разрядиться от напряжённой работы, отпраздновав, наконец, собственные достижения. Марии Сергеевне предложено было предстать в блеске, соответствующем покровителю, и пришлось ей ехать домой на «Вольво» за блестящей экипировкой. Поехала и пожалела: из почтового ящика опять выпал конверт. Она подняла его и замерла, прислонившись в изнеможении спиной к почтовым ящикам. Затем резким судорожным движением смяла ненужное послание, подошла к мусорному ящику и бросила туда вместе с рекламной мишурой. Развернувшись, решительным шагом с выпрямленной спиной и высоко поднятой невинной головой проследовала к лифту, нажала кнопку вызова, а когда подъёмник затарахтел, вернулась к ящику, вытащила смятый конверт, разгладила в ладонях, сунула в карман куртки и вошла в кабину лифта. Дома привычно избавилась от кроссовок, не раздеваясь протопала к дивану и устроилась в уютном уголке, удобно подтянув колени к груди. Вытащила конверт, осторожно надорвала край, медленно вытянула три листка со знакомым твёрдым и размашистым почерком и стала читать, ничего не соображая и почти не различая расплывающихся в затуманенных глазах строчек, пока не наткнулась на случай с самозакапыванием. Тогда, не дочитав, отбросила письмо и, схватив мобильник, торопливо нашла нужный номер и решительно нажала кнопку. Почти сразу, как будто он всё это время ждал звонка, раздался знакомый успокаивающий басок, который она узнала бы даже в хоре Пятницкого.
- Да!
- Иван Всеволодович? – узнала, но спросила, собираясь с духом для нелёгкого разговора.
- Вы? – он тоже узнал и тоже переспросил по инерции.
- Вы живой?
Он весело хмыкнул:
- Немножко мёртвый, самую малость, но с каждым годом мертвею всё больше и больше, скоро стану трупом, так и не увидевшись с вами.
- Шутите, а меня перепугали чуть не до обморока, - объяснила свой звонок.
- Чем? – удивился он.
- Зачем закопали себя?
- А-а, это… Попытался прыгнуть выше головы, а оказался ниже пяток: гордыня заела. Давно это было, я уже и забыл.
- Когда?
- Да… сразу после Нового года, на другой день.
- Тогда и камень свалился, - загадочно сообщила она.
- Какой камень? – опять удивился он.
- Талисман.
- Как это свалился? – разговор у них получался какой-то драный и всё не про то.
- Брякнулся с телевизора, наверное, так сообщил о несчастье с вами, - теперь-то она в этом не сомневалась, а ещё, дура, запрятала вестника в тумбочку, в темь.
- О чём вы? – заволновался он. – Мистика какая-то!
- Плохо вам было? – тянула она, не решаясь сообщить о своём предательстве.
- Да как вам сказать? Помните лысую блестящую голову Абдуллы, торчащую в песках в «Белом солнце пустыни»? То же случилось и со мной, только моя дурная башка торчала из снега в мёрзлой земле и была накрыта шапкой, так что – терпимо.
- Ужас какой!
- Да не держите на сердце, Мария Сергеевна. Я знаю, вы звонили, и вам грубо ответила наша сотрудница, которой случайно попал мой телефон, и ответила так не со зла и не с каким-то умыслом, а просто была не в настроении из-за семейных неурядиц. Простите её и забудьте. Хорошо, что позвонили ещё раз, теперь-то я не упущу номера вашего телефона. - Она невесело рассмеялась. – Что с вами? Мне не нравятся ваши вопросы и ваш голос – он какой-то тусклый, помятый. Что-то случилось? – забеспокоился в свою очередь.
- Случилось, - голос её совсем увял. – Я вышла случайно замуж, - выговорила непослушными пересохшими губами страшное признание и замолчала в ожидании его реакции.
Он долго молчал и. наконец:
- Конечно, за режиссёра?
- Как вы догадались? – Не надо притворяться, он её вычислил и всё понял. – От вас ничего не скроешь, - и глупо засмеялась.
- Ну, что ж, - произнёс он спокойно, - дай вам бог удачи и в семейной жизни, и в театре, - и вдруг заторопился: - Простите, меня зовут… - и отключился.
Всё, подруга! Был Иван, и нет Ивана сына Всеволода! Как он не понимает, что она пожертвовала и собой, и им ради великого искусства! Копелевич уже дал ей воплотить на сцене величайшие роли, и они не последние, а что дал бы Иван? Дикую тайгу со свирепыми тиграми? Ничего себе декорации и действующие лица! На фигушки ей эта экзотика? Мария Сергеевна сложилась в самый тесный комочек, уткнулась носом в нагретый уголок дивана и замерла, переживая горькую обиду. Её мелко трясло. Чтобы унять нервную дрожь, села, обхватив плечи руками. Какого чёрта она здесь дохнет, когда там празднуют её триумф? Подумаешь, вахлак лохматый спёкся! Она ещё сыграет не одну вершинную роль, ещё докажет, что была права, и он ещё пожалеет. Мария Сергеевна судорожно вздохнула, хлюпнув носом. Она нужна всем, а не ему одному, и провались он пропадом, и заревела, по-детски размазывая слёзы по щекам сжатыми кулачками. Освободившись от горечи, ещё чуток посидела, вспомнила кстати о «Вольво». Надо отогнать машину на место. Слава богу, хоть какое-то отвлекающее дело нашлось. Но там, на пирушке, она не будет куклой для пьянчуг и не станет наряжаться, пусть терпят такой, как есть, без красочной упаковки.
Вся компания была уже в приличном подпитии и в мажорном настроении. Узрев вторую виновницу кутежа, закосневшие прихлебатели Мельпомены, не обращая внимания на то, во что она одета, полезли к ней, славя соло и хором и стараясь покрепче облапить и облобызать так, что ей пришлось идти в уборную и ожесточённо смывать со щёк пьяные слюни. Когда вышла, подошёл Г.Г.
- Теперь мне неудобно и приглашать вас обратно в свой сериал, - сказал с улыбкой, но вполне серьёзно. Он был, пожалуй, единственным, кто не напился на дармовщинку до положения риз.
- И не приглашайте, не надо, - Мария Сергеевна тоже приветливо улыбнулась ему. – Я стала вредная, капризная, строптивая, склочная, всё время будем цапаться.
Г.Г. растянул рот ещё шире, понимая, что она катит пустую бочку на себя.
- Мне кажется, что мы бы и с такой поладили, - сказал о ней, как о какой-то третьей.
- Что ж, можно и рискнуть, - подала она надежду приятному режиссёру. – Извините, кажется, в товарищеской игре пошли в ход недозволенные силовые приёмы, - и торопливо направилась к благодетелю, который вцепился руками в лацканы пиджака верного критика и орал ему в лицо, брызжа слюной, что-то нечленораздельное.
- Артур Леонидович, - схватила Мария Сергеевна его за плечо. – Он обернулся со злым выражением разъярённого зверя. – Не позорьте благородного имени, не портите имиджа знаменитого режиссёра. Если уж вам так невтерпёж, то набейте ему морду на улице, не надо устраивать дебош в кафе. Что о вас напишут, когда попадёте в полицию? Вызовите, в конце концов, на дуэль.
- Да, да, на дуэль! – возрадовался мэтр, оторвавшись от опоры. – Вызываю! Дайте мне перчатку, я кину ему в рожу!
- Да пошёл ты! Фигляр! – неблагородно огрызнулся противник, поправляя пиджак и отказываясь от дуэли. – Тоже мне гений! Да без неё, - указал рукой на ученицу, - ты даже не ноль, а минус: она пашет, а ты надуваешься.
- А вы, между прочим, славите без стеснения, - встала на защиту не мужа не жена.
- По-дружески, по-дружески, - осклабился критик и слинял от греха подальше.
- Артур Леонидович, - Марии Сергеевне до тошноты стали противны все прихлебатели, разочарованно не дождавшиеся битья одного из своих. – Пора кончать, иначе мы не сможем завтра плодотворно работать.
Лицо Копелевича начало приобретать осмысленное выражение.
- Да, да, - забормотал он, громко икнув. – Надо, надо работать. Пойдём отсюда, нас здесь плохо приняли.
- Э-э, - остановил их хозяин кафе, - а платить кто будет?
- Расплатитесь, Артур Леонидович, - строго попросила Мария Сергеевна.
Он злобно фыркнул.
- С какой стати? Они жрали, а я плати?
- Расплатитесь, - ещё более настойчиво потребовала квази-супруга.
- Ладно, - угрюмо согласился Копелевич. – Грызите, у-у, пераньи! – он намеренно заменил «и» на «е», намекая на то, что писаки обгрызают писчими перьями. Вытащил пухлый бумажник, из которого Мария Сергеевна не получила ни рубля, и начал, слюнявя толстый палец, вытягивать по купюре и отдавать хозяину, а тот брал и приговаривал: «Ещё!». С последней отданной купюрой исчезли и друзья.
- Что за люди! С кем связался! – возмущался Артур Леонидович громко. – Знать никого не хочу!
Когда, поставив «Вольво» в гараж, она пришла в квартиру, скандалист спал, разметавшись на спине и почему-то на её кровати. «Скотина!» - она и сама не ожидала от себя такого грубого определения учителю. Ушла на кухню, наелась хлеба с колбасой, напилась чаю с таком и устроилась в зале на диване под пледом под равномерный храп, доносящийся сверху. «Интересно, какой Иван, когда напивается?» - вспомнила о недавнем звонке. – «О чём он сейчас думает? Наверно, такое, что лучше не слышать. Зря он так! Сам ведь учил, что главное в жизни – делать, несмотря ни на что, своё большое маленькое дело». Вот она и делает. Может быть, когда-нибудь они всё же встретятся и посмеются над тем, как очень хотели встретиться и так и не встретились. Она уже будет тогда народной, а он… он, конечно, так и останется таёжным бродягой и волшебником. Мария Сергеевна улыбнулась, представив себе ту далёкую встречу. Она, естественно, будет не замужем, а он не женат. Обязательно не будет женат! Она так хочет. Посмеются по-доброму над превратностями судьбы, разведшей их на разные дороги, оба одинокие, преданные большим малым делам, смиренно покачают седыми головами и разойдутся уже навсегда. Мария Сергеевна судорожно и печально вздохнула. А пока у неё всё хорошо, просто замечательно, лучшего и желать не надо. И опять вздохнула, но теперь уже обречённо.
Уже под самое утро проснулась от навалившегося тяжеленного тела Копелевича, от которого густо несло водочным перегаром. Он стал шарить руками, пытаясь расстегнуть и стащить с неё джинсы, но она вывернулась, встала и сухо сообщила, что заболела периодической женской болезнью. Он сел.
- А мне что делать? Я хочу! – и вид был как у большого обиженного ребёнка. Она даже рассмеялась.
- Могу вызвать проститутку.
В изумлении он откинулся на спинку дивана.
- Ты что, очумела? Проститутку ко мне в дом?
Мария Сергеевна густо покраснела, подумав, что она-то здесь, наверное, хуже проститутки.
- Как хотите! – и ушла в свою комнату, и заперлась на задвижку, и уже не могла заснуть.
Они сыграли ещё пять «Марий», пока Мария-актриса не взмолилась о пощаде: ей уже стало невмоготу правдиво изображать страдания приговорённой к эшафоту Марии-королевы. Как-то сидя в нижней комнате и попивая кофе, она попросила:
- Артур Леонидович, давайте поставим что-нибудь полегче и поживее.
Было это после женского дня, на который он презентовал ей букет разношёрстных цветов вместо ожидаемых ювелирных украшений, а она к тому времени уже перестала готовить завтраки и ужины, переведя мэтра на привычное ему макдональдовское питание. Он не блажил по поводу ущемлённых интересов, но кофе они пили и утром и вечером с чем придётся. Сегодня было не с чем. Денег у неё по-прежнему не было, а он не озаботился приобретением чего-либо съедобного. Отхлебнув из большой чашки, похожей по объёму на фарфоровый фужер, Копелевич сморщился и от горячего допинга, и от её просьбы.
- И что тебе? Водевиль, что ли?
- Ну, почему водевиль? Можно и Чехова, «Дядю Ваню», например, - и замерла, очень надеясь, что он потрафит ведущей актрисе. Но ошиблась.
- Чехова? – Артур Леонидович встал, мягко
