СВОИХ НЕ БРОСАЮТ

добраться до берега, судно затонуло неподалеку от побережья.
Стоп.
О чём он только думает?
Кораблекрушение…
Судно…
– Погоди-ка, – вполголоса скомандовал Жуков, вскинув ладонь, и Роб замолк на полуслове. – Ещё раз. Название этого корыта?
– Судна? А я разве не сказал? – заморгал Роб. – «Санта Маргарита». Это имеет значение?
– Имеет, – не в силах больше сидеть, Жуков поднялся и начал расхаживать по камере. – Последняя страница в этом журнале была оборвана или сохранилась?
– Сохранилась, – озадаченно проговорил парень. – Больше записей не было. Видимо, как раз тогда судно и затонуло.
– А координаты? – резко спросил Жуков, остановившись и в упор поглядев на него. – В последней записи указано, где они тогда находились?
Роб торопливо кивнул:
– Пятнадцать градусов и пятьдесят семь минут северной широты, минус восемьдесят восемь градусов три минуты восточной долготы. Это важно?
– Вся твоя закавыка именно в этом битом корыте, – уверенно сказал Жуков и опять принялся ходить взад-вперёд, как тигр в клетке. – В грузе, точнее. Судно затонуло, погибло, пропало, никто о нём не слышал чёртову тучу лет, но вдруг в каком-то сраном монастыре обнаруживаются эти бумаги… В них ключ.
– Но там ничего особенного не было, в этом грузе, – удивлённо протянул Роберт. – Вы же сами слышали…
Жуков досадливо отмахнулся:
– А ты думаешь, там должно быть написано – золотая маска Кецалькоатля, одна штука, вес пять килограммов двести граммов? Не-ет, приятель, такие вещички в судовой реестр не вносятся!
– А вы откуда это знаете? – внезапно поинтересовался Роб, во все глаза уставившись на него.
Остановившись, Жуков встретился с ним взглядом и коротко ухмыльнулся:
– А за что, по-твоему, я оказался в тюряге?
– Я… как-то не задумывался… – пробормотал Роб. – Ну, наверное… хм…  – Он осёкся.
Жуков фыркнул:
– Договаривай давай, не стесняйся.
– Ну, явно не за то, что вы улицу в неположенном месте переходили, – отозвался Роб, и Жуков опять фыркнул. – За грабёж, наверное?
– Грабил корованы, ну, – по-русски пробурчал Жуков себе под нос. – Я свободный охотник, приятель. Охочусь за тем, что Бог пошлёт. Ну, иногда охочусь не слишком законно. Даже не иногда. Часто. Но стараюсь держаться в рамках. Просто сейчас немного… не повезло.
Они молча смотрели друг на друга, а потом Роб с расстановкой проговорил:
– Значит, что же получается? Я буду сидеть тут несколько лет потому, что перевёл какой-то судовой журнал? Но почему они меня просто не убили? Семьи у меня нет, искать никто не будет.
– Добрые люди, – пожал плечами Жуков и снова уселся на койку, не спуская с соседа внимательного взгляда: – Это был бы оптимальный вариант. Но они решили, что с тебя и тюряги хватит.
Теперь встал Роб, и, опершись рукой на стену, отчаянно замотал головой:
– Это несправедливо! Я… обращусь к британскому консулу! Я…
– И сразу  станешь стопроцентным покойником, – угрюмо сообщил Жуков. – Можешь мне поверить, малыш. Эти люди играют по-крупному, и ты просто чудом до сих пор жив.
Парень прикусил свои разбитые губы и отвернулся. Невнятно пробормотал:
– А что же тогда мне делать? Что?
– Спать, – спокойно распорядился Жуков, и, не глядя больше на соседа, растянулся на своей койке. – Отбой уже. За тобой не пришли, значит, могут придти утром. Лежи, копи силы. Пригодятся.
Парень ещё какое-то время онемело постоял у стены, потом так же молча нырнул под куцее одеяло и притих.
Жуков не знал, спал сосед или нет. Самому ему было не до сна. Его охватил азарт, знакомый каждому охотнику – за дичью ли, за привидениями или за сокровищами. Но, несмотря на этот азарт, схема дальнейших действий вырисовывалась в мозгу ясно и чётко, как тушью по ватману.
При любом раскладе терять ему было нечего. И, как он понимал, Роберту Крайтону – тем более.
Время, наверное, перевалило за полночь, а он всё метался, как в лихорадке, на скрипящей койке. Одеяло не защищало от промозглого тюремного холода, но Жукову было нестерпимо жарко. Напряжение пульсировало в крови, настойчиво требовало разрядки.
Ещё раз мрачно покосившись на соседа, – тот не шевелился, не издавал ни звука, – Жуков неслышно вздохнул и сунул руку под одеяло. Придётся успокаиваться со старой подругой – Дуняшей Кулачковой.
Парень рядом молчал, как будто уже стал стопроцентным покойником, и тогда, когда Жуков не смог сдержать хриплого освобождённого стона, и тогда, когда он встал и прошлёпал к умывальнику. И только, когда Жуков снова улёгся на своё место и уже начал уплывать в какой-то бессвязный мутный сон, с соседней койки вдруг донёсся едва слышный прерывистый всхлип.
Жуков очнулся враз.
Парню было страшно, смертельно, безнадёжно страшно и одиноко. Жуков не знал, что бы он сам делал, окажись на его месте – не тёртым мужиком под тридцатник, бывшим спецназовцем, а вот эдаким малолетним хлюпиком, книжным кротом, очутившимся на другом конце света, обманутым и униженным, рядом с человеком, который…
Да на его месте он бы себе башку об стенку разбил!
Жуков кашлянул и бросил в темноту:
– Не реви. Всё говно, а что не говно, то моча… но мы выберемся, это я тебе обещаю.
Шмыгнув носом, Роб наконец еле слышно прошептал:
– Извините. Я думал, вы заснули.
– Чего «извините»? Я дрочу, ты ревёшь… – проворчал Жуков. – Всё, как ты говоришь, по справедливости.
– Это явления одного порядка, – отозвался сосед дрожащим голосом. – Организм освобождается таким образом от переизбытка ненужных гормонов. Так или иначе. И это весьма полезно.
– Ещё одно феноменальное открытие британских учёных, – фыркнул Жуков и сел на своей койке. В темноте он видел, как кошка. Парень лежал на животе, повернувшись к нему лицом, глаза его блестели. – Я лучше буду дрочить.
– А я асексуален… – невнятно пробормотал Роб, снова утыкаясь носом в подушку. – Ну… я так думаю, в общем.
Ничего себе разговорчики в строю.
– У тебя что, и девчонки никогда не было? – не удержался Жуков.
Парень молчал.
– А с аквалангом ты нырял когда-нибудь? – Жуков снова прошлёпал к умывальнику и сунул голову под ржавую струйку воды. Вот так-то лучше.
– К чему вы это… спрашиваете? – Роб тоже сел на койке, и вид у него стал совершенно обалделый.
– К чему, к чему, к тому… – Жуков с наслаждением взъерошил мокрые волосы. – Нам надо будет добраться до этого затонувшего корыта раньше, чем твоим… грёбаным работодателям.
Парень помолчал, а потом решительно заявил:
– Извините, но вы с ума сошли. Мы в тюрьме, вы что, забыли?
– А-а, – Жуков пренебрежительно отмахнулся. – Отсюда сбежать, как два пальца обоссать. – Ему вдруг стало очень весело, и он потихоньку пропел: – Вот однажды вечером принесли ей весточку, сообщили матери, что в расцвете лет, соблазнив приятеля, ваш сыночек Витенька темной-темной ноченькой совершил побег…  Что уставился? Учи русский, лингвист!
Роб снова упрямо мотнул головой:
– Я не понимаю, как отсюда можно… убежать.
– А тебе и не надо понимать, – усмехнулся Жуков. – Главное, что я это понимаю. Мог бы и раньше дёрнуть к хренам. Но хотелось держаться в рамках… мне всего-то три месяца и осталось досидеть, перебился бы.
– Всё равно не понимаю, – лихорадочно и быстро заговорил Роб, облизнув губы. – Вы говорите «мы, мы»… Но от меня вам никакого проку! Я ведь совсем ничего не умею делать… вы говорите, с аквалангом, а я… даже в футбол никогда не играл! У меня близорукость очень высокая, минус восемь, мне ничего нельзя такого… никакой физической нагрузки… врачи запрещают! Ну и… – он опять шмыгнул носом и опустил глаза, но потом прямо взглянул в лицо Жукову: – Я трус. Я боли боюсь и крови, прямо до обморока. И смерти боюсь.
– Я вижу, что ты боишься, – помолчав, тихо отозвался Жуков. – Но ты до сих пор ничего им не подписал, так ведь? Хоть и боишься. И знаешь, парень, ничего не боятся только бешеные собаки. С пеной на морде и с засохшим говном на лапах.
– Но зачем я вам?! – отчаянно выпалил Роб, прижимая тонкие руки к груди. – Я же вам всё уже рассказал про «Санта Маргариту». И я вам буду только обузой!
Жуков отвёл глаза и потёр лоб. Он не знал, как объяснить этому смешному и нелепому книжному кроту, хлюпику и малолетке, что он его уважает. Что отвечает за него и хочет его защитить. Что он, Жуков, растуды всё через коромысло, к нему привязался.
Перепугается же действительно до обморока, пацан.
Жуков глубоко вздохнул, поднял голову и наконец проговорил:
– Чтоб ты знал, парень – русские на войне своих не бросают.

* * *
Через две недели Жуков стоял у штурвала утлой посудины, которую на его родном лимане назвали бы баркасом, и, затаив дыхание, наблюдал за тем, как неподалеку от него Роберт Крайтон, накинув рубаху на обгоревшие плечи, неуклюже пытается справиться с разборкой акваланга.
– Эй, Роб! – весело крикнул он, и тот, насупившись, повернул голову. – Не дрейфь, салага, это ж тебе не автомат Калашникова! И русский попутно осваиваем, не отвлекаемся! Шаланды, полные кефа-али, в Одессу Костя приводи-ил, и все биндюжники встава-али…
Автомат Калашникова мирно лежал рядом с ними в рундуке.
А прямо по курсу на глубине лежала и ждала их «Санта Маргарита».