Иванов

У каждого из нас есть знакомый Иванов. Не спорьте. Поройтесь в памяти - наверняка, если даже сейчас нет, когда-то был хоть один, а быть может и парочка-другая Ивановых. Для кого-то, не исключаю такой вероятности, Иванов - однофамилец; а особенным везунчикам Ивановы приходятся даже родственниками. Ивановых-то всяких разных на свете пруд пруди.
Но, заявляю сразу, это всё не те Ивановы. Они ведь не мои, они - ваши Ивановы. И они конечно же не в счёт...
Мой Иванов сидел на моей кухне за моим маленьким, не первой свежести, столиком и с плохо скрываемым аппетитом лопал мой винегрет. Я сразу узнал пузатую банку с завинчивающейся ядовито-жёлтой крышкой, что Юлька притащила в субботу на наш романтический ужин. Свечи я зажечь не успел. Да и не было свечей, это я так. Я решил сэкономить и купил вместо них ещё поллитра. Для верности. А что, от Юльки можно ждать всяких сюрпризов. То она в завязке, а то квасит до утра без передыха.
Но Юльке позвонил муж и пообещал вырвать ноги. Я не знаю за что, это их дела. Юлька по-быстрому натянула юбку и припустила бегом. Дурёха, даже лифта ждать не стала. Я стоял, зябко переминаясь босыми пятками на бетонном полу, и слушал как острые каблучки отбивают гулкую трель, угасая по спирали в вязком полумраке. Потом - бабах! - входная дверь отрезала тонкую ускользающую книзу пульсирующую ниточку, соединявшую меня с моей малышкой. Про „бабах“ я, наверное, скорей догадался, представив, каково достаётся несчастной двери, когда кто-то в раскуроченных чувствах выбегает из подъезда, совершенно позабыв придержать дверь рукой.
Юлька не Иванова, нет. Почему вы так решили? Она как-то упоминала фамилию, но я к утру обычно туго соображаю и потому забыл. Юлька это моя теперешняя. Как говорят вечно неспящие бабки у подъезда - приходящая. Сама она, конечно, рассчитывает вскорости перебраться ко мне на постоянное место жительства. Вот, мечтает, разведусь со своим доходягой-неудачником, и сразу, мой тигрёнок, к тебе в хищные лапки. Тигрёнок это я. А она - дура, я же говорил! Я бывшую жену еле выгнал! Неделю, помню, пустые бутылки на помойку таскал - так бурно „отвальную“ отмечал. С тех пор у меня только приходящие. Но - я заметил - в таком статусе я их почему-то больше люблю. Не поверите, забыл начисто, чтоб наподдать женщине хорошенько „для ума“ или придушить стерву в тёмном углу занавеской. Нет, я, разумеется, и в прежнее время ничего такого себе не позволял, но желания... Разве удержишь! Вы же знаете, мысли и желания, они словно юркие ящерицы на тёплых камнях. Они намного проворнее чопорной трёхсотлетней черепахи - морали, загнанной к нам в террариум подсознания первой учительницей и папиным ремнём.
Так вот. Юлька оставила винегрет в стеклянной баночке, - «чтоб её тигрёнок не оголодал» - и умчалась за трендюлями. Ага  - а что тигрёнку с того винегрета? Отрыжка? Просил ведь: сооруди хоть селёдку под шубой. Что вы, что вы - это не по-нашенски, не по-вегетариански! Короче, сам метнулся, купил селёдку, пива захватил, прихожу - а тут этот жлоб Иванов сидит и наворачивает мою будущую „шубейку“!
Я, честно, не сразу почувствовал неладное. Возмущение за поруганную трапезу затмило мою способность мыслить логически. Хоть и было всего лишь десять вечера и, следовательно, по всем прикидкам я должен был находиться в здравом уме.
- Ваня! - Только и нашёлся сказать я. - Ты обалдел?
Признаться, я употребил более крепкое словцо, но это абсолютно неважно. Смысл-то я передал верно. И, надо вам сказать, несмотря на сумбур в моей голове, замечание это казалось вполне логичным.
Иванов, конечно, никакой вам не Ваня. Он всегда был Валерой, потому что его и родители Валерой назвали да и в паспорт ему впоследствии того самого Валеру вписали. Хотя он, наверное, к Ване сам больше привык, чем к Валере, но решил, тем не менее, ничего не менять. Словом, я не знаю, какие-такие резоны от сам себе выдвигал, чем обосновывал, но по выходе из паспортного стола Ваней он остался лишь для нас, близко его знавших.
Вы ведь помните, как в детстве бывает, когда вычурные клички придумывать воображения не хватает, а без прозвища пацана оставлять ну никак нельзя. Вот и становятся в одночасье Серёги - Серыми, Беловы и Беляковы - Белыми, а наш Иванов, само собой, стал навеки Ваней. Незаметное в детстве, подобное положение вносит во взрослую жизнь некоторый дискомфорт. У Иванова этот дискомфорт ясно читался на лице. И - что окружающим нравилось ещё меньше - кроме слегка диковатой улыбки и чертовщинки в глазах, нередко проявлялся идиотскими выходками. Я, зная Иванова получше некоторых, входил в положение. Понятно, что любому будет не слишком удобно, выйдя из дома Валериком, на работу прийти Валерием Гаврилычем, а после смены разбить нос приятелю во дворе уже Ванькой. Полчаса не пройдёт, и вот - ты уже в отделении. И никакой ты уже не Ванька, а уже гражданин Иванов. Ясно ведь, у любого ум за разум зайдёт. Но - не нами этот порядок заведён, не нам его и отменять. И Иванов, надо отдать ему должное, если не принимать во внимание лёгкую придурковатость, держался молодцом. За это я его очень уважал.
Недолюбливал я его совсем за другое. Он постоянно лапал моих баб. Привычка у него такая, со школы ещё - девок лапать. Нет, я всё понимаю, привычки разные бывают, но при чём здесь мои женщины?! Хватай за задницу своих! Или ещё чьих-то. Вон, иди в клуб по соседству или - ну я не знаю - на пляж. За жену однажды я ему чуть физиономию не начистил. Но, рассудив здраво, поостыл. Подумал, с этой козой всё одно через месяц разводиться, а Иванов вам не какой-нибудь дохляк. Он, если что, и сдачи может дать. К тому же в тот день он пришёл с недешёвым вискарём - типа, для примирения конфликтующих сторон. Вроде белого флага - как если бы дело на войне происходило. А вискарик я уважаю даже больше самого Иванова, поэтому я, недолго думая, примирился.
Но сегодня - это уже наглость непростительная. Все границы переходящая. Вызывающая - да, вот как я бы её назвал. Я так поэтому и заявил. Обалдел ты, - говорю, - Ваня...
А он, знаете что? Он запрокинул голову... Он, прикиньте, даже на меня не взглянул! Он голову запрокидывает и - тыц, тыц, тыц - будто налипшие на стенки ягоды из выпитого компота, в пасть себе остатки винегрета стряхивает. Какая ложка?! О зубы банкой побренчал и - готово дело! Вкусно, - говорит. Больше, - говорит, - не осталось?
Вот! Вот тут в первый раз меня в сердце кольнуло. Неа, не ножом. Легонько так, будто вилкой. Знаете, были такие в булочных - огромные, двузубые и тупые. Аккурат в оба желудочка холодком подпустило...
Вы не обращайте внимания - я медик по своему неполному высшему - иногда умничаю по привычке. На самом деле, может, и предсердие, и митральный клапан задело, чёрт его знает. Главное, как говорят, под рёбрами ёкнуло…
Впрочем, даже не это главное. Главное - я не сразу понял, о чём мне сердечко подсказывает. Я подумал, от обиды оно, родненькое, трепещется. Ну, я и бросился в атаку, отстаивать дарованное мне конституцией неотъемлемое право на здоровое питание. Бросился, позабыв про ещё один немаловажный вопрос. Каким образом этот оккупант вообще оказался на моей кухне? Я, уходя, закрыл дверь на оба замка, я прекрасно это помню!
И что бы вы думали! Иванов и бровью не повёл. Словно я муха. Не отмахнулся даже - так, брезгливо поёжился.
- А что это у тебя в руке? - В шестёрку банок, туго перехваченную прозрачной лентой, пальцем тычет.
- Ты идиот? - Настаивая на ранее предложенной мной интонации, гнул  я свою линию.
- Бал-тика... - словно первоклашка на уроке родной речи прочитал Иванов. Потом добавил увереннее: - Пиво...
- Пиво это... - и снова пауза. Я почувствовал, как в башке словно прошелестел ветерок. - Пиво это в кайф! - Засверкал он, наконец, зубами. - Наливай!
Я опешил. Я потерял способность соображать окончательно. Я должен был продолжать упорствовать в версии, что Иванов гад и подонок, мерзавец каких мало, но вместо этого я безропотно протянул ему одну из банок, угодливо щёлкнув крышечкой.
Он, не поблагодарив, двумя глотками переместил содержимое в рот, икнул, с удивлением  осмотрел опустевшую жестянку и протянул словно в сомнении: - Ну ты подумай, а?
И я подумал. Я подумал, что моё терпение лопнуло, и что сейчас я всё-таки дам ему в морду.
- У тебя не получится, - благодушно произнёс Иванов. И икнул вторично, ещё громче.
Я поднял глаза. Он ехидно улыбался. Всё ещё не понимая, не ослышался ли, я неуверенно переспросил:
- Чт-то не получится?
- Дать мне в морду. - Ухмылка Иванова уже не влезала в промежуток между ушами, расталкивая их в стороны, отчего уши забавно топорщились.
И я снова подумал. Я утверждаю - я именно подумал. Теперь я контролировал каждый свой шаг. На этот раз я подумал буквально следующее: «Надо бросать пить. Я наверное сам выживаю из ума, раз думаю вслух. Или просто желание было столь велико, что я не удержался?»
- Дурак! - Прозвучало из-за стола, - не о том заботишься. Подай-ка лучше ещё баночку.
Я освободил из пластикового плена вторую „невольницу“. Встал в позу метателя копья после команды судьи к очередной попытке. «Сейчас мы увидим, кто дурак...» - мысленно призвал я в свидетели воображаемые трибуны. Замахнулся посильнее...
Но... вместо того, чтобы запустить банкой Иванову в голову, вновь услужливо дёрнул алюминиевое колечко.
- Совсем дебил. - Сочувственно вздохнул Иванов. Теперь он тянул пиво не спеша, смакуя глотки.
- Да ты присядь, чудак. В ногах правды нет. - Иванов носком дырявого тапка вытолкнул из-под стола табуретку.
Да! Да-да-да! Именно в этот момент я врубился. Я понял, о чём сигнализировало сердце в самом начале. Колени, как бы предостерегая о большой беде, задрожали. Ослабли разом, будто кто полоснул серпом по сухожилиям. Иванов всё верно рассчитал: если бы он вовремя не подставил табурет, я бы плюхнулся на пол. Прямо там, где стоял, подпирая дверцу холодильника.
- На, выпей, - он в свою очередь поухаживал за мной, выпустив едва заметное шипящее облачко из-под клапана блестящей боками банки. - Гуляем, братан!..
Иванов не раскрывал рта!
Точнее не так. Не совсем. Рот он разевал, разевал иногда очень широко, только... Да! Только лишь затем, чтобы сделать очередной глоток или отправить в жернова челюстей кусок селёдки.
Говорил Иванов, не размыкая губ…
Первым делом я, конечно, подумал о чревовещании. Знаете, в былые времена маги и колдуны не слишком высокого пошиба развлекали подобной ерундой праздношатающуюся публику в балаганах передвижных ярмарок.
Ага...
Звука не было. Никакого. Вообще. Даже шёпота. Я осознал, что понимаю Иванова без слов...
Мне сразу вспомнилась Юлька. Та прям до колик в животике обожала таскать меня в киношку. В основном на ужастики, мистику и тому подобную фантастическую лабуду.
Я немигающим взглядом вперился в Иванова. Я как бы вновь ощутил себя на мягком диванчике последнего ряда, обнимающим завывающую от страха подружку. И ведь что характерно: она визжит несмазанной телегой, а мне смешно прям до неприличия. Пару раз меня чуть из зала не вывели. Так вот, я вспомнил, что чуть не в каждом третьем ужастике какие-нибудь кровожадные космические пришельцы-вурдалаки между собой таким манером общались. Телепатически. И, пока земляне, значит, варежку на этакую невидаль раззявят, эти телепатические злыдни их - ну то есть