О разночинных, монархических, церковных и иудейских критиках Пушкина

гениальности Пушкина великого Проспера Мериме!
           
             Но почему мы позволяем кому бы то ни было рыться на страницах наших литературных журналов в исподнем нашего русского гения и более того откровенно лгать, сознательно и злонамеренно искажать его творчество, тем самым нанося нам – его потомкам и духовным чадам пощёчины?!
            Что, мы их быдло купленное, точнее «искупленное» их «Господом» - «тираном несправедливым, еврейским богом, угрюмым и ревнивым» («Гавриилиада»)?
             Ежели так, то тогда наше молчаливое согласие с ними понятно, но иначе ему нет оправдания.

             Они довольны собой и своим, принадлежащим только им, «богоизбранным», Господом, коему как умеют рабски прислуживают в надежде на «мздовоздаяние велико» на Небеси,  получая немалый ссудный процент от своей официальной, признанной и призванной к употреблению «веры» здесь, теперь и сейчас.
             Что им А.С.Пушкин и Т.Г.Шевченко? Африканский мавр и крепостной! Мало были они наказаны за глупые революционные взгляды, негодные и непотребные властям увлечения и фантазии! За то, что они любили и были любимы, за то, что,  не опасаясь очевидных последствий говорили правду в глаза, тогда, когда надо было «валять дурака только с домашними, запирая за собою двери» покрепче?!  
             О, многоликая, мудрохитрая, презренная и озлобленная чернь! С какой неутомимой страстью ты проклинаешь всё, что тебе недоступно, всё, на что ты не способна, с каким низменным злорадством  копаешься ты в исподнем белье великих самодостаточных пророков, тщась выискать у них родные себе нечистоты и вдыхать их аромат полной грудью, определяя его для себя, яко «воню благоухания духовного»!
          Эврика! Изнайшли! Вот оно в чём дело! Гении не только жрали и пили на пиру жизни, но и ходили в отхожее место… «Оказывается» именно там и проявилась их всечеловеческая сущность?! И как она похожа у пророков разных народов!
          Но в таком случае они же ничем не отличаются и от нас, и мы,  «бездарные, многие, думающие нажраться лучше как», можем без зазрения совести вытереть о них ноги в обличительном «творческом экстазе».
          Но русский поэт и тут опередил их, «и Хвостова жёсткой одой трёт, хоть и морщится, свою грешную дыру», яко не согласен «баловать её детской модой» общеупотребительных социальных извращений.
          Трёт и матерится, пишет эпиграммы, пародии, «ни перед кем не кланяется в пояс», любит живую смелую народную речь с такими сочными её определениями как «бл.дь», «ё» и протчая.
           Какое право имеют не печатать и сейчас т.н. «непристойные» выражения гениального поэта на доступном всем «великом и могучем» русском языке? Что хотят быть «святей Папы Римского»?
          Не хотят печатать  стихи Великого Поэта  – пусть не печатают, но разрушать и более того, совершенно сознательно осквернять его творческое наследие никому не позволено.
           Стихи Пушкина покрываются бесчисленными отточиями, яко борцы за нравственность в русской литературе и по сей день хранят девственность поэта и его юных читателей.
           А  стоило бы во весь голос провозгласить, что только первый и единственный на Руси поэт А.С.Пушкин смело рифмовал слово «поп» со словом «ё.» и эту рифму находим вполне убедительной во всех отношениях и полноценной:
                 
                 « Ты помнишь ли, как были мы в Париже,
                    И наш казак иль полковой наш поп
                    Морочил вас, к винцу подсев поближе,
                    И ваших жён похваливал да ё.?
                    Хоть это нам не составляет много,
                    Не из иных мы прочих, так сказать;
                    Но встарь мы вас наказывали строго,
                    Ты помнишь ли, скажи нам, бл.дь?»
 
          И вот поймите нас, не знаем как вас назвать, чтобы вам понравилось, мы русские люди уверены, что употребляя сии хлёсткие слова А.С.Пушкин ни за что на свете не согласился бы ввести в литературную русскую речь такие ублюдочные словечки как «путана», «киллер», «брокер», «дистрибьютер», «шоп», «шоу», «бизнес», «тинэйджер», «евромайдан»…
         Пушкин и Шевченко с пеной у рта не стали бы спорить как наша демократическая перестроечная интеллигенция на животрепещущую тему, чем отличается «порно» от «эротики», ибо есть сему «демократическому таинству» русское народное бытовое определение – бл.дство, вполне доступное пониманию всех и вся.
         Всё это банально, но приходится упоминать об этом, потому как «сионские мудрецы» и их русские, «освящённые» чужеземной верой последователи всячески усиливаются извратить прямые смыслы и причины возникновения лёгкого жанра в наследии русских поэтов и вернуть славянским гениям брошенные в них  копья и стрелы.
        Пушкина хвалили. Но иная похвала хуже нецензурной брани. Ему определяли пребывание во втором эшелоне в «табеле о рангах» мировой словесности, «ставили его на место» - на полочку рефлектирующих по поводу, восхищались умением  и ловкостью его откликаться на мелочи, перенимать чужой опыт, реагировать чутко на сиюминутные коллизии жизни.

                И через много уже лет и Ф.М.Достоевский, немало сделавший для возобновления почитания памяти Пушкина, всё же видит основную природу его гения в основном во «всемирной отзывчивости»…
                Из изображений Пушкиным отрицательных типов Достоевский выводит болезнь русской интеллигенции и даёт рецепт её лечения: он в смирении и в труде личности над собою, в усмирении самого себя – и только так  де обретается свобода.
           И тогда именно так многие и многие вслед за тонким русским психологом изображали Пушкина «либералом», «консерватором», «светским человеком», «монархистом», «поэтом-гуманистом» и даже «носителем идеи о достоинстве человеческой личности» (А.Н. Пыпин)… ??!

           Но вот в начале XX века М.О.Гершензон «выявляет» в поэзии Пушкина «не сознаваемую им конечно систему идей» отрицающую личность, и строит на этом основании всю свою статью, называя её «Мудрость Пушкина».
          «Сколько усилий было потрачено», - пишет Гершензон, - «чтобы забелить это чёрное варварство Пушкина! Печатали: «там на страже – Непросвещенье иль тиран», или «Коварство, злоба иль тиран», «Иль самовластье иль тиран», и в песне Алеко: «Не знает нег и пресыщенья». Но теперь мы знаем, что Пушкин написал именно так».
           И вот, «формулируя имманентную философию» Пушкина и считая сие занятие «нашим законным правом – формулировать его умозрение, подобно тому как можно начертать на бумаге план готового здания», Гершензон приходит к выводу, что «личности Пушкин не знает и не видит её самозаконной (?) воли», что «Пушкину не было дано ни ангельской полноты, ни той, противоположной, которую он знал в Петре, Наполеоне, Байроне», что «Пушкин – язычник и фаталист», что «человек в глазах Пушкина – лишь аккумулятор и орган стихии, более или менее ёмкий и послушный»…
           И не дано Гершензону понять, а почему такие же , как и он цензоры иудейско –христианского толка заменяли «непросвещеньем» - просвещенье, и  готовы были скорее напечатать слова «коварство, злоба» и даже «иль самовластье» - это в самодержавной-то России!??, чем оставить гениальное пушкинское совмещение просвещения с тираниею:
                                     
                                     «Мир опустел…Теперь куда же
                                       Меня б ты вынес, океан?
                                        Судьба людей повсюду та же:                                        
                                        Где капля блага, там на страже
                                        Уж просвещенье иль тиран» (1824).  
 
Явно с сожалением констатирует Гершензон, что Пушкин написал именно так, находя этому литературному феномену эзотерические объяснения, выкопанные им же из таинственных глубин варварской психики Пушкина.
Гершензону – сему «зверю тростному» (пс.67) – «книжнику скорописцу» - увы, не приходит в голову возможность усомниться вместе с великим поэтом в пользе просвещения , прав и свобод личности, которые «не дорого ценил» А.С.Пушкин и принять его концепцию Духовной Свободы, хотя бы как инструмента, временно пригодного для исследования  творчества Пушкина.
      И, ежели предыдущие критики, начиная от «лакея, болвана и семинариста» Надеждина, Фаддея Булгарина и Белинского тщились представить Пушкина самонадеянным эгоистом и мелким человеком, то теперь в нём захотели увидеть африканского дикаря с бурлящими и опустошающими  языческими страстями, омертвившими в  душе поэта волю и мысль, соделавшими его готовым на любую экзальтацию, даже самого постыдного для европейски развитой личности скотского чувства, лишь бы существовать любым способом, не чувствуя охлаждения души.
     В этом направлении, указанном весьма талантливо М.О.Гершензоном немало потрудились над интерпретацией творчества Пушкина его еврейские русскоязычные сородичи им же несть числа: укажем Б.М.Эйхенбаума с его «Болдинскими побасенками Пушкина», В.В.Вересаева(Смидовича) «В двух планах»…
      Так вот значит, где она - причина озлобления и неприятия Пушкина – это нежелание поэта самоутверждаться в просвещённой интеллигентско-европейской народническо-разночинской среде, просвещать свой Род русский сомнительными общеевропейскими (талмудическими точнее) социально-духовными демократическими ценностями, от которых у малоразвитых разночинцев «закружилась голова»?
       Но всё же надо отдать должное превооткрывателю новой стихийно-огненной концепции творчества Пушкина. Гершензон по крайности оставил поэту «огненный треножник» и свободу. В заключение своей незаурядной статьи , Гершензон пишет:

      «Неусыпно бушует в русской душе необъятная стихийная сила и хочет свободы, чтобы ничто не стесняло её, и в то же время томится по гармонии, жаждет тишины и покоя. Как примирить эти два противоположные желания?
        Запад давно решил трудную задачу: надо обуздать стихию разумом, нормами, законами.
        Русский народ, как мне кажется, ищет другого выхода и предчувствует другую возможность; неохотно, только уступая земной необходимости, он приемлет рассудочные нормы, всю же последнюю надежду свою возлагает на целостное преображение духовной стихии, какое совершается в огненном страдании, или в озарении высшей правдой, или в самоуглублении духа.
        Только так, мыслит он, возможно полное сочетание свободы с гармонией. Запад жертвует свободою ради гармонии, согласен умалять мощь стихии, лишь бы поскорее добиться порядка. Русский народ этого именно не хочет, но стремится целостно согласовать движение с покоем.
        И те, в ком наиболее полно воплотился русский национальный дух бились в этой антиномии. И Лермонтов, и Тютчев, и Гоголь, и Толстой, и Достоевский, они все обожают беззаконную, буйную первобытную силу, хотят её одной свободы, но и как тоскуют по святости и совершенству, по благолепию и тишине, как мучительно, каждый по иному, ищут выхода!
        В этом раздвоении народного духа Пушкин первый с огромной силой выразил волю своей страны».

  Браво, Гершензон! Только вот Запад жертвует свободою не ради гармонии, законов и порядка общественной жизни, как это уже ныне всем известно, но ради пользы и денег, как это ясно в простоте душевной поведал задолго до Гершензона Пушкин!
  Запад согласен умалять своё