью, он быстро приспосабливался к новым условиям, не печалясь о старых и не пугаясь новых. Сергей Иванович встретил друзей тревожным вопросительным взглядом, но, увидев на лицах обоих спокойные улыбки, тоже повеселел. И только Зося выказывала явную скуку, напрочь отрицая безыдейные женские посиделки.
- Мне пора, - взглянула она на Владимира строгими синими глазами, всегда тёмными под сенью густых ресниц и почти сросшихся бровей, и нетерпеливо отбросила за спину медную косу.
- Как же без чаю? – поднялся хозяин. – У нас и рафинад, и «Мишки на севере» есть.
- Не люблю сладкого, - отрезала непримиримая школьница, скроенная, несмотря на округлые формы, из одних углов, и тоже решительно поднялась. – До свиданья.
- Адью, - насмешливо ответил Сашка.
Коробейников с шутливой галантностью попробовал приложиться к резко отдёрнутой ручке, а Сергей Иванович сердито бросил:
- Бывай. Заходи, коли вздумаешь.
На улице, зябко поёжившись, Зося решительно подхватила Владимира под руку и, широко улыбнувшись, отчего сделалась обычной озорной девчонкой, предположила:
- Если Лида увидит нас вместе, выгонит.
Ей очень хотелось дойти так до самого дома, и чтобы Лида увидела и поняла, что квартирантка – взрослая.
- Ничего подобного, - уверенно возразил кавалер, поняв, что на этот раз предстоят долгие проводы, а ему очень хотелось побыстрее вернуться к мужикам. – Поспорим?
- На что?
Он замялся, не в силах придумать что-нибудь нейтральное, не затрагивающее чувств. Она интуитивно, по-женски, поняла его заминку и предложила сама:
- Тот, кто проиграет, покупает билеты в кино, - понимая, что в любом случае она останется в выигрыше.
Владимиру ничего не осталось, как согласиться.
- Марлен узнает – на дуэль вызовет.
- Вы боитесь дуэлей? – удивилась она, покосившись на орден.
- С друзьями – да, - ответил ненавистный ей в нём компромиссник.
- Не бойтесь: ему сейчас некогда: взялся за ум и пошёл доучиваться в вечернюю школу. Поступил на какие-то юридические курсы, хочет стать следователем. Торопится матери дом достроить. Жалуется на глаза: как переволнуется, так двоится. Пить надо меньше, - выдала сразу и диагноз, и рецепт навязчивому жениху.
- Вряд ли из Марлена получится толковый следователь, - засомневался Владимир.
- Это он узнал ваш адрес по телефону в отделе кадров автобазы, - нашла нужным Зося объяснить своё неожиданное появление на новой квартире ускользающего парня, не уточнив, правда, что узнал по её просьбе. – Обещал, как выдастся свободное время, навестить и всё рассказать.
- А вы ещё придёте? – зачем-то тревожа девичью душу, спросил он, не понимая сам, хочет этого или нет.
- Да, - тихо ответила она, и рука её на его руке отяжелела.
Но ничего не случилось. Он преодолел минутное, ненужное, обманчивое и чреватое тяжёлыми разочарованиями для обоих влечение и грубо оборвал протянувшуюся ниточку.
- У вас, наверное, времени сейчас в обрез – последний и самый важный школьный год с аттестационными экзаменами. А ещё – комсомольская работа в комитете.
- А ещё я сдуру взяла шефство над самым отстающим шестым классом, готовя ребят к вступлению в комсомол.
- Не слушаются?
Они пошли по более короткой и тёмной дороге вдоль реки, в обход освещённых привокзальных улиц, постоянно спотыкаясь и оступаясь на невидимых уличных неровностях и со смехом хватаясь за руки друг друга, а Владимир даже осмелился поддерживать девушку за талию, чему она совсем не препятствовала, каждый раз в замирании ожидая, что его рука останется там. Может, так бы и случилось, если бы не было Тани. Стоило прикоснуться к Зосе, как невольно вспоминалось большое обнажённое тело и следом – простреленный висок. А ещё – укоряющие озёрные глаза.
- В классе много переростков, почти одногодков со мной, тех, что пропустили школу в оккупации или были приёмными сынами в воинских частях. Эти последние больше всех и баламутят. Ничего не боятся и никого не слушаются. На уроках курят на задних партах, на переменах матерятся и даже пьют водку, грозят учителям за плохие отметки и весь класс держат в страхе. Двоих недавно осудили на 15 лет.
- За что же так сурово?
- Я бы их расстреляла.
Зося выдернула руку из его руки и пошла рядом, не прикасаясь к Владимиру, будто и он, как мужчина, был в чём-то виновен вместе с теми.
- Они подкараулили вечером и изнасиловали учительницу географии за то, что пристыдила за незнание Польши, по которой, по их трепотне, они проползли на животе.
«Вот это детишки!» - подумал Владимир, жалея, но не оправдывая, учительницу.
- Я бы и учительницу наказал: она глупо надсмеялась над самым святым и болезненным для ребят, слишком повзрослевших не по своей вине.
- Она ушла из нашей школы.
Они уже шли по знакомой улице, приближаясь к знакомому дому.
- Я рад, что комсомольцы разобрались и избрали вас в комитет. По-другому и быть не могло.
- Могло, если бы я на школьном собрании, когда обсуждали мою кандидатуру, не осудила тётину связь с итальянским фашистом.
- Вы же ничего не знаете про эту, так называемую, связь, чтобы огульно осуждать? – не на шутку возмутился Владимир.
Она долго молчала, потом убеждённо ответила:
- Иначе я не могла: я не могу без комсомола. Тётя меня бы оправдала. Она не раз повторяла, чтобы я никогда и ни при каких обстоятельствах не отступала от идеалов коммунизма и помнила, что коллективное дело партии и комсомола важнее судьбы одного или фракции рядовых и даже руководящих членов.
«Вот так», - огорчённо подумал несознательный комсомолец, - «Ксения Аркадьевна, сама не подозревая о последствиях, воспитала нравственного урода, приняв после смерти заслуженную месть от прилежной ученицы».
- Я помню, раньше вы были убеждены в невиновности тёти, почему же, ради чего изменили своё мнение?
- Ради комсомола.
- Ради комсомола вы готовы на предательство даже близких вам людей?
- До свиданья, - едва сдерживая слёзы, не ответила она и почти бегом ушла в темноту, оставив того, с кем хотела бы идти в первых рядах комсомола и партии в светлое коммунистическое будущее.
Так и осталось их пари не разыгранным.
- 10 –
- Наконец-то, - обрадовался Сергей Иванович возвращению несолоно хлебавшего кавалера, - мы уж забеспокоились: не нарвались ли на хулиганьё?
- У него такая бляха, что чёрта отпугнёт, - сыронизировал Сашка, улыбаясь и тоже радуясь возвращению друга.
- Завидуешь? – подкузьмил дядя Серёжа.
- А как же! – честно признался завистник. – Мне такого ни в жисть не заиметь.
- Хочешь, подарю? – предложил Владимир.
- Чужого не надо, - отказался Сашка.
- Завидовать нечему, - успокоил Коробейников, - не всегда награды находят достойных, не в обиду присутствующим сказано. У нас в Управлении все обвешаны ими, а вряд ли кто-нибудь побывал на фронте дальше тыловых служб.
- Правильно, - согласился и Сергей Иванович, - не ордена и другие регалии украшают человека, а сам человек является украшением себя.
- Мы ещё до этого не дожили, - убеждённо сказал Коробейников, - у нас всё ещё встречают по одёжке, а провожают – кто что даст. Порой так и кажется, что в результате классовой борьбы остались только два класса: один ворочит, а другой морочит.
- Ну, зачем ты так? – поморщился комиссар. – Честных людей у нас достаточно.
- Кому от них польза, если только и делают, что честно помалкивают?
- Сергей Иванович попробовал честно сказать, - вклинился ядовитый Сашка, - его тут же и выперли из горкома.
- Хорошо бы сейчас что-нибудь выпить, - неожиданно даже для себя произнёс Владимир, далёкий от русских проблем.
- Алкаш-орденоносец, - засмеялся Сашка. – Так и быть, спасу. От Анны
