САТИСФАКЦИЯ

к родителям.
    Кажется, папа отвечает, что нет, это впервые. Катался во дворе на велосипеде с друзьями. Устраивали гонки. Мы наблюдали за детьми. Внезапно наш сын на середине пути нажимает на тормоз, велосипед останавливается, становится на дыбы на заднем колесе, затем становится на переднее и начинает крутиться вокруг оси. Сын падает…
   Из соседней машины доносится:
   - Чтоб ты здох, п…
   Улыбаюсь, видимо, нервно, мысленно отвечаю: «Обязательно, помёт свинячий».
     Докторша рекомендует обратиться к детскому невропатологу, понаблюдаться, возможно, предполагает она, у мальчика внутричерепная гипертензия. Мама вытирает слёзы, откуда прицепилась эта зараза, папа вышел следом за врачом, что-то у неё уточняя.
    - Нужно вызвать ГАИ.
    Непонятная суета на обочине. Я пролетел пару метров и странным образом приземлился на четвереньки, опираясь руками в пыль на дороге. «Кому понадобилось ГАИ?» - думаю, отряхиваю брюки и иду к начинающей полнеть телами толпе.
    - Звони 03, они ментов сами вызовут.
   Подруга – комиссарского тела захотелось? – приезжает из отпуска, а я пытаюсь рассмотреть, что же случилось. Подруга из отпуска приезжает. Мягкие сиськи и тёплое тело. Ноет затылок, плеч совсем не чувствую, шевелю ими, стараюсь разогнать кровь.
   Спрашиваю у крайнего, что за ажиотаж; он отвечает, два лихача красиво поцеловались, почти лоб в лоб.
   Пальцы выбивают: - Трат-та-та-та-та!..
   Подошвы держат ритм: - Трат-та-та… та-та!..
   Застыл он, в самом деле, этот жёлтый?! А!
   Барабаню пальцами, руль выворачиваю резко, - очень резко, - предельно резко – нервозность, нервозность, с самого утра, грёбанная нервозность – шум в ушах, тяжесть в затылке, плечи занемели. Глаза, будто поворачиваются вокруг оси, и вижу тёмную поверхность каверны глазниц.
    Выбиваю подошвами ритм – трат-та-та… та-та… - со всей силы давлю на педаль газа, утапливаю её в пол по самое не хочу.
   Взвизгнув шинами, ноздрями поймал вонь дымящейся резины – чтоб не ездил, летал над асфальтом, едва касаясь его колёсами! – мой птеродактиль берёт круто влево…
    Удар…
    На мгновение нервозность исчезает. Улетучивается. Испаряется.
    «Чтоб ты здох, п…»
   «Обязательно, детка!»
    Пальцы рук – трат-та-та-та-та!..
   Подошвы туфлей – трат-та-та… та-та…
    Лечу…
    Различаю с трудом, через неслаженный гомон голосов, доносящийся из бубнящих ртов, чёткий баритон, его хозяин нараспев говорит: - На руках понесут тебя, да не преткнёшься о камень ногою твоею…
    Через закрытые веки вижу огонь, яркий, живой огонь горящих свечей. Широко раскрываю ноздри, втягиваю тягучий аромат ладана и воска…
    - Смотрите, зашевелились ноздри!.. Веки дрогнули…
    У кого это веки дрогнули? Прикасаюсь рукой к глазам, провожу ладонью по лицу; кожей чувствую что-то липкое, неприятное, подношу руку к лицу, на ней небольшой комочек загустевшей крови.
   - Есть здесь врач? Помогите…
   Проталкиваюсь через плотные ряды зрителей, ловко орудую локтями, иначе застывшую инертную массу тел не расшевелить. Шаг. Другой.
   «Не коснёшься ногою…»
   Лечу…
   Ощущение полёта приятное. Головой вперёд, немного пригнув её, упёршись подбородком в грудь.
   - Я доктор, работаю в «Скорой», - раздаётся уверенный женский, немного хрипловатый голос. – Расступитесь! Дайте больше пространства.
   Открываю глаза. Кручу головой влево, вправо, уклоняюсь от щекочущего резкого запаха, исходящего от комочка ваты.
    - Ну, вот, ваш мальчик пришёл в себя, - рассматриваю нечёткий силуэт женщины в белом халате. – Голова болит? – это она обращается ко мне.
    Отрицательно мотнул головой и тотчас скривился. Острый раскалённый штырь пронзил затылок.
    - Не поднимайте резко голову, - слышится тот же хрипловатый голос, - возможна травма основания черепа.
   - Хотел помочь, - раздаётся в ответ юношеский голос.
   - Лучшая помощь сейчас, - объясняет хозяйка хрипловатого голоса, - как можно меньше помогать.
   Блондинка на красном «Шевроле» подрезает профессионально, будто в лузу шар кием вгоняет, по самый локоть. Ехидно улыбается, тля прозрачная. Посылает воздушный поцелуй, едва касаясь ярко-красными накрашенными полноватыми чувственными губами кончиков пальцев руки; затем – средний палец – вот тебе! – вверх! Получи фашист гранату.
    Нервозность… нервозность… Ложка хороша к обеду.
    На дорогу выезжать кататься на велосипеде категорически родителями запрещалось; за нарушение можно было запросто лишиться возможности погонять на велике вообще. Запрет касался не только меня, моим друзьям родаки рекомендовали то же. Что делать, приходилось развлекаться, катаясь наперегонки во дворе. Благо, обширная территория, из-за отсутствия у населения денег на личный автотранспорт она гаражами не была застроена, это позволяла.    
   Игры придумывали разные. Бросали мячик на ходу в мишень или в кольцо, или перебрасывались между собой, кто ронял, выбывал из игры и в неё включался новый игрок. Играли впятером, гоняли на великах по земле, поднимая светло-серые струйки пыли; шум от ветра в ушах стоял!
    Учились ездить без рук, управляя великом и поддерживая равновесие движением торса. Первые попытки, как и первые блины, комом, были неудачными. Конечно, падали, но без нюнь и соплей; со временем появлялось мастерство, оно совершенствовалось; ездили не только по прямой, легче не придумать, гоняли на скорости по кругу, объезжая двор по периметру, срезая углы и заложив руки за голову, яростно крутя педалями. Учились выписывать «восьмёрки»; ставили на площадке вешки и проезжали дистанцию, лавируя меж них не прикасаясь руками к рулю.
    - «Скорую» вызвали? – из плотной толпы любопытствующих раздаётся разумный голос.
   - Да! здесь есть медики! – отвечают – нервозно – нервозно? – нервозно! – Чо зря трепаться, не отвлекай…
   - Тут трагедия, а для тебя цирк?
   - Давно не были, - как-то вечером сказал после ужина папа. – Надо съездить. Сегодня профорг что-то по этому поводу заикалась.
    Мама, не отвлекаясь от чтения «Руководство по вязанию спицами» говорит:
    - Только заикаться она и умеет.
    Папа возражает, что мама не вполне справедлива, профорг от работы не освобождёна, как комсомольский вожак. Крутится, как умеет. Мама категорично заявляет, что у так называемого не освобождённого от работы профорга очень – делает акцент на этом слове – часто слова с делом расходятся. Папа не уклоняется от линии защиты и говорит, да, расходятся, но очень – делает акцент на этом слове – редко. Мама что-то добавила, буркнув под нос, например «Ну, тебе виднее».
    - Согласен, в таких случаях шансов выжить крайне мало, - заявляет знаток их толпы.
    Его подхватывает ещё один.
    - Вот, в позапрошлом году был случай, на проспекте Ленина… лужи крови… машины только в утиль…
   - Тьфу, ты, не сглазь! – перебивают рассказчика страшилок. – Глядишь, и выкарабкается. Медицина ныне на высоте.
   - Ну, да, с высоты…
    … всё кажется иначе. Забрались втроём на чердак, подобрали ключ к большому амбарному замку на двери, в нос ударил запах старой пыли,  подобрались к смотровому окошку и смотрим поочерёдно – троим мало места – вниз, на двор. С высоты – ох, это притягательное чувство превосходства – интересней наблюдать за жизнью двора. Видно всё, как на ладони.
    Ко второму подъезду подъехал грузовик. В кузове мебель. Новые жильцы вселяются в квартиру на втором этаже; предыдущие съехали неделю назад, перебрались жить в столицу.
    Из кабины выходят грузчики и водитель, лениво потягиваются, достают сигареты и курят, негромко разговаривая между собой и бросая взгляды на дом. Им что-то кричат из открытого окна; грузчики растирают окурки ногами и начинают разгружать скарб: сначала снимают и складируют тяжёлые картонные ящики и узлы, затем переносят в квартиру.
    Мы наблюдаем за работой грузчиков, восхищаемся, какие они сильные, как ловко управляются с ящиками, как легко разгружают мебель, при этом успевают переброситься между собой парой фраз. Их обрывки долетают до нас, на высоту крыши дома.
    Но всё же не это главное – машина, грузчики, мебель. Из подъезда выходят высокий загорелый мужчина с бобриком на голове, в синем спортивном костюме и девочка, приблизительно нашего возраста, на ней, как и на мужчине, синий спортивный костюм. Друзья заспорили, какой фирмы костюмы «Puma» или «Adidas», а мне в глаза бросилось совершенное другое. Цвет её волос: пшеничный, с густым медным отливом. Когда на них падал луч солнца, они мягко и золотисто блестели.
    - Мужчина, вы меня слышите? – шум в ушах такой, что, кажется, рядом ревут два десятка дизельных двигателей.  
   Открываю глаза. Мутная плёнка мешает рассмотреть спрашивающего. Концентрирую зрение, пароксизм боли взрывает виски, через плавающие перед глазами круги проступает светло-синий спортивный костюм, деревянные тёмные бусы на загорелой шее, тонкие черты лица. Сердце ёкает, бросает в пот, ледяной ком обжигает холодом грудь. У женщины пшеничные волосы с густым медным отливом, ветерок развевает их, и они мягко и золотисто блестят в лучах солнца.
   - Вы хоть что-нибудь слышите, мужчина? – уже кто-то другой задаёт один и тот же вопрос.
   - Безнадежен, - выносит вердикт знаток. – С первых минут ясно было – жмур.
   Шея задеревенела, позвонки хрустят, когда поворачиваю голову…
   … в направлении мужчины и девочки.
   - Новые жильцы, - почему-то шёпотом говорит друг.
   Мы киваем головами, соглашаемся; сухой, пропитанный старой чердачной пылью воздух щекочет ноздри.
    Друг доверительно – всё также шёпотом – сообщает, что родители сегодня идут к ним на новоселье, так что нынешним вечером можно собраться у него, посмотреть диафильмы, поиграть…
     Тут и я вспоминаю…  
     Проснулся рано. В комнате было чрезмерно свежо: в приоткрытую форточку свободно залетал ветер и гулял по комнате, а за окном полоскал в своих стремительных резвых струях зелёные платья растущих возле дома яблонь, они что-то неразборчиво ему высказывали, шелестели листвой, и – туда-сюда – качали беспокойно ветвями.  
     Я вспоминаю то ощущение, с которым проснулся – гнетущее предчувствие исполнения пригрезившегося ночью сна, наполненного проникновенной тоской по чему-то пока не приобретённому, но уже безвозвратно потерянному. Это неприятное чувство противно сосёт под ложечкой, тонкой, горячей струйкой холодного пота, льётся между лопаток вниз, скапливаясь в резинке трусов и чуть ниже крестца.
    Меня всего передёрнуло. В голове всплыло слово «нервозность». Оно мне неизвестно, я не знаю, что оно обозначает, но пребываю в уверенности, что скоро с ним познакомлюсь.
   Не нашарив ногами тапок, шлёпая босыми ногами по холодному полу, иду в туалет. В коридоре полумрак; из двери, ведущей на кухню, тянется нить света; слышу родительские голоса: мама и папа говорят попеременно, чуть громче шёпота.
    И ритмичный стук: трат-та-та-та-та – папа пальцами барабанит; трат-та-та – подрагивает ногой в такт; трат-та-та-та-та – по столешнице кухонного стола, она резонирует глухим звоном, дребезжит в пустой чашке чайная ложечка – трат-та-та-та… В унисон пальцам ноги выбивают чечётку – трат-та-та… та-та…
    Наступаю ногой на что-то скользкое, меня швыряет назад, взмахиваю руками…