Света проснулась со страшной головной болью. Вставать не хотелось, но будильник звонил нещадно, и не оставалось выбора, как начать собираться на работу, чтобы прожить этот долгий тяжелый день в том состоянии, в которое, совершенно добровольно, она себя ввергла накануне вечером. Берт, лапочка, донес ее до квартиры и уложил на диван. Света прошлась до кухни, и не найдя следов пребывания друга пришла к выводу, что благородный Бертуччо оставил ее одну, удостоверившись, что она вне опасности. Надо будет позвонить ему и поблагодарить.
Пока чистила зубы, мрачнела все больше, вспоминая прошедший вечер. Это надо же, как ее перекосило, что она отправилась в злачное место искать себе проблем. И это просто чудо, что не нашла. Патрик – замечательный. Надо бы найти его и поблагодарить уже на трезвую голову. Или не надо? Может, ее и спасло только то, что она была не в себе, как везет пьяным, которые могут обойтись минимумом травм или вообще отделаться всего лишь легким испугом при падении с высоты. Да, наверное, не стоит испытывать судьбу, второй раз может и не прокатить. Что же, избавиться от боли не удалось, день его свадьбы она все же пережила и осталась невредима. Как там поется – опустела без тебя земля, как мне несколько часов прожить… Боже, как это страшно – жить без тебя. Как мне эту жизнь прожить?
Он женат. Он уже женатый человек. На безымянном пальце его правой руки теперь золотое кольцо. Может быть что-то красивее и сексуальное мужской руки с обручальным кольцом? Вряд ли. Одевалась она через силу, долго не могла попасть рукой в рукав пиджака, дверь открывала почти мертвая, убитая горем и, уже шагнув за порог, запнулась и замерла на месте. Все вокруг закружилось с бешеной скоростью, замельтешило, кровь застучала в висках.
Растерянная и испуганная она смотрела на ворох роз, лежащий у порога ее квартиры. Нет, на море цветов. На миллион алых роз. Считать не сосчитать, сколько их. Какая красота. Боже, он не оставляет ее в покое! Как же она его ненавидит!
Она в отчаянии ступила на хрупкие стебли свежих роз, захлопнула дверь и бросилась по лестнице вниз, не оглядываясь на эту растоптанную ею красоту.
Кофе не спасал, аспирин не помогал, болела не только голова, но и сердце. Тоска, смертельная тоска и пустота наполняли ее, грозясь раздавить. Она заперла дверь кабинета и тихо сидела, смотрела невидящим взглядом в окно, словно выпавшая из реальной жизни и течения времени.
Телефонный звонок заставил ее вздрогнуть.
- Привет, королева! – бодрый голос Бертуччо наполнил ее теплом.
- Берт, как я рада тебя слышать, - Света схватилась за трубку, словно за руку человека, готового вытащить ее из темной холодной ямы на белый свет. – Спасибо тебе за помощь и…прости за вчерашнее.
Все же она не одинока. Этот сильный красивый человек так помогает ей, поддерживает ее, не дает ей отчаяться. Но он та самая нить, связующее звено, соединяющее ее с демоном, и пока она ее не разорвет, она будет мучиться. Каждую секунду хочется спросить только одно – где он? С кем он? Как он? Вспоминает ли он ее? Как он живет, чем дышит? Насколько он счастлив? Хочется умолять его рассказать хоть что-то, просто слышать, как он произносит его имя…. Она словно наркоман, который жаждет дозы, и Бертуччо тот человек, у которого она не решается ее выпрашивать.
- Свет, забыли, ладно? Не хочу об этом говорить. Я понял только одно - за тобой нужен глаз да глаз. И придется мне этим заняться вплотную, отложив все свои дела. Эх, - вздохнул он и рассмеялся, - никакой личной жизни с вами.
С вами. С кем с нами? Он имел в виду Арсения? Как он? Что он делает? Как он живет? Скажи мне, ну скажи мне хоть что-нибудь про него…
- Свет, чего молчишь? Ты согласна со мной?
- Что? – она с трудом очнулась.
- Положись на меня, я могу быть хорошей нянькой. У меня огромный опыт, - он рассмеялся. – Только не прячься от меня, хорошо? Договорились? А то пока я вчера тебя нашел, ты могла таких дел натворить, что… ладно, проехали и забыли. Как дела? Что поделываешь?
- Работу поделываю, - соврала Света. Не говорить же ему правду.
- Как тебе мой подарок?
Света замерла. Что она слышит? Что Берт имеет в виду?
- Подарок? – она растерялась. – А, верно, то бриллиантовое колье, да? Спасибо, дорогой, но карат можно было бы и поменьше, - она заставила себя рассмеяться. – Я не тщеславна.
- Что? Какое колье? Так, подруга, давай, рассказывай, кто тебя одаривает такими вещами? Как посмел? Почему не боится? – Бертуччо решил ей подыграть.
- Я пошутила, Берт. О каком подарке идет речь?
- Ну вот, как ты могла не заметить? Я велел положить его тебе под дверь. Неужели меня посмели ослушаться и не выполнили мое поручение вовремя? Или ты раньше убежала на работу?
О боже! Вот ужас! Так эти цветы от Бертуччо? У нее заныло сердце. Значит, это от Берта, и ее никто не вспоминал на самом деле? Значит, ее вычеркнули из памяти и сердца?
- Прости, конечно! Я сразу не сообразила! Это было великолепно! И так неожиданно, но безумно приятно! – самозабвенно принялась сочинять девушка.
Ее руки задрожали. Так значит, ее демон о ней не вспоминал? Она все придумала? Она действительно перестала для него существовать?
- Я подумал, что тебе будет приятно, - улыбнулся мужчина. – Просыпаешься с сумасшедшей болью, ругаешь себя, на чем свет стоит, за вчерашнюю гулянку, открываешь дверь, а там такая нежность. Специально для тебя. Я порадовал тебя?
- Ты все угадал. Вот понимаешь ты женскую душу.
- А как же! Что есть, то есть. Я спец по женским душам. Сходим вечером куда-нибудь?
- Вечером? Ах, да, давай, хорошо.
Ей было уже все равно. По крайней мере, она не будет совершать глупости. А демон ее забыл. Выкинул из своей чертовой жизни.
- Только, Бертуччо, пожалуйста, не считай себя обязанным присматривать за мной. Ты мне ничего не должен, и я не обижусь, если ты пожелаешь …
- Ой, Светик, во только не надо это говорить, хорошо? – перебил ее Бертуччо. – Никто не собирается специально за тобой приглядывать. Просто встретимся, посидим, или не посидим, а что-нибудь другое поделаем, - Берт рассмеялся. - Просто приятно проведем время. Идет?
- Так скучать со мной – это значит приятно проводить время?
- Что за пессимизм, подружка! Надо жить и веселиться. Радоваться и получать удовольствие!
- Да, жить и радоваться, - эхом повторила Света. Тоска застыла в глазах, ей ничего не хотелось.
- Ну, если у тебя есть на меня время…
- Есть, Света, представь себе. Моя секретарша отменила на сегодня все встречи, и освободила вечер специально для тебя, - она слышала, как он улыбается.
- Берт, только у меня одна просьба.
- Свет, для тебя – хоть сто! – милостиво разрешил мужчина.
- Бертуччо, пожалуйста, больше не присылай мне цветы в офис, хорошо? Только не обижайся. Просто это вызывает нездоровый интерес у моих коллег, и я сильно смущаюсь. Не стоит привлекать ко мне излишнее внимание.
На том конце провода на какое-то время возникла пауза.
- В офис? Цветы в офис? Но Светочка, я не делал этого! – Бертуччо не понимал, о чем она говорит. – Так, кто-то прислал тебе цветы? Разберемся, - пообещал он кровожадно. – Я это дело на тормозах спускать не намерен.
Больше говорить Света не могла. У нее иссякли все силы, руки затряслись, и она похолодела.
- Берт, извини, ко мне стучатся, до вечера, - и она бросила трубку.
Дрожащими руками она сжали виски. Это не Бертуччо? Тогда кто? Он? Все-таки он? В день своей свадьбы? Боже, это был он? Она сойдет с ума! Ей хотелось плакать и смеяться.
***
Она думала, что будет страдать и мучиться всю оставшуюся жизнь, жить с невысыхающими от слез глазами, проклиная свою несчастливую судьбу, жалея о человеке, которого потеряла, не успев приобрести, лишь, прикоснувшись к тому, что изначально было приготовлено для другой. Но скоро, через месяц отчужденного молчания и добровольного затворничества поняла, что не любит Арсения. Неожиданно для самой Светы он стал просто бесплотным образом, чем-то нереальным и даже фантастичным, что однажды приснилось ей, но никогда не существовало во времени и измерении. Сами ее переживания, злоба и ненависть к этому человеку, а также неожиданное пробуждение чувства, похожего на любовь, и даже проблески страсти казались ей чем-то неестественным, никогда не существовавшими чувствами, а переживания надуманными и сильно преувеличенными. Постепенно и совершенно естественно и безболезненно Арсений стал для нее призраком, сюрреалистическим видением, вызывающим лишь непонятную и необъяснимую грусть.
Его порядком запыленный образ вонзался ничего не выражающим взглядом в ее мозг, в ее сознание, прикасаясь призрачной рукой к струнам души, вызывая лишь саднящее ощущение грусти и тоски, после приступов которых всегда наступало время отрешенности и оцепенения, когда казалось, что так пусто на душе было всегда и эта тишина внутри никогда не прекратится, что она будет жить так всегда и ничего не может произойти, что хоть как-то повлияло бы на ход событий и каким-то образом изменило ее душевное состояние, ее физические ощущения, минорный лад ее бесцветных мыслей.
Ничего не происходило, все оставалось по-прежнему и так будет теперь всегда. Малейшие события дня и незначительные отклонения от нормы стали вызывать раздражение. Обыденность и привычка к тупой боли в душе и тихому чувству грусти крепко держали ее в цепких руках серых монотонных дней. Она дышала, она ходила по улицам, заходила после работы в магазин, потела от жары, как и все, или мучилась от жажды, но что-то было в ней такое, что не давало возможности чувствовать себя частью людского потока, который она лишь наблюдала со стороны, через прочную хотя и не видимую завесу отчуждения и одиночества.
Она испытывала странное чувство, когда ходила по улицам. Ей казалось, что она словно не существует в этом измерении, ее здесь нет, она лишь наблюдает за всем происходящим через тонкую прозрачную стенку из другого мира, и люди, проходящие мимо нее, не могут ее увидеть, потому что ее здесь нет, она в другом измерении. Это ощущение странно на нее действовало. Все казалось ненастоящим, нереальным, несуществующим.
Что-то сидело в ней, маленькое и жестокое, что навязывало ей чувство радостного удовлетворения от испытываемого ею состояния одиночества. Она даже считала это неким справедливым возмездием за слишком смелые и неприличные мечты, которые все равно не могли бы исполниться. В ней поселилась уверенность, что она и не может быть счастлива, не может просто жить и быть любимой. Нет, она кем-то обречена на страдания, простые и в тоже самое время возвышенные, потому что она сама освящала их ночными слезами, когда ни один мускул на лице не искажался, и не было слышно ни звука, и смирением, с каким принимала эту затуманенную боль, затаившуюся в больших немного меланхоличных глазах.
Она согласилась нести этот крест с покорностью жертвы, уставшей бороться с роком в своей судьбе, чья невидимая сила все равно рано или поздно пригвоздила бы ее к стене безвыходного положения, а затем бросила бы на дно отчаяния после мучительного бичевания безжалостными фактами: ей уготованы лишь одиночество, боль и вечное разочарование. Она не знала, почему это так, но знала, что это неизбежно и гораздо менее будет больно, если она с этим смирится сейчас, отказавшись от
