в городе и такая знаменитость. Я и не знала, что о домах можно так интересно рассказывать. Вы говорили, что каждый дом, как и человек, рождается, живет и умирает в конце концов, и у каждого своя собственная совсем человеческая судьба. Что судьбы людей и судьбы домов очень похожи, поскольку постоянно переплетены между собой. Что каждый дом, как и человек, имеет свой собственный характер, и, что дома, в конце концов, становятся похожими на тех людей, которые в них живут. Еще вы мне стихи читали, — Наташа чему-то улыбнулась.
Волков слушал девушку и невольно любовался ею, постоянно боясь, как бы она этого не заметила. Какое-то странное чувство неожиданно вселилось в него. Привыкнув жить один, после неожиданного ухода жены, он подчинил всего себя работе и старался как можно реже иметь какие бы то ни было отношения с противоположным полом. Год одиночества наложил свой отпечаток на всю повседневность Волкова. И сегодняшнее присутствие в квартире женщины неожиданно взволновало его самым определенным образом.
— Батюшки, что это со мной? — запаниковал он. —Не хватало только слететь с катушек. — Волков почувствовал, что вся размеренная, с таким трудом налаженная, как ему казалось, спокойная жизнь готова была вот-вот полететь под откос из-за одного только присутствияв квартире этого милого существа со славным именем Наташа.
— Спокойно, парень, — сказал он себе. — Ты ее совсем не знаешь. Пришла и ушла. Будто и не было. Завтра все пойдет по-старому, как и прежде, — твердил он про себя. Хотя где-то в самой глубине его "я" шевелилась только что народившаяся и потому едва слышная, совсем еще не оформившаяся мысль о том, что вряд ли завтра пойдет все по-старому, ничего по-старому уже не пойдет.
— Да вы меня совсем не слушаете, Алексей Иванович, уснули?
— Простите, Наташа, задумался.
— Давайте-ка спать, Алексей Иванович.
И Волков поднялся со стула и пошел к двери, и со¬всем уже было закрыл ее за собой... Как вдруг остано¬вился и, обернувшись, произнес:
— Я еще не знаю, как вам это объяснить, Наташа, не знаю, как все будет дальше, но только поверьте мне: все, что произошло с нами сегодня, не пройдет так просто ни
для меня, ни для вас. Наверное, все, что я сейчас скажу, покажется глупым и не совсем уместным, вернее, совсем не уместным, я еще четко не могу сформулировать то, что
хочу сказать, но я чувствую... вы поймете. Так вот, — Волков попытался сосредоточиться, — я вас, в сущности, совсем не знаю и плохо помню, вернее, до последнего момента почти совсем ничего не помнил из вчерашнего. Только сейчас, совсем недавно, будто какая-то кинолента прокрутилась у меня в голове, и я все отчетливо вспомнил. Не улыбайтесь, пожалуйста! Вспомнил со всеми подробностями, словно вновь пережил весь этот вечер... Но я не об этом, в сущности, все это можно было бы назвать пустяком. Одна сердобольная душа довела до дому пьяного и, в силу сложившихся обстоятельств, осталась у него ночевать. Казалось бы, ничего особенного. Но это только на первый взгляд. Все это, конечно, цепь случайностей. И то, что я оказался на той скамейке, и то, что вы именно в тот момент проходили мимо, и то, что узнали меня, и то, что захотели проводить до дому — все это стечение обстоятельств.
Но уже само это стечение, имен¬но этих обстоятельств выводит какую-то определенную закономерность. Закономерность случайностей, что ли. И вот в силу этой закономерности мы сейчас тут с вами вдвоем... — Волков прервал свою тираду на полуслове. — Господи! Какую я чепуху несу. Я вовсе не о том хотел... То есть о том, но другими словами. Я говорю, наверно, путано, наверно, сумбурно, наверно, не понятно, но, поверьте мере, говорю искренне, и то, что сейчас чувствую...
— А что вы сейчас чувствуете? — Наташа улыбнулась.
— Что? — Волков растерянно глянул на нее. — А, ну да, что чувствую? Именно это я и пытаюсь вам объяснить. Но только у меня это что-то плохо получается. Вот когда я вам вчера читал стихи...
— Вы и это вспомнили? — перебила его Наташа.
— Я же вам сказал, что вспомнил все до мельчайших подробностей, — попытался обидеться Волков.
— Ну тогда вы должны были бы вспомнить и то, что стихи вы так и не дочитали до конца, — Волкову показалось, что Наташа откровенно смеется над ним, и от этого он растерялся еще больше. Но остановиться уже не мог, чувствуя неодолимую потребность здесь, сейчас высказать все, что творилось у него на душе. А на душе у него был полный хаос из мыслей, ассоциаций, столпотворения образов и не совсем приличных тайных желаний. Но из
всего этого многообразия чувств все отчетливее и яснее проявлялось одно — светлая нежность к этой незнакомой девушке.
— Стихи — это не важно. Это ничего, я вам когда-нибудь их дочитаю. Нет, я вам их сейчас дочитаю. А-то может случиться, что этого "когда-нибудь" никогда не будет. Или нет. Лучше послушайте другие стихи, которые я вам вчера не читал. И вообще, я их никогда и никому не читал. Вот, слушайте: "Легкой жизни я про¬сил у Бога: "Посмотри, как мрачно все кругом". И ответил Бог, подожди немного, ты еще попросишь о другом". Бот уже кончается дорога. С каждым днем все тоньше жизни нить... Легкой жизни я просил у Бога. Легкой смерти надо бы просить",
— Хорошие стихи, — Наташа тихо улыбнулась. Это вы сами написали?
— Что вы? Это из Хафиза. Жил когда-то такой поэт на Востоке. Но не это главное. Я хочу сказать, что для меня эта встреча с вами очень много стала значить. — Волков лихорадочно подыскивал слова, пытаясь найти самые нужные, и не находил, и от этого путался все больше и больше. — Вот эти стихи» Они вечны. Пройдут века, но люди будут их читать и удивляться гению поэта... Нет, не то. Дело вовсе не в стихах. Дело в нас. В вас
и во мне. Пусть это звучит дико... Можете все, что угодно, обо мне думать, но мы не можем, вот так встретившись, разминуться. Потому что, потому что... — Волков окончательно сбился и замолчал, опустив глаза долу.
— Не трудитесь, Алексей Иванович, я все давным-давно поняла. Еще вчера, когда мы шли домой, вы были совсем как малый ребенок, беспомощный и беззащитный. Ну прямо, как сейчас, когда вы растерялись, не зная, как меня убедить в том, что для меня и так с самого начала ясно.
— Как с самого начала? — поразился Волков,
— Ну, не с самого-самого. Но еще вчера я что-то уже знала, -— Наташа вдруг замолчала. — Да ну вас, — она
махнула рукой, — Не хватало только и мне начать исповедоваться перед вами.
Волков двинулся к девушке.
— Идите спать, Алексей Иванович, — остановила она его. — Идите.
— Но как же так?..
— Завтра, Алексей Иванович. Обо всем завтра. Вам надо хорошо выспаться, — И добавила, улыбнувшись: — Не забывайте, пестик все еще со мной.
— Кстати, — Волков глянул на девушку, — насчет пестика. Вы что же с самого начала его на диван прихватили? На всякий случай? Мало ли что?
- Нет, Алексей Иванович. Я вас вчера совсем не боялась. Я вас и сейчас не боюсь. Но вы ночью несколько раз так страшно закричали, что я напугалась чуть не до смерти. И взяла-то я его не знаю зачем. Не от вас защищаться, нет. Просто с ним мне стало как-то спокойнее.
— Бедная девочка! — Волков впервые открыто глянул Наташе в глаза, — Сколько вам пришлось вынести из-за меня! Ну да, больше уж обещаю не пугать вас. Спите спокойно, если получится. Спокойной ночи, Наташа!
— Спокойной ночи, — услышал он голос с дивана, и закрыл за собой дверь. Выпутавшись из портьеры, он поставил багетку в угол и, поддернув чуть сползшие семейные трусы из веселенького ситца в голубой легкомысленный цветочек, залез в постель. Сон, однако, как рукой сняло. Волков протянул руку, взял с тумбочки сигарету, щелкнул зажигалкой."Ну дела". Из головы не выходила девушка Наташа.
— Только этого мне недоставало. А глазищи-то какие: будто два уголька зажгли. Видно, на самом деле испугалась, глупышка. Пестик взяла обороняться. — Волков тихонько засмеялся, вновь вспомнив ее воинственную позу. "А ты тоже хорош, — выругал он себя. —
Напился как свинья, так спи себе тихонечко. Нет же, давай орать, будто бугай. Твоим голосом по-трезвой-то можно рыбу глушить. Представляю каково ей было тебя услышать хмельного среди ночи да еще в чужой квартире. Поневоле за пестик схватишься", —
Волков глубоко затянулся сигаретой и, держа ее над ладошкой, чтобы не уронить пепел на постель, осторожно перенес в пепель- ницу, где и затушил, несколько раз ткнув в донышко. "Ну, хватит. Спать. — приказал он себе. — К черту из головы всякие глупые мысли. Завтра все пойдет по - старому. Завтра все пойдет по-старому", — повторил он про себя несколько раз и не поверил: уж больно яркими стояли перед его глазами Наташины глаза.
Пытаясь отогнать наваждение, он принялся перебирать события последних дней. Случилось так, что третьего дня в одночасье вся его Волкова работа полетела к чертям собачьим с легкой руки одного лишь человека, перечеркнувшего напрочь многие месяцы изнурительного, до дурноты в голове, до неприятных колик в левой стороне груди, измотавшего, вытянувшего из него все соки труда.
Рукопись, законченная два месяца назад и отданная на рецензию, получила, наконец, оценку, Да какую?! Волков был готов к любой критике и заранее готовил себя к серьезному спору, собираясь отстаивать свои пози- ции. Но отстаивать оказалось нечего. За годы своей литературной деятельности Волков бывал бит, и даже не однажды. Во время первых своих шагов на литературном поприще он получал пинки и удары и от критиков, официально писавших о его рассказах, и от сотоварищей, так сказать, по цеху. Однако рассказы его рано или по- здно неизменно находили своего издателя и, что более важно, своего читателя, если судить по письмам, посту- павшим в редакцию. Так подобралась первая книжка.
Маленькая, невзрачная, всего в пять авторских листов. Но сколько радости она принесла ему тогда, заставив поверить в собственные силы, почувствовать уверенность рядом с другими, с теми, преуспевающими, кого издавали чаще и охотнее, чем его, с теми, кто умел приспособить свое перо к важности того или иного момента, уловив спрос и коньюнктуру, хваткими, расчетливыми и необычайно плодовитыми, научившимися писать с холодным носом обо всем и не о чем. К счастью, Волков так и не научился строчить, как они, продолжая тянуть лямку поденщика, работая до седьмого пота, нередко заставляя
себя раз за разом переделывать все заново, тяжело и медленно выпуская из рук готовую вещь. Результатом этого стала вторая книжка рассказов, вышедшая большим тиражом, чем предыдущая и, что самое отрадное, моментально исчезнувшая с прилавков киосков и книж¬-
ных магазинов. Хотя в наш век сумасшедшей гонки за всем печатным, это могло и не быть ярким показателем большой удачи автора. После этого Волков решил, что настало время взяться за тему, которую он вынашивал уже несколько лет, к которой исподволь готовил себя, время от времени слегка касался ее то одним своим рассказом, то другим. Но только слегка, как бы пробуя, словно опасаясь нечаянно спугнуть ее.
И вот теперь, когда работа, наконец, закончена и обрела зримый образ повести, когда ей отданы все силы души,
Приглашаю в свой литжурнал