велел в дальний поход идти!
– Я... я пойду в автономку, – немного подумав, ответил Солнцев и расплылся в лучезарной "солнечной" улыбке.
В ответ на эту фразу раздались улюлюканья и приветственные аплодисменты моряков. Яддинский же, услышав внезапно поднявшийся шум, остановился как вкопанный, оглянулся, бешено скосив глаз с опухшим от сна веком на собрание, из чувства коллективизма хлопнул три раза в ладоши и, как волшебник Ибн Гуссейн, бесследно исчез в круглом проёме между отсеками...
Когда утихли очередные раскаты смеха, сопровождавшие превентивный уход медбрата, переходящую пальму первенства принял менее мастеровитый юморист, работающий в жанре только по настроению.
– Так, Бобров, – Шутов критически взглянул на своего подчинённого и принял строгий осан, – Хорош тут хохмить над травмированными героями! Ты уже десять минут, как должен быть наверху! Хочешь, чтобы Рюмин превратился там в dead мороза или тем паче в ледяную статую?! Кто мне потом будет ставить на очистку масляную систему, а? Адмирал Иван Фёдорович Крузенштерн?!
Моряки, отошедшие от трудных и опасных выходов в море, были довольны и весело смеялись. Разрядка происходила автоматически и совсем не зависела от обстоятельств. Бобров стоял на одной ноге и, согнувшись пополам, безуспешно пытался затолкать вторую в толстые подштанники из верблюжьей шерсти, волею климатических неурядиц оторванные приказом командования от водолазных костюмов.
– Това... товарищ мичман, – давился он непобедимым смехом, – Ой, не смешите! Я ж не виноват, что у Солнцева, кроме способностей к рисованию, ещё и талант клоуна обнаружился! Да он всю субмарину отвлёк от текущих дел – все уже битый час только и знают, что ржут! Случай то для подводного флота не типичный – ломать лбом переборки!!
– А-атставить смех! – пресёк его Шутов, – Это у Яддинского талант клоуна постоянно обнаруживается. Кто ещё способен лечить сотрясение мозга угольными таблетками?! А у Солнцева, похоже, талант членовредительства обнаружился! Возможно, он опять… в автономку не хочет идти. Мы ещё разберёмся с этим интересным вопросом... Кстати говоря, вы с Оськиным тоже, те ещё клоуны! Оба. Постоянно нарушаете! – Шутов развернулся на сто восемьдесят градусов и, словно опытный испарильщик, исчез...
Через десять минут Бобров, закутанный в тулуп и одетый в прочую "Сибирскую национальную одежду", неуклюже побрёл получать автомат и подменять в конец замороженного товарища... Товарища Рюмина.
Предновогодний сорокаградусный мороз давил, ломал, корёжил несчастного часового, заставляя его непрерывно делать зарядку и быстро маячить вперёд-назад вдоль обледенелого корпуса лодки... Дул довольно сильный ветер – морской хиус, вынуждая всё время отворачиваться и тереть лицо, спасая кожу от его хлестких, обжигающих плетей. Не помогал даже толстый военный тулуп, в купе со свитером из верблюжьей шерсти, надёжные сибирские валенки-чёсанки и ватные штаны с толстыми носками. И только мысли о чашке горячего чая... нет, о паре глотков крепкого, ядрёного шила и шикарной подруге, немного согревали часового. Боброву повезло – в последний момент вахту сократили с двух морозных часов до одного. Но, к сожалению, не из-за того, что кому-то стало жалко людей – просто в последние дни двое матросов с экипажа слегли – один с тяжёлой простудой, другой – с воспалением лёгких и обморожениями пальцев рук, и от командования флотилией мог по почте прийти большой нагоняй. Но нашему охраннику было не до этих мыслей. Даже мороз не мешал ему мечтать об апрельском приказе, представляя своё возвращение домой, и планировать свою дальнейшую гражданскую жизнь. Но если бы мечтающий, приседающий и танцующий в ритме ламбады часовой узнал в этот миг, что в последнюю автономку их погонят за два месяца до демобилизации, то он вероятно... замёрз бы на месте. Его огорчение несказанно усилило бы лютый Камчатский мороз. Но о такой злосчастной судьбе он узнает гораздо позже.
Сегодня пили почти все, кому перевалило за волшебную отметку два с половиной года. Волшебной она считается, вероятно, потому что при достижении данного срока службы, многое годкам автоматически начинает сходить с рук. Многое, да не всё. Так случится и на этот раз. Невзирая на то, что страх перед старослужащими порой одолевает не только младший личный состав. И чтобы ещё больше увеличить впечатление от сказанного, уточню, что некоторых годков на флоте побаиваются (смотри – боятся) даже офицеры. Но этой темы мы коснёмся позже. А может быть, и нет... А пока...
В машинном отделении восьмого отсека шило полилось рекой. Все четыре литра. Больному Солнцеву из тайно выделенных, якобы на лечение, "наркомовских" не досталось ни капли. Даже губы не намокли. Молодым матросам пить нельзя. Запрещено – смотри не писанный флотский Устав – гл. шесть, второй псалом. Военно-морские заповеди от апостола Чернаева.
Из закуски сначала было лишь два клубня едкого лука и бутылка чистой питьевой воды – конденсат, сделанный с помощью испарительной машины. В стороне, тихим фоном звучала музыка. Когда все были уже навеселе, и полтора литра огненной воды растворились в молодых, неотравленных ещё организмах, в машинном отделении, словно Джинн из кувшина возник всепроникающий экипажный кок-Узбек, а вместе с ним ящик прекрасной совдеповской тушёнки. Лихому и пронырливому предку великого Тимучина каким-то чудом удалось уговорить, заставить, провести обычно принципиального, неподкупного, хитрого и вредоносного Хранителя Корабельных Продуктов, потенциального стармоса , провизионщика Раздыряйко. Об этой карьерной неотвратимости ему недавно было доложено самим старпомом: "Вот, буэшь скоро, эт-та, стармосом, чит, старшим матросом. П-паздравляю!"
– ...слушь, я непонимай, защем без закуска-та пить, а-а? – эмоционально говорил талантливый кок, жестикулируя и растягивая звуки , – У нас в Самарканд кхагда пьют и кхальян кхурят – кхющяют плёф, щящлик-бащли-ик!
– Молодца, Саид, сразу видно – ты настоящий моряк! – похвалил его чей-то довольный, нетрезвый голос.
– Э, Щярик, сколко раз тибе гавариль – не Саид, а Рахмэт меня зовут. А ты опять – Саид-баид, – обиделся "Рахмэт". Но оторвать от себя прочно прилепившееся к нему прозвище было задачей трудной, а после недавнего просмотра по проектору фильма "Горячее Солнце пустыни", почти невыполнимой.
– А я тебе, Саид, сколько раз говорил – не Шарик, а Шаров Андрей Алексеевич я, – тут же отпарировал хитрый радист.
– Ну, вы ещё подеритесь! – Бобров опрокинул несколько крупных "бульков" в металлическую кружку, и тут же сунул её под нос Рахмет Саиду: – Пей! Твоя штрафная!
– С тебя тост, южный человек! – деловито прищурился Шаров.
Рахмет в знак уважения приподнял кружку на уровень головы, по-восточному стильно держа её обеими руками, словно это была чаша с волшебным нектаром дружбы. Затем он обвёл взглядом всё полосатое собрание, и неожиданно быстро произнёс один из самых популярных армейских тостов:
– Ну, за демобилизацию!
– И всё? – недовольно скривил губы Шаров, – И это весь тост?
– Здесь же не "Кавказская пленница", а Саид не Шурик, чтобы тосты собирать, – сказал Оськин и хитро прищурился: – А чем тебе, собственно, "за демобилизацию" не нравится?
– Нравится, просто...
Рахмет залпом опрокинул в себя девяностошестиградусное убойное пойло и скривился так, словно ему за пазуху упал кусок раскалённого угля. Казалось, вот-вот из его ушей повалят струи пара и раздастся резкий, пронзительный свист паровозного гудка. Его рука запоздало потянулась к спасительной в такой нелёгкий миг бутылке с водой. Банальная, но всё же не простая жизненная ситуация! Спирт и вода были налиты в одинаковые литровые бутылки из-под вкусного Вермута аперитива. Далее даже и рассказывать не стоит. Рахмет, по традиции... Ну, хорошо – по ошибке, схватил, конечно же, бутылку со спиртом, и ещё раз влил себе в горло жгучее шило.
– У-у-у-у!! – вырвался коллективный вздох сочувствия и разочарования.
Рахмет сделался красный, как помидор с Ферганской долины, и из его глаз Бахчисарайским фонтаном брызнули слёзы, а две струи светлой липкой жидкости потекли из носа. Но терпеливый Джигит не произнёс ни слова жалоб – ни один стон страдания не вырвался из его лужёной, певческой Узбекской глотки. Но лишь одна легкоусвояемая, но труднопереводимая фраза слетела с губ его, после того, как он сплюнул на пайолы:
– Онан сски! – прохрипел он по-узбекски и тут же продекламировал перевод: – Тваю мат!
– Да-а, – протянул Шаров, – шило запивать шилом, это что-то!
К несчастному коку одновременно потянулись несколько рук взаимопомощи, в каждой из которых лежала какая-нибудь благодать:
– Саид, возьми скорее на закусон! – кричал Бобров, протягивая ему кусок горького лука.
– Нет, нет Саид, вот вода! – одновременно солировали разнокалиберные голоса и к нему тянулись две бутылки с неизвестными жидкостями. Рахмет, побегав глазами от одной бутылки к другой, сипло скрипнул:
– Нэт, в русский рулэтка я болше играт нэ буду! – и взял из рук Жанбырбекова банку с открытой тушёнкой.
Закусив, он принял из рук Шарова бутылку с водой, но в ней, в судьбоносном смысле этого слова, по горькой иронии судьбы, снова оказалось шило. Из глаз несчастного джигита опять синхронно брызнули слёзы.
– Вот чёрт, – разочарованно сказал Шаров, – Опять ошибочка вышла!
Через несколько секунд парни держали рвущегося в бой Рахмета, а Шаров, сверкая разбитой губой, пытался попасть кулаком в голову итак уже дважды пострадавшему джигиту.
– Саид, чего ты из-за пустяков то расстраиваешься, хочешь, я тоже так сделаю?! – Бобров, чтобы успокоить товарища, наугад схватил две бутылки с жидкостью, и тут же повторил подвиг горячего парня из Средней Азии.
– Конгениально! – воскликнул Оськин, глядя на корчащегося в жуткой агонии друга. Он схватил стоящую на краю бутылку и протянул её Боброву, – На, вот – вода, на!
– Ничего не чувствую! – прохрипел Сергей, понюхав горлышко бутылки.
– Это – точно она, вода! – заверил его Оськин.
Все напряглись, глядя, как Бобров делает очередной, гибельный глоток из бутылки икс. Жуткая отрава скользнула из стеклянного кувшина и, не дойдя до горла, мощным фонтаном выплеснулась на приборы по давлению пара.
– Дьявол! – здесь кто-нибудь знает, где же она, эта вода?? Её, вообще, кто-нибудь ещё раз набирал?! – севшим голосом хрипел он, – Вот я помню, раз на гражданке спирт водкой запивал, это была благодать! Водка казалась... водой... ой, ой...
Жанбырбеков, вместо ответа на вопрос, тоже смело крутнул барабан револьвера, схватив две первые попавшиеся бутылки:
– Чтоб ни кому не был обидн! – дуло уже было приставлено к виску, и указательный палец сдавил спусковой крючок… Потомок древних Отрарских дехкан, сильно морщась, сделал несколько крупных глотков из одной, и запил их из другой неизвестной бутылки. Щёлк! Выстрела не раздалось! Просветлев, он торжественно поднял над головой вторую бутылку и радостно воскликнул:
– Я нашёл! Я нашёл вода!
– Да-а, протянул Шаров, – искать таким способом воду – это что-то! Да вы просто гении!
Жанбырбеков расцвёл в бесконечно светлой степной улыбке. Однако
