Живая игрушка для стареющей женщины.

только надеюсь, что она к тому времени успеет немного привязаться ко мне – и у нее останется хоть какая-то потребность в общении со мной.
Она поступит так, как сочтет нужным. И удобным для себя. Захочет – уйдет. Захочет – останется. Естественно, я хочу, чтобы она осталась… Хотя бы просто рядом… Я предоставлю ей полную свободу. Меня не волнует ее верность.  Как можно привязать любовь?.. Может, это разница в возрасте делает меня таким снисходительным и сентиментальным. Но я понимаю, что не вправе требовать верности от юной женщины, созданной для любви и радости. И разве верность – сама по себе – делает людей ближе друг к другу или счастливее?..
Мне бы хотелось сохранить ее нежность. Возможность видеть ее и общаться с нею. Возможность прийти ей на помощь – при необходимости. У нее удивительный дар вляпываться в сомнительные ситуации и сомнительные отношения.
Да, я боюсь оставить ее без присмотра…
Иногда я вижу картину:
Маленький приморский городок. Вечер. Небольшой уютный домик с аккуратным садиком. В саду – два кресла. Я – и она. Она, разумеется, курит. Куда ж ей без сигареты! Болтает, беспорядочно перескакивая с одного на другое.
Примитив. Но почему-то щемит сердце.
Пусть она уходит, куда хочет и с кем хочет, но – возвращается. Просто сидит в кресле рядом со мной. Говорит о чем угодно.
Мне хочется видеть ее счастливой.
И мне хочется – если повезет - немного её нежности…


3. Мачо.

Они поселились в небольшом домике на окраине городка – рядом с морем.
Рано утром он появлялся в саду и методично выполнял рутинную работу – поливал кусты, сгребал опавшие листья.
Попозже в сад  выходила она  – в ярком сарафане, с припухшим со сна лицом, пыталась помогать – но не столько помогала, сколько мешалась под ногами…
Потом они уходили в дом, гремели посудой, слышался ее смех, его добродушное ворчание. Затем она врубала на полную мощность музыку – рок-н-ролл, как правило, - и через окно было видно, как она танцует. Мужчина выходил в сад, демонстративно закрывая уши наушниками, и усаживался в кресло с газетой. Минут через 20 ей надоедало танцевать, и она, разгоряченная, выскальзывала из дома, подкрадывалась к нему на цыпочках и закрывала ему глаза – и начинала его целовать. Лицо мужчины становилось в этот момент беспомощным.
Наблюдать эту идиллию было невыносимо.
Они абсолютно не подходили друг другу.
Начать с того, что он был отвратительно, безобразно стар! Лет на 20 ее старше. Она тоже не была девочкой. Но, черт возьми, рядом с нею девочки выглядели – жалко. Смуглая – но не той грубой дубленой смуглостью, что у местных, а мягче, нежнее. Гибкая. Опять же, менее гибкая, чем местные девчонки, но более… чувственная. Более – гордая. Нет, держалась она как раз просто. Но вместе с тем – словно находилась за тысячу километров от тебя.  Не замечала его откровенных взглядов. Как не реагировала на свист и комментарии других окрестных парней. А внимание она привлекала. Когда шла по улочке в своем открытом сарафане, небрежно покачивая сумкой и мурлыкая себе под нос.  Когда, не особо стесняясь соседей, загорала почти голышом у бассейна, - за невысокий забор не заглянул только ленивый.
Иногда она заговаривала с кем-нибудь из местных, безбожно коверкая слова, но быстро уставала, улыбалась и уходила.
Хосе не был уверен, узнаёт ли она его на улице, – или все аборигены для неё на одно лицо.
Он грезил о ней ночами. Воображал, что бы он сделал с её роскошным телом, если бы представилась такая возможность. Уж он бы показал ей, что такое настоящий мужчина! Любая девчонка в городке была бы счастлива разделить с ним постель.
Конечно, старик явно был богат. Возможно, именно это ее и держало – и заставляло быть осторожной.
Он тоже держался со стариком почтительно. Но и не без достоинства. Да, старик давал ему работу – но и сам в нем нуждался. Приличный катер на всем острове был только у Хосе. А она обожала кататься на катере.  А старик, естественно, потакал её капризам. Он пытался научиться водить катер сам, чтобы обойтись без помощи Хосе, но ему не хватало сноровки. И – силы. Они были вынуждены пользоваться его услугами.
Хосе знал, что красив. И лицом, и телом. И знал, что, когда он, полуобнаженный, управляется с катером, редкое женское сердце не дрогнет. Но она – словно не замечала. Ни его красоты. Ни вожделения в его глазах.
Зато старик, похоже, заметил. Хосе то и дело ловил на себе его задумчиво-оценивающий взгляд.
Пару раз Хосе наблюдал их ссору.
Старик что-то ласково-укоризненно говорил ей, она возмущенно возражала, начинала нервничать, швыряться вещами. В такие минуты Хосе хотелось запустить в старика чем-нибудь тяжелым.
Но потом они мирились. Она плакала, обнимала старика, говорила ему что-то взволнованно-ласковое.
Прошло долгих четыре месяца, пока она однажды, расплачиваясь с Хосе, не задержала его руку в своей – и посмотрела прямо в глаза – так, как смотрит в глаза Женщина Мужчине.
Через пару дней она пришла к нему в дом.
Этот старик оказался вообще не мужчиной! Он всё знал – и мирился.
Не то чтобы Хосе хотелось, чтобы ему пытались мстить, но всё же такая реакция была несколько… неестественной.
Этот насмешливо-оценивающий взгляд старика выводил его из себя.
А она… Первые дни она нервничала, плакала, но потом повеселела, стала теплее относиться к Хосе, даже какая-то отстраненная нежность стала пробиваться временами, - но по-прежнему проводила со стариком большую часть свободного времени, они часто шушукались, лукаво поглядывая на Хосе, - и смеялись.  И Хосе чувствовал себя – лишним.
Он не понимал, что её держит рядом со стариком. Он специально выучил фразу на её языке – чтобы она поняла всё до последнего слова – и предложил ей уйти к нему. Да, у него меньше дом, чем у старика, и меньше денег. Но дом – тоже достаточно комфортный, и для жизни на острове его денег вполне хватит. Она смотрела на него во все глаза. И непонятно было, чего больше в её взгляде, - смеха, изумления или сожаления. Потом погладила по голове, сказала «нет», что-то добавив по-своему, и ушла.
Чем держал её старик? Она не была жадной – Хосе видел жадных женщин.  Может, старик ее шантажировал? Или она ему была благодарна за что-то – и старый негодяй не отпускал её, используя эту благодарность вместо привязи?
Она не выглядела несчастной – но, возможно, потому, что не знала другой жизни?
Он не хотел лишать её привычного комфорта. Вот если бы старик просто исчез в один прекрасный день…
Старик всё портил. Он был лишним. Если бы не старик, вся её нежность доставалась бы ему, Хосе. А так – он получал одни объедки.
Старик мог утонуть… отравиться той едой, которую готовил. У него могли не вовремя кончиться таблетки. Да мало ли! Главное – быть осторожным. Чтобы и тень подозрения не пала ни на Хосе, ни на неё… А лучше всего – чтобы это выглядело как несчастный случай.
У Хосе были друзья. И среди них – один достаточно верный.
Они заранее выбрали место. С западной стороны остров обрывался почти отвесно – вполне достаточно, чтобы старый человек захлебнулся при падении в воду. Она часто бродила там, и старик знал об этом и каждый раз за нее волновался.
Иногда она ездила с Хосе за покупками на материк. Не то чтобы там был больше выбор, но ей хотелось разнообразия. Старик оставался дома и что-то писал в своей тетради.
Вот такой день подходил больше всего.
На материке он оставил ее в кафе пить кофе с бутербродами, а сам позвонил старику и, волнуясь, сказал, что она решила прогуляться по обрыву и упала. Он знал, что старик испугается, и ему будет не до осторожности.  Он только не думал, что все получится так легко. Старика не пришлось сталкивать. Он умер от разрыва сердца. По дороге к обрыву. Не понадобилось алиби. Не понадобилась помощь друга, который напрасно ждал старика у обрыва.
У полиции не было никаких претензий. Абсолютно естественная смерть.
И черт его дёрнул сказать ей:
- Теперь ты – свободна!
Почему-то ад он представлял себе именно так.  Выжженная бездна. Опаляющая пустота. Как в ее глазах.


4. Живая игрушка для стареющей женщины.

- Моя дорогая… Никогда не считал, что плотская верность – главная человеческая добродетель. Кому будет лучше от того, что ты начнешь томиться от собственного нравственного совершенства? Да и совершенство ли это – в угоду ханжеской морали отказываться от естественных желаний и радостей – их и так немного в этом мире!
В этом – весь он. Ему 64 года, он считает себя слишком старым для меня и не понимает, что любая его морщинка мне дороже всех красавцев мира. Это я раньше была эстеткой, и меня тянуло на юных и прекрасных. Пока однажды не встретила его. И он своей нежностью перевернул мою жизнь.
Вообразил, что я маюсь без секса, и теперь считает своим долгом наладить мою половую жизнь. Как привык улаживать все прочие мои проблемы. Как будто мне кто нужен, кроме него.
Может, именно в этом всё дело. Считает себя виноватым. Что из-за него у меня нет «достойного меня» мужчины.  Что он безответственно увез меня от цивилизации на этот остров, и мне не с кем общаться, не в кого влюбляться, не с кем строить счастливую жизнь. И бесполезно его убеждать, что меня не меньше его тошнило от цивилизации, и «нормальных» мужчин у меня тоже было более чем – достаточно, чтобы успеть почувствовать себя дешевой игрушкой и испытать отвращение.
Этот мальчишка, который пожирал меня глазами, - вначале мы не принимали его всерьез. Посмеивались.
Пока Алекс в очередной раз не взялся за нравоучения:
- Ты юная. - (Это в мои-то 47!) – Но годы идут. Женщина твоих лет не должна вести себя, как монашка. Это противоестественно. Мы уедем с острова. Я не должен был привозить тебя сюда.
А поскольку мне его речи на эту тему успели порядком поднадоесть, я решила поставить точку над и.
- Тебе нужно, чтобы я непременно с кем-то трахалась? ОК. Чем тебя не устраивает этот мальчик. Сплошной сексуальный соблазн. Живая игрушка для стареющей женщины. И уезжать никуда не надо.
- Ты – не стареющая женщина. И тебе нужна не игрушка. А человек, равный тебе по интеллекту и способный о тебе позаботиться. Человек, которого ты сможешь полюбить. Я – не вечен. И я уже стар. Наступит день, когда я не смогу о тебе позаботиться.
Это у него навязчивая идея такая. Окружить меня заботой до гробовой доски. Не самому – так передать преемнику. Достойному, разумеется. Проверенному.  И – никакого понимания, что найти второго такого на мне задвинутого так же реально, как живые розы – на Марсе.
Ну что тут скажешь?..
Я, конечно, сказала многое. Что никуда не уеду с этого острова. Что если он так озабочен моей сексуальной жизнью, то черт с ним, я заведу себе любовника. Но не по его указке. И он не смеет увозить меня назад, в этот ад, который я вспоминаю с содроганием. И не вправе лишать меня свободы выбора.
Свобода выбора – это его слабое место. Как только я сказала, что он покушается на мою свободу, я уже выиграла.  На него было жалко смотреть.
- Дорогая… прости меня… Разумеется, ты вправе решать сама…
Вот так я завела любовника. Не мудрствуя лукаво, подобрала первое, что просилось под руку, - то самое юное и пылкое создание, которое постоянно болталось у нашего дома и вроде как случайно попадалось мне в самых неожиданных местах.
Хосе и впрямь симпатичный мальчик. И