окровавленным телом ребенка на проезжей части.
Вой сирены заполнил площадь уже через три минуты. Как это удалось сделать в такой короткий срок, было не понятно, но имя Лугового явно имело большой вес, и страх ослушаться его вынуждал людей совершать подвиги. Мать ребенка не узнала, кто оказался практически спасителем ее дочери, она только с надеждой смотрела в глаза медику, который склонился над девочкой. Его суровое хмурое лицо давало мало надежд.
Света покосилась на Арсения. Тот сосредоточенно следил за мимикой врача.
- Доктор, что с ней? Что с моей девочкой? – спрашивала женщина у него как у бога, и слезы непрестанно текли по ее мокрым бледным щекам. – У меня ведь никого больше нет в этой жизни, спасите ее, умоляю. А я уж Вам век буду благодарна. Буду ноги Вам мыть. Век на Вас бесплатно работать буду. Одна она у меня, никого больше нет. Варенька моя.
- Вот что, голубушка, - медик устало потер глаза, избегая смотреть на нее. – У Вас полис есть?
- Какой полис? Нет полиса. А где его достать надо? Я не местная, проездом в Вашем городе, но Вы скажите, я вмиг достану, у меня корова есть в деревне, продам и куплю. Это дорого? - она по-прежнему с надеждой смотрела на этого человека.
Он сокрушенно покачал головой.
- Понимаете ли, голубушка, - вздохнул он, - коровы будет недостаточно. Для того, чтобы Вашей девочке сделать операцию с такими травмами, надо, примерно, сто-двести коров продать, а то и полтыщи, - и он скорбно посмотрел на женщину.
Ее лицо перекосилось, и она зарыдала в голос.
- Милый мой, дорогой, да где же я возьму такие деньги! Вы уж спасите ее только, не дайте умереть, а я отработаю, я всю жизнь на Вас бесплатно работать буду, поверьте мне, я и бумаги какие нужно подпишу, только спасите ее, - и она опять заголосила, не в силах удержать внутри свое горе.
- Ладно, в машину, - медик хлопнул себя по коленкам, и тяжело поднялся на ноги. - Сообщи диспетчеру, что везем тяжелый случай, пусть срочно готовят реанимацию, - обратился он к напарнику. - Сделаем по максимуму что возможно, а там поглядим, посчитаем, подумаем.
Двое помощников переложили девочку на носилки, и молча и быстро покатили их к раскрытому зеву скорой помощи.
- А мне можно с Вами? – с надеждой в голосе спросила женщина у старшего медика.
- Конечно, голубушка, конечно, - тяжело вздохнул врач и, взяв ее за плечо, повел к машине.
Арсений вздохнул, и повернулся к Свете.
– Давай я отвезу тебя домой. В таком состоянии ты не дойдешь сама.
Он повел расстроенную девушку к своей машине, припаркованной неподалеку. Света не собиралась спорить, ей действительно было плохо от всего увиденного.
- Где она возьмет такие деньги, - сказала она и заплакала. – Нас всю жизнь учили, что человеческая жизнь бесценна, а получается, что выжить в этом мире могут только дети богатых людей и воры и жулики.
Арсений покосился на нее, но промолчал. А Света всю дорогу тихо беззвучно проплакала, думая, как это страшно, быть бессильной спасти своего ребенка, и не иметь никакой возможности помешать ему умереть. И сколько этой боли наполняет этот мир, сколько слез видят звезды и сколько криков отчаявшихся родителей они слышат каждую ночь.
Возможно, Арсений планировал какое-то продолжение, и может быть, был готов попросить о чем-нибудь Светлану, но девушка, как только они подъехали к ее дому, быстро поблагодарив его, выскочила из машины и бегом бросилась в свой подъезд. Без остановки влетела на четвертый этаж и, попав в свою тихую, темную квартиру, заперлась изнутри. Боже, что же ей делать. Куда бежать. Даже спрятавшись от него, сможет ли она обмануть себя? Слезы ручьем потекли по ее лицу с новой силой.
Неужели она влипла? Неужели она влюбилась? Что ей теперь с этим делать? Скинув обувь, она прошла в комнату и бросилась в любимое кресло. Бесполезно врать самой себе: ее тело рвется к этому мужчине, реагирует на него и желает его. В ней проснулось что-то, и это что-то теперь будет неудержимо мучить ее каждый день. Все время, что она будет бодрствовать, находясь в здравом уме и трезвой памяти. Что-то древнее, неудержимое и неистовое, изначальная неизбывная темная страсть, сполна подогретая черной ревностью.
И Света чувствовала, что не сможет успокоиться, пока эта новая сила в ней не получит удовлетворения. А значит, мучиться ей теперь все дни до скончания века. Слезы не прекращались, и она никак не могла успокоиться. Она оплакивала себя, свою несчастливую судьбу, ненавидела себя за то, что поверила словам учительницы, позволив себе мечтать и надеяться. Ненавидела Арсения за то, что он целенаправленно и постоянно, с маниакальной настойчивостью разжигал в ней этот огонь, который сейчас сжигает ее без надежды на облегчение. Ненавидела эту слабость, эти слезы, это свое новое чувство. Страх больше никогда не увидеть его, или увидеть в роли мужа другой – что может болезненнее раздирать душу и терзать тело? Но ведь он хочет ее!!! Но он уже не свободен!!! Боже, что же это за любовь такая! Правильно он сказал: сука-любовь.
