опыту знает, что такое это сладостное, волнующее и адреналиносодержащее слово – самоволка. Такие люди и матросов больше понимают и пользуются среди последних непререкаемым уважением и авторитетом. Правда, есть на флоте множество несчастных, которые совсем не ведают, что же это такое; в основном, это офицеры, попавшие на флот сразу после военного училища или вуза, не вкусившие всех прелестей срочной службы.
У Боброва за всё время службы была пока только одна-единственная, зато более чем удачная самовольная отлучка за территорию базы. Так быстро закрутить роман, да ещё с дочерью офицера особого отдела, это было что-то из области фантастики (одна большая звезда). Тогда, летом срок его службы не перевалил ещё за магическую отметку полтора года, но он, не побоявшись этого факта, вместе со своим коммуникабельным и пронырливым товарищем организовал незаконный выход в город. Весь их призыв знал об этой смелой и организованной акции, которую помогали готовить целых несколько избранных. Правда, в самоход пошли лишь двое – Бобров и известный всем балагур из соседнего экипажа, устный ценитель женских прелестей, ловелас-теоретик – некий матрос с развесёлой фамилией - Разгуляй. Он и познакомил своего товарища с "хорошей девушкой Аней", в то время, когда её отец укатил в командировку. Несмотря на столь малый срок службы, Разгуляй уже имел опыт двух самоволок, и на одной из них он, с его слов, однажды ловко окрутил жену какого-то офицера, капитана третьего ранга, и позже любил время от времени щегольнуть этим фактом перед своим призывом. Ни на одном из двух незаконных выходов в город он пойман не был, поэтому его осторожность к тому времени уже оставляла желать лучшего.
– Наша служба бывает, тяжела и очень опасна, – любил говаривать он, – Порой от неё можно и умереть. Поэтому, господа подводники, мы должны ценить и иногда позволять себе такие редкие и такие дорогие минуты вы́хода в город.
Затем Разгуляй хватал в руки гитару и, нещадно фальшивя своим сочным тенором, ежесекундно срывающимся на дискант, завывал какую-нибудь романтическую песенку про любовь...
Один только вид молодых девушек вызывает у матросов небывалый всплеск тестостерона и резкое повышение выработки гормонов счастья. И если в такой миг рядом со смазливой девчонкой положить огромную золотую болванку, то никто бы её не заметил... болванку. Поэтому основная причина противоуста́вных вылазок личного состава за территорию воинских частей, это, конечно, женщины, девушки. Прекрасные дамы, словом. Об остальных причинах даже говорить не стоит. Потому как они сильно проигрывают основной, более приятной и интересной причине.
Гражданскую одежду приобретали через третьи руки у корыстных и жадных до спиртных изделий штатских лиц не первой трезвости. Обошлась она всего в два литра спирта. Деньги на вино, цветы и шоколадки заняли у парней из родного экипажа. Как говорится, всё было готово к запуску. Кроме... стеснительности Боброва. Но и с этим недостатком новоявленные лавеласы легко справились... при помощи весёлой компании – Ани, её подруги и фантастически болтливого и смешного Разгуляя. Правила стандартного джентльменского набора – "при дамах не материться", "не молчать", "не быть скучным и жадным", были строго соблюдены. Романтическая прогулка вдоль залива с видом на Авачу в течение часа и пары, что называется, расползлись по домам. Всего три часа счастья и вот уже нарушитель стоит на построении и, опустив голову, мучительно сочиняет сказки о том, где это он пропадал целых два часа. От момента обнаружения его пропажи дежурным мичманом, конечно. Сначала устные, а затем и письменные миниатюры, сюжеты сказок, небылиц, свободно кочуя по кабинету капитана корабля, всё время балансировали на грани провала, текли свободным потоком лжи по командирским ушам и терпеливой канцелярской бумаге. Начиная от потери сознания в жару на краю плаца, заканчивая спасением утопающих на пирсе. Однако не просто было объяснить, как во время ремонта казарменной крыши, искомое тело вдруг оказалось на берегу пирса! Но и с этой непростой задачей бурная фантазия сочинителя справилась без труда. С крыши, во время подъёма наверх вёдер с горячим гудроном, он увидел тонущего нетрезвого гражданина! Не поверили. Но на гауптвахту решили не отправлять. Слишком уж это было бы жестоко. Как говорится – за изобретение – пять, а по предмету – три. Три наряда вне очереди. Трое суток на камбузе безвылазно. Грудь стала синей от проверок "прочного корпуса на герметичность", а коренные зубы частично выкрошились от запланированных боковых в челюсть. Вот такая, блин, самоволка. Но никто, ни о чём не сожалел. Ни замученный работами на камбузе, недосыпающий Бобров, ни Разгуляй, лежащий в военном госпитале со сломанным носом и отбитой печенью...
– Эх, братан, – с тоской говорил он соседу по койке, хвалясь своими любовными похождениями, – Так и не удалось нам с тобой пятую большую звезду заработать... Ну, ничего, у нас с тобой ещё всё спереди!
– Не расстраивайся, успеешь ещё! – кряхтя, с пониманием отвечал ему весёлый сосед, – Не заработаешь, так намотаешь... А если начистоту, то все дороги из самоволки ведут или на гауптвахту или сюда, в госпиталь. А проходят они все через неё, родную часть…
Мало кто знал, что на флоте Бобров остался только благодаря Ане. Кто его ведает, где бы он сейчас был, если бы её отец тогда наотмашь махнул своей шашкой. Кронин с семьёй и с дочерью уехал в Крымскую область. Был переведён приказом в дальний от дальнего востока, и в крайний от крайнего севера регион. К другому, более тёплому морю... Как говорится, уехали и адрес не оставили. Этот удар был сродни тому, болезненному выстрелу из акаэма. Правда, пулевое ранение быстро зажило, и травма почти не тревожила его, а вот душевная рана заживёт ли когда-нибудь? "Навсегда увёз в страны южные..." – после, долго и навязчиво крутилась старая песня в его голове, заставляя накатывать на глаза предательскую солёную волну... Но он не позволял себе плакать, даже если этого никто не видит. Ведь он мужик! Правда, получалось не всегда…
Вторая самоволка случилась почти через полтора года, после зимней автономки, в Большом Камне, когда лодку и весь экипаж, вместе с офицерами перегнали в Приморье. Самоволка оказалась не очень удачной – постояли, посмеялись за железным забором части с какими-то молоденькими любительницами матросской аудитории, и быстро разбежались (малая звезда). Его потащил туда ещё один ловелас, только на этот раз с родного экипажа, матрос с фамилией неясного происхождения, Гаманок. Гаманок был молодым человеком с яркой внешностью, лысеющей головой, густыми усами, неизменной улыбкой и нездоровым румянцем на беломраморном лице. Никто не помнит, чтобы Гаманок когда-либо говорил о чём-то ещё, кроме, как женщинах. Его рассказам о любовных похождениях на гражданке и в самоволках, как говорят, несть числа. Больших звёзд на его галанке могло быть нарисовано, как на борту самолёта Ивана Кожедуба во время второй мировой. Никто бы и не узнал о выходе Гаманка и Боброва за железный забор части, но, какой-то правильный мореплаватель, из своих, завидуя, тихо стукнул. И ловеласам пришлось пару нарядов торчать на камбузе. Но для "поживших и послуживших" ведь это же не наказание, напротив – благо. Рядом с продуктами народного пищепрома, не ведающими, что такое химия, и вином, хоть и не Vins de France, но всё же поставляющимся из родных южных экзотических сторон. И всё б так и было, не случись однажды локальный конфликт с местным сухопутным камбузным населением, чуть было не переросший в массовое побоище. На крик – полундра, наших бьют! – На кухню сбежались ужинавшие в столовой моряки из одноимённого экипажа...
Капитан, почти забывший о прошлой пьянке на пирсе, постепенно начал закипать; свежее нарушение, тёмной тенью накрыло зачётный труд и новейшие заслуги в текущем корабельном ремонте. Правда, пар из ушей командира подводной лодки повалил не сразу, а попозже, после ещё одного нарушения воинской дисциплины незадачливым певцом-турбинистом. Командир вернул Гаманка и Боброва на корабль и, ограничившись внушением, снова отправил их помогать крутить гайки гражданским рабочим...
Сегодня, как и неделю назад всё шло по запланированному графику, а значит… скучно и тоскливо. Серые штампованные будни сухопутного реализма Дамокловым мечом нависали над коротко стрижеными головами. Целыми днями старшины и матросы вкалывали, помогая рабочим. Иногда, правда, споря, кому в лодке работать хорошо, а кому – не очень.
– Этим пройдохам за работу бабки платят, а мы тут бесплатно долг Родине отдаём, – возмущался Оськин вечером, когда рабочие уже разошлись по домам, – Вот и пусть вламывают, а я уже затрахался добросовестно ишачить...
– Сегодня я этому плешивому барану говорю, – вторя возмущённым эхом, жаловался Шаров, – Ты, сука, будешь у меня здесь на брюхе ползать, копыто ты конское, а откажешься – по еб*у получишь!! А он зараза – к кэпу побёг жаловаться...
– А кэп чего? – нетерпеливо спросил Жанбырбеков.
Шаров, для эффекта сделал небольшую интригующую паузу и ответил:
– А ничего, для виду пожурил, обозвал работяг козлами и отпустил меня. Пусть пашут, им за это деньги плотют, а мы завтра бухать будем! – заключил он.
Работа продолжалась уже две недели, и не было сему действу ни конца, ни края, ни выходных, ни проходных. Годки, заскучавшие от такой службы, решили на следующий же день снарядить в посёлок – цитирую: "лучших посланцев партии – самоходный взвод для выхода в люди за водкой". Добровольцами идти в самоволку вызвались неунывающий Бобров, злой Оськин и весёлый Жанбырбеков. Жизнелюбие Боброва, гневность Оськина и простота и оптимистичность Жанбырбекова, вьющимися стеблями и корнями этих определений удачно сплетались, дополняли и усиливали друг друга. От троицы веяло свободой, свежестью идей и силой духа. Словом, полная гармония. Этот выход на волю в кулуарах долговременной экипажной памяти впоследствии так и будут называть – Троица. Для ясности, конспиративности и… ощущения святости.
– …вообще-то я сюда приехал Родине служить, а также посредством выходов в море бороться с происками империализма и загнивающими элементами капитализма… – тренировался в комическом словоблудии Бобров, стараясь выбить из доверчивых матросских душ искренний смех, как лучшую награду за безграничное чувство юмора, - …а не заниматься здесь черт-те чем и…
– Бобров, опять ты народ смущаешь! – невесть откуда взявшись, в воздухе проявился дежурный по кораблю мичман Шутов.
– Товарищ мичман, нельзя ж так народ то пугать! – испуганно засмеялся Бобров, – Предупреждать надо! Этак можно и заикой оставить!
– Вы игнорировали мой вопрос, товарищ матрос! – скаламбурил Шутов, под прорывающиеся хрипы и смех моряков.
– Относительно магнитофона? – скороговоркой спросил Бобров, чем вызвал хохот окружающих, тут же вспомнивших, и фразу из комедии, и то, как капитан недавно расколотил магнитофон Весна об палубу. Ведь этот случай уже давно стал самой весёлой притчей во языцех в экипаже.
Мичман погрозил Боброву пальцем:
– Вы
