Переправа через Березину

дождались мы Витгенштейна. Я сейчас же отправил для открытия с ним сообщения несколько отрядов через реку, которую очень удобно было перейти под Борисовым, велев одному пехотному полку взять Борисов, который был тогда занять Французскою дивизией Партуно. Генерал этот вскоре очистил город. В сумерки рассмотрели мы, что войска его потянулись вверх по Березине к Студянке, для соединения с Наполеоном; потом, услышав с противной стороны от меня пушечные выстрелы Витгенштейна, они в недоумении остановились неподвижно среди поля. Вскоре после того, другие выстрелы послышались с правой стороны их: то был Платов со своими казаками. Таким образом Французская дивизия, сбившись с дороги, наткнувшись на корпус Витгенштейна и, положив оружие, сдалась в плен.
Около 10-ти часов вечера, явился ко мне от графа Витгенштейна один из наших партизанов, полковник Сеславин. Он спросил меня, как я буду действовать, - таким тоном, который ясно мне доказывал, что Витгенштейн почитал себя совершенно независимым и намерен распоряжаться по своему усмотрению. Итак, кроме того, что помощь опоздала своим прибытием, но здесь вмешалось еще и мелочное самолюбие, которое должно было вредить совокупности наших действий! Я отвечал полковнику, что намерен атаковать правый берег на рассвете, и что, полагая неприятеля вчетверо сильнее меня, я приглашаю графа Витгенштейна атаковать Французов в одно время со мной на левом берегу. Я письменно просил также прислать ко мне на подкрепление пехотные дивизии. - На этом он мне ничего не отвечал; но обещал атаковать на другой день на рассвете, чего однако не исполнил. Он атаковал четыре часа позднее.
Ответ от него я получил в 11 часов вечера. Я тотчас же отправил генерала Ланского с шестью орудиями конной артиллерии и большею частью моей кавалерии, которую я не мог употребить в дело по причине лесистой и болотистой местности, приказал ему перехватить дорогу из Зембина на Плешеницу, уничтожит мосты, провиантские склады и все, что могло служить в пользу неприятеля.
Вскоре после того приехал ко мне флигель-адъютант Государя подполковник Михаил Орлов. Его отправил Кутузов, с отрядом казаков, узнать о моем местопребывании, что казалось ему необходимым, чтобы приблизиться к Борисову. К сожалению моему, узнал я от сего посланного, что фельдмаршал находился от меня и от неприятеля в шести переходах. По этому можно судить, как он неутомимо преследовал: это называется идти по пятам неприятеля на благородной дистанции.*
___
* Слова автора сих Записок ясно выражают какую-то неприязнь к Кутузову и желание представить его действия при преследовании вялыми и неправильными. Спрашивается, каким образом мог Кутузов идти по пятам Наполеоновской армии, когда отправленные для преследования, известный своею быстротой Милорадович и все партизаны наши с казаками, не могли поспеть за нею? Французы не шли, а бежали, бросая по дороге не только оружие, но и людей с лошадьми. Если бы Кутузов не отставал от них, то привел бы на границу армию свою совершенно расстроенною; половина ее осталась бы на дороге от усталости и голода. Сам же автор упоминает здесь слова маркиза Шамбре, что при переправе у Наполеона было 37700 человек и столько же отсталых и безружных: доказательство быстроты неприятельского отступления (Прим. переводчика)

16 числа на рассвете я двинулся со всеми моими силами к Стахову, надеясь придти туда еще во время, чтобы сделать отпор неприятельским войскам, которые не могли еще все переправиться. Я мог бы опрокинуть их в Березину, пока они еще не укрепились на правом берегу, если бы Витгенштейн по обещанию своему, атаковал на рассвете те Французские войска, которые остались на левом берегу.
У Витгенштейна было шест дивизий, всего около 45 000 человек.
Я велел Чаплиц начинать нападение, не дожидаясь никого. Вот как он распорядился.
Первая колонна под командою Рудаевича, пройдя лес по направлению к большой дороге, должна была атаковать и отбросить неприятельские аванпосты. Другие два отряда, под начальством генерала Корнилова и Мещеринова, должны были поддерживать его, подаваясь вперед в колоннах, с частью конницы. Артиллерия его была поставлена вдоль большой дороги, по 4 орудия в ряд, соображаясь с местностью, на произвольных расстояниях. Она была под прикрытием полков: Павлоградского и двух драгунских. Наконец, четвертая колонна, составленная из двух егерских полков, двух кавалерийских, одного казачьего и четырех орудий, под командою полковника Красовского, должна была двинутся вдоль Березины, по опушке леса, чтобы прикрывать правый фланг Чаплица, если бы неприятель покусился атаковать его с этой стороны. Кроме того, колонна эта должна была подкреплять и общую атаку.
16-го числа около 5 часов утра Чалиц двинул свои войска. Я же, по приезде моем в Стахово, около 8-ми часов, собрал колонну и для поддержания Чаплица велел двигаться вперед: дивизии Войкова, дивизии Палена и восьми полкам, которыми я мог располагать.
Осматривая накануне фронт позиции, я заметил сзади Чаплица возвышенную местность, перед которою протекал ручей. Ею можно было воспользоваться, чтобы остановить неприятеля, если бы он получил над нами успех. Здесь я поставил свою артиллерию под прикрытием резерва и велел обставить орудиями и другие высоты, находящиеся более впереди. В случае отступления они прикрывали бы наши колонны, если бы они были обойдены по замерзшим болотам, которые окружали нас. Из всей моей кавалерии я оставил у себя только пять полков; остальные были накануне отправлены на Зембинскую дорогу.
Рудзевич с первою колонной вошел в лес и опрокинул первую цепь неприятельских аванпостов, несмотря на их упорное сопротивление. На всех пунктах перед нами заметно было некоторое замешательство; войска наши быстро продвигались вперед. Между тем Красовский, пройдя вдоль Березины по опушке леса, остановился в двух милях впереди и открыл огонь по мосту и по дороге, примыкающей к оному.
Чаплиц рассказывает, что он в это время услышал позади себя крики «УРА!» и барабанный бой. То были колонны нашего резерва, которых рассыпал по лесу начальник моего штаба Сабанеев, вероятно для ого, чтобы увеличить фронт атаки и заставить Французов думать об опасности быть обойденными превосходными нашими силами. Чаплиц, имея намерение построить вновь эти войска в колонну, искал Сабанеева, но не нашедши его, возвратился к своей дивизии, где присутствие его было необходимо.
Сопротивление увеличивалось по мере того, как мы приближались к тому месту, где у неприятеля стояли резервы. С одного возвышения, у Брилова, которое господствовало над нами, он открыл адский огонь, который ломал деревья и губил множество людей наших. Несмотря на то, Чаплиц подавался вперед; но неожиданно вышел на поляну, а так как пехота его шла по лесу рассыпным строем, то на открытом месте она легко могла быть атакована кавалериею; ее должна была поддержать резервная колонна, состоящая из 8 полков, которую я послал с Сабанеевым; но, к несчастью, он рассыпал ее на левом фланге.
Неприятель воспользовался этой ошибкой. Мы увидели, что его пехотная колонна двинулась на нас, а вслед за тем кавалерия, быстро бросившись на растянутую цепь стрелков, опрокинула их. В этом замешательстве, стоящая позади пехота начала стрелять в Чаплица, Войнова и в других генералов, которые окружены были Французской конницей. Чаплиц со своим конвоем, защищавшийся саблей, был ранен в голову; под ним и под Войновым, получившим сильную контузию, были убиты лошади. Наконец им удалось освободиться, и один эскадрон Павлоградского гусарского полка выручил генерала князя Щербатова, в ту самую минуту, когда его окружили и уже тащили за платье с лошади. Замечательно, что на этой лесистой местности нас расстроила кавалерийская атака; точно так же и наша конница остановила стремление Французов. Мы продолжали битву до поздней ночи, удержались на своих местах, но не могли продвинуться вперед.
Я должен отдать справедливость искусству, с которым генерал Думерк умел воспользоваться лесистыми полянами для кавалерийских атак. Чаплиц в своем донесении показывает нашу потерю в 2000 человек: урон Французов должен был быть значительный, судя по показаниям пленных и по числу их раненых генералов. Между ними были: герцог Раджио, генералы Легран, Зайончек, Домбровский, Каминский и другие. Пленные Французы  объявили, что первые два корпуса, вступившие в дело, были совершенно уничтожены. Что же касается до пленных, взятых у нас Думерком, я никак не мог добиться настоящего числа их, благодаря ложным донесениям, которые вошли в обыкновение в Русской армии.
Здесь должен я упомянуть о весьма неприятном случае. Один из полков, посланных на подкрепление Чаплица, начал колебаться и наконец отказался идти в дело. Никакие увещевания не действовали, и я вынужден был прибегнуть к угрозам, приказав навести на полк его пушки; тогда только он пошел вперед и дрался очень хорошо. Впоследствии я узнал, что при штурме Рущука на Дунае, где Каменский потерял 1200 человек, этот самый полк был почти весь уничтожен за неимением длинных лестниц и от дурного распоряжения; вследствие сего солдаты не могли иметь доверия к своим начальникам, и это недоверие довело их до поступка, неслыханного в истории Русских войск.
Во время сражения один из наших партизанов, полковник Ермолов, прибыл с 4000 разного рода войск; я предложил ему участвовать в битве, которая должна была казаться очень важною в глазах всякого Русского. Он отвечал мне, что люди его, не имея несколько дней пищи, были слишком утомлены, и что они не в состоянии будут драться, если я не велю дать провианта. Продовольствие, взятое нами в ранцах из Минска, почти совсем истощилось, и я ничего не мог дать его войскам, которые по этой причине и не участвовали в деле. Вскоре после этого прибыл Платов с одними казаками; он не отказал мне в нескольких полках, которые и были направлены на место сражения; но действия Французской кавалерии и неудобная местность не позволили им оказать нам значительную помощь.
Около 2 часов по полудни приехал ко мне Витгенштейн, один, без войска, тогда как Чаплиц начал атаковать в 5 часов утра. Витгенштейн, прибыв в Борисов, без затруднений переправился через Березину возле уничтоженного моста. Когда я рассказал ему о нашем положении и опять начал просить подкреплений, которые впрочем уже не могли прибыть к нам вовремя, он отвечал мне: «Но что вы хотите делать? Неприятель будет продолжать пальбу до ночи и потом, по обыкновению, отступит». Как ни старался я уверить его, что мы не должны довольствоваться одною пальбою и преследованием, и что дело идет о том, чтобы уничтожить неприятеля, мои увещевания не действовали на него.
Граф Витгенштейн стоял с большою частью сил своих и хладнокровно смотрел на битву, которая должна была решить судьбу Французской армии. Между тем как мы с 5 часов утра с малыми силами дрались на правом берегу с большою частью войск Наполеона, он ввел в дело на левом берегу только ничтожные силы против маршала Виктора, который командовал арьергардом. Дав слово атаковать в одно время с нами, в 5 часов утра, он начал атаку только в 10 часов и не помешал