Церебралка

                                ЦЕРЕБРАЛКА

   Его опять куда-то везли.  Отец был против, хотя промолчал. Мать обиделась на него до такой степени,  что не попросила помочь скатить коляску  с Игорем  по ступенькам подъезда.  Она упрекала мужа в равнодушии к судьбе и здоровью сына,  не замечая,  что молчаливое сочувствие отца для Игоря было приятнее, чем ее нервные восклицания, постоянное упоминание, что Игорь болен. Но отец не в силах был что-то изменить из-за своего замкнутого характера, а мать воспринимала это как его слабость и старалась командовать дома, делая все так, как ей нравилось. Ей казалась, что домочадцы не понимают ее правоты.  Сын для нее был больной частью ее тела, тогда как для отца он был прежде всего человеком.     Ехали долго. И хотя с Игорем гуляли каждый день, ему не надоедала улица. В квартире было тесно и мрачно, а когда мама начинала нервничать - неуютно. Приехали к какому-то лекарю,  и тот, как обычно, стал мять и гнуть все суставы,  что-то приговаривая под нос,  и было очень  неприятно,  даже противно.
   Мать отдала деньги, лекарь усадил Игоря в коляску, и они поехали домой. Живой мир был ограничен для Игоря домом и участком улицы, где с ним гуляли.  Когда-то его возили в школу,  где были такие же,  как он, хорошие дети.  Но это продлилось недолго.  Его учили читать и писать дома  платные педагоги. Читать он научился легко, а писать никак не получалось: пальцы и руки не хотели слушаться.
   На улице,  около  дома дети были злые.  Сначала они рассматривали его, как диковинку,  потом привыкли и,  потеряв интерес,  перестали обращать на него внимание.  Они кричали,  прыгали,  бегали, дрались между собой. Игорь был чужим в их мире. Когда он это понял, то плакал по ночам.
  Мама вела себя дома так, будто тянула громадный воз. И поэтому часто срывалась и кричала на папу до тех пор, пока он не останавливал ее хмурым взглядом или тяжелым словом. На следующий день она забывала об этом и опять кричала об одном и том же, но другими словами.
  - Если бы ты занялся чем-нибудь другим,  а не своими идиотскими зеркалами,  то получал бы в десять раз больше и был бы в состоянии свозить сына в Израиль или еще куда, где лечат церебралку!
  - Прекрати! - останавливал ее отец.
  Через некоторое время она находила еще какой-нибудь вариант:
  - Очевидно, Земля, самый проклятый изо всех миров! - начинала она распаляться. - Мужчины не имеют у нас ни грамма логики: не может догадаться, что дома нет хлеба,  не может купить его по дороге! Очевидно, медики правы - у  мужчин работает всего одно полушарие мозга,  в отличие от женщин.  А здесь мотаешься, как угорелая: то работа, то хозяйство!..
  - То тайные вечери с эзотериками, - добавлял отец.
  - Ну, это тебя не касается! Это дому не мешает.
  - Но и не помогает.
  - Если ты этого не понимаешь, то это не твоя вина, а твоя беда! - гордо заключала мама и уходила из зала.
  - Мысль чужая, но мудрая, - говорил отец ей вслед.
  Игорь наклонял голову, непроизвольно дергался и, коверкая слова, интересовался у отца:
  - Это она из-за моей болезни?
-    Да, сынок, - отвечал отец.
  - Ты же говорил, что в жизни каждый хоть раз болеет, а потом выздоравливает. Значит, и я могу выздороветь?
  - Если очень захочешь, Игорек.
  - Я очень хочу!
  - Значит, выздоровеешь, - вздыхал отец и грустно улыбался.
  В последнее время такие разговоры перестали  нравиться  Игорю,  потому что он никак не выздоравливал. Видел Игорь хорошо, иногда проскакивали какие-то разноцветные вспышки в глазах или в голове,  но они особенно не мешали.  Слышал он хуже, потому что в голове часто что-то падало с грохотом, или с диким звоном лопалась тугая струна. Бывало, что в такие моменты мать говорила ему о чем-нибудь,  а он не слышал. Мама нервничала, упрекала его, что он не хочет ее слушать,  что он невнимательный.  А он не мог ей объяснить, что творилось у него в голове. От этого ему было тяжело.
  Родители часто смотрели телевизор и слушали бормотание его  динамиков, которое Игорь не понимал. Он не видел на экране ничего, кроме разноцветных мелькающих пятен. А бормотания ему хватало и своего, которое раздавалось в голове, еще громче и шумнее, чем от телевизора или от радио. Единственное, в чем он находил удовольствие, - это книги. Но там, в основном были сказки.  Там люди ходили без колясок, бегали, скакали на лошадях (папа как-то показал ему картинку с конным всадником - Игорь ничего не понял).  А вот про таких, как он, как Ирина, Лешик и Олег, ничего не писали.  Почему не писали - Игорь не знал. Он спрашивал об этом у мамы, она не отвечала,  убегала на кухню или еще куда.  Но отец ему ответил. Он сказал, что про таких, как он, давно написано, и      однажды принес былину об Илье Муромце.
  Это была не сказка.  Былина Игорю очень понравилась.  Он запомнил, что Илья Муромец встал на ноги в тридцать три года, а Игорю было всего семнадцать. Он решил, что сделает это раньше, но как - не знал. Ноги у Игоря были,  однако, как и у Ильи Муромца, ходить не хотели. И руками он не всегда мог перевернуть страницу книги с первого раза.  А ему очень  хотелось  все делать  самому,  и он стал тренироваться с ложкой.  Получалось плохо.  Ему приходилось сдерживать себя, чтобы не мешать родителям, когда они его кормили. Глотать тоже было трудно, и не всегда получалось.
  Болезнь была ему неприятна.  Он хорошо чувствовал свое тело, знал, что оно есть,  он хорошо мог думать и даже мысленно пытался ходить, а наяву не ходил.
  Но были праздники,  когда привозили Ирину.  Их вкатывали в комнату Игоря,  и  они там разговаривали обо всем,  смеялись.  А родители шумели в гостиной.  Вернее,  заполняла все собой мама Ирины, Клавдия Кузьминична. У нее был такой грубый и громкий голос,  что дрожали стекла. Игорева мама ее боялась. Ее побаивался и отец Ирины, которого она звала Муля. Не боялся ее один папа, он все время подсмеивался над ней. Клавдия Кузьминична начинала возмущаться и громогласно что-то доказывать,  а папа  продолжал  смеяться. Она  не  выдерживала  и тоже начинала смеяться вместе со всеми удивительно красивым и тонким голосом.
  Ирину привозили редко. Приходили мамины знакомые.  Они рассаживались в креслах и степенно говорили о чем-то непонятном.  Но иногда начинали кипятиться, однако, до ругани дело не доходило.  Папа с ними долго не сидел:  извинится и уйдет.  А мама сильно возбуждалась, слушала всех подряд, энергично поддакивая.
  Говорили и про Игоря. Утверждали, что у него есть еще какое-то тело и даже не одно. Игорь не чувствовал, где у него находятся другие тела, и ничего не понимал. Утверждали, что эти тела называются эфирные, астральные и еще какие-то, и что они невидимы. Оказывается, в других телах у Игоря ноги и руки росли не оттуда, откуда нужно, вот поэтому они его не слушаются.
  Один мужчина сообщил, что ноги у Игоря растут прямо из шеи, а плечи развернуты назад. Мужчина брал в свои руки тонкие проволочки и водил ими вдоль тела Игоря, все время вскрикивая: «Видите?! Видите, что у него здесь?!»
  Игорь ничего такого не видел, но присутствующие удовлетворенно кивали головами. Другие водили вдоль тела Игоря ладонями, и от этого у Игоря иногда начинало покалывать кожу, и он чувствовал тепло сквозь одежду. А мама следила за ними со страхом и надеждой. Но лучше от их манипуляций Игорю не становилось, хотя ладони у некоторых были очень непонятные: они заставляли шевелиться что-то внутри Игоря, как будто копались внутри него.
  Знакомые приходили и к папе. Мама никогда не уходила, как папа, а слушала всех до конца и только тревожилась, а не возбуждалась. Они никогда не приставали к Игорю, кроме одного, невысокого седого мужчины. Он подходил к коляске и, опершись о ее подлокотники, подолгу вглядывался в глаза Игорю. Но ничего не говорил. Вздохнет и отойдет к своему креслу. Папины знакомые тоже говорили о непонятном, но не волновались и не бегали по комнате.
  Однажды, стоя напротив Игоря и рассматривая его лицо, седой мужчина тихо спросил:
  - Хочешь попробовать?
  Папа с напряжением ждал ответа Игоря,  да и остальные притихли.  Игорь дернулся и поинтересовался срывающимся голосом:
  - А что?
  - Поработать с компьютером. Он попытается определить, что с тобой. Если мы это узнаем,  то может быть будем знать,  что сказать врачам,  и  они поймут, что нужно сделать, чтобы вылечить тебя.
  - Анатолий Евгеньевич! - вмешалась мама. - А это не опасно?
  - Хуже не будет!  - уверенно сказал мужчина и обратился к папе.  - Решайся, Игорь Игоревич!
  Папа молчал долго. Смотрел в окно, где полыхало красное закатное солнце. Все наблюдали за ним и ждали.
  - Хорошо!  Под лежачий камень вода не бежит. Раз сын не против, то и я - за!
Игорю показалось,  что маму сильно испугало это папино решение. Анатолий Евгеньевич пожал папе руку,  осторожно пожал дернувшуюся  руку  Игоря, что  не  вызвало  у него обычной неприязни к прикосновению,  кивнул маме и ушел.
На следующий  день  папа  повез  Игоря  через весь город на специально присланной машине в институт. Дорога была интересная. В окно врывался летний  теплый  ветер.  Вестибюль серого здания тонул в теплом полумраке,  но когда папа вез Игоря к лифту,  со стены обширного  фойе  дохнуло  холодом.
  Там,  слева на стене что-то было. Игорь не заметил, что. Пока они поднимались на лифте,  он забыл о своем ощущении.
  В большом зале с громадными окнами их встретил Анатолий Евгеньевич. За многочисленными пультами,  которые стояли вдоль стен, сидело несколько человек  в белых и серых халатах.  Они оторвались от работы,  чтобы поздороваться с прибывшими, и снова занялись приборами. Анатолий Евгеньевич с одним из помощников пересадил Игоря из коляски в зубоврачебное кресло, установленное перед пультом с красными и зелеными огоньками.
  Папа отошел к окну и стал в него смотреть - он нервничал. Анатолий Евгеньевич, закатав у Игоря рукава рубашки и штанины брюк, стал с помощником прикреплять  к  ногам  и рукам Игоря блестящие бляшки с проводами.  И хотя кресло было зубоврачебное,  Игорь чувствовал, что боли ему не причинят. Он с интересом наблюдал за всем.  Затем ему на голову примостили шлем с волосами из проводов. Анатолий Евгеньевич что-то пощелкал на пульте, красные и зеленые лампочки стали мигать на все лады, переговорил с помощником и, нажав белую клавишу, стал внимательно наблюдать за Игорем.
  Сначала ничего  не  было.  Но через несколько минут в голове появилось далекое гудение. Этот звук был заманчивым. Игорю вдруг показалось, что таким  вот  образом компьютер пытается с ним поговорить. Другого объяснения этому он дать не мог.  Разобраться в гудении получше мешало электричество, от  которого  потрескивало  и вибрировало в проводах и деталях компьютера.
  Игорь с волнением подумал,  что без электричества он бы лучше понял, о чем это гудение. И еще как-то мешали люди,  находившиеся в зале.  А вот если бы в  зале остались только папа и,  может быть,  Анатолий Евгеньевич, то такой помехи не было бы.  Не успев во всем этом разобраться, Игорь почувствовал, что с него снимают шлем и отклеивают бляшки.  Сеанс окончился, а он никак не мог освободиться от яркого впечатления.  Анатолий Евгеньевич сказал папе,  что Игоря нужно привозить каждый день,  машину он будет присылать. Еще он сказал,  что это может продлиться месяц или даже больше. Папа согласился.
  Они