ДЕЛО ПАХНЕТ ДИНАМИТОМ!

Кончайте гнать пургу! Давайте о чем-нибудь интересном.
-- Ба-а-адсон, -- приправил издевкой речевые интонации мой приятель, -- Опять вы за свое. Вот она у меня где, -- отчертил он ребром ладони под нижней челюстью, -- Вот где ваша извечная тема о голых бабах...
-- Мистер! -- после эмоциональной паузы спохватился я, -- Да как вы смеете?! Да разве подобное утверждение имеет хотя бы толику истины?!
-- Полноте, мой лучший друг, -- двусмысленно заулыбался Бомс, -- Я ж не рассчитывал, что вы всерьез воспримете мою попытку шуткануть.
-- Ха-ха-ха! -- несколько суховато, но в верном направлении, наконец-то отреагировал я, -- Ваш тонкий английский юмор... Наноюмор. Хрен уловишь его нить. Ха-ха-ха!
И тут в мою спину сквозь дверное полотно дробно постучали, а елейный мужской голос заигрывающе пропел:
-- Тук-тук. Кто в теремочке живет, кто в невысоком живет?!
-- Я, мышка-норушка!., -- к внезапному изумлению рефлекторно вырвалось у меня.
-- А почему, хозяюшка, звонок дверной неисправен?! -- продолжил гость незваный.
-- А я виноватая, если электрик в запое?! -- после этого смыслового ляпа мне сделалось неимоверно стыдно, и в ногах иссякла сила...
Очнулся я в горизонтальном положении. На пресловутом диване-ветеране, о чем свидетельствовал ощущаемый сквозь махеровый плед холмистый рельеф местовозлежания. Рядом беседовали (чинно и благопристойно). Лишь на йоту просветлев сознанием, я автоматически подчинил свои дальнейшие действия подпункту девятнадцать-восемь самосохранительных рекомендаций из древнейшего трактата «Русобрань», гласящему в вольном пересказе приблизительно следующее: «Очухавшись на поле бранном, веди себя смиренно -- неотличимо от мертвецкого состояния, дабы вдруг не сподвигнуть мимоходного ворога на контрольный укол. Коли боль ранная станет тому помехой, представь, славный витязь, купающихся нагих распутниц. Ежель сие средство не погасит стоны да корчи телесные, представь их же, но в жаркой бане совместно с собою в оргийных игрищах. Коль и сий прием анестезии не впрок, собери волюшку в кулак и мысли об чем-либо ином зело аппетитном, но уже из едального разряда...
Уняв боль ранную, не уняв ли, принюхивайся да прислушивайся, совокупляя ощущения в представление об окружающем. Коли близкой угрозы не унюхаешь да не услушаешь, приоткрой без подергиваний век любое уцелевшее в битве око. Да не выпучивайся аки жаб на жабиху. Коли узришь над собою татя оружного, перво-наперво вцепись обеими дланями в уды свои, смирившись с тем, что ближайшие перспективы удовые...»
Скрупулезно следуя древней инструкции, я мизерно расщелил веки ближнего к основному объему комнаты глаза.
За столом, в паузах прихлебывая и пожевывая, беседовали трое. Бомс, посиживая на безалаберно окрашенном коричневой половой эмалью табурете, эпизодически короткими фразами-толчками менял направления речи визитеров. Собственно говоря, пространно изъяснялся лишь, активно мимикрируя холеной физиономией, обрамленной изящной бородкой-скобочкой, чернявокучерявый юркий господинчик слегка преклонного возраста. Его ненастнонебесного тона костюм, белоснежная сорочка и экономично штрихованный синим по бледно-голубому галстук... Все выдавало персону изысканную, имеющую солидные достаток и вращающуюся в далеко не простецких слоях общества. Бомс же, вопреки личным традициям, даже не принарядился, являя собой пример бытовой неряшливости: затрапезный халат, мореманская тельняшка, штопаные широченные трусищи из штрихкодовой ткани а-ля «пижама строителя коммунизма», плюшевые тапочки с проплешинами... Третий из господ собеседующихся являл образ фанатично питающегося в ущерб гардеробу азиата: одутловатое лицо вкупе с желеобразной комплекцией, мешковатый костюм цвета цемента, кроссовки -- дешевая подделка под «Адидас», массивная ошейная цепь из металлочерметного сплава, переброшенное через спинку стула бордовое болоньевое пальто... Ширпотреб подвальной категории!
--... И вот, -- размеренно посвящал Бомса в суть дела чернявый, -- когда господин Кердыкмэнов вчера перед сном открыл сейф, книги в нем не оказалось. Вдобавок к ней пропали: супругин золото-бриллиантовый ювелирный гарнитур, копия яичка Фаберже, семьсот рублей в крупных купюрах и упаковка геля для бритья. Так ли все было, Ужор Гурманович? -- обратился к азиату рассказчик.
-- У-ур-р-у-у-ур-ру-у, -- во вдруг наступившей мертвой тишине мелодично согласился живот потерпевшего. Сам же он замер от неожиданности с полуоткрытым ртом, из коего в алюминиевую миску с борщом шлепнулся комок недоеденной пищи.
-- Ужор Гурманович, может добавочки? Самобытненький борщец, самодельненький, -- попытался притупить некую щекотливость ситуации Бомс. Кердыкмэнов, выпучив раскосые глаза, коротким, нервозным кивком дал добро на дозаправку блюд.
Установив перед оцепеневшим гостем заново наполненную миску, Сэрлох на предмет проверки пульса мимоходом подержал меня цепкими пальцами за запястье и бухнулся седалищем на табурет.
-- Жив? -- сочувственно поинтересовался чернявый.
-- На грани, -- игриво солгал мой друг и наставник. И тут во внезапно распахнувшийся дверной проем втиснулась пара абсолютно непохожих: первый -- блекловолосый пацанчик-заморыш с мордашкой хронического мечтателя. В голубой куртке-непромокашке, нескромнополосатых лыжной шапочке и кроссовках. Второй -- гориллообразный детинушка с турецкоподобной физиономией. Годками этак под сороковник. Во всем черном и кожанном.
-- Гудмонин! -- приветливо помахав Сэрлоху сухонькой, густо татуированной рукой, на диво гулко-утробно прогудел первый. Мою утонченную душу, образно говоря, будто в выгребную яму окунуло извращенное кошмарным акцентом "доброе утро“ нашей с Сэрлохом родины! Однако ж... Мой соотечественник наоборот: расшеперил улыбку в предельно гостеприимную и спопугайничал, повторив приветствие. Правда, блеснув университетской артикуляцией и безупречным прононсом..
-- Брата-а-ан! -- подтанцовывая к Бомсу с распростертыми объятьями, завыл сиреной щуплый малый, -- Те-езка-а-а! Бляха-мух-ха-а-а! Щипать-конопа-ати-и-ить!..
-- Брысь! Чего приперлись? -- буквально за какие-то сантиметры от сэрлоховой плоти осадил басистого неожиданно сверкнувший хищным взглядом, доселе казалось бы интересующийся исключительно похлебкой, Ужор Гурманович. Судя по характеристикам вдруг прорезавшегося голоса, это он интересовался из-за двери о том, кто в «теремочке» живет.
-- Так это... Чего приперлись?.. Сами же повырубали свои «дебильники» в зону без доступа, -- отступая в коридор, гудел пацанчик, -- Ах, зона, зона, з-зо-она-а! Портья-янки-и из карто-она-а!..
-- Слющай. Сам гаварыла, щто в дэсат ы нол-нол нада когыты рывать на сытэрэлку, а ужэ дэсат, нол ы восэм, -- шлепком ладони по лбу выключив звук у шебутного напарника и вглядевшись в настенные часы, дал объяснение гориллообразный.
-- Спасибо, Гиви, -- поблагодарил Ужор, -- Но. Гуд бай! До стрелки времени вагон.
-- А чем я виноватый? -- затравленно поинтересовался темпераментный заморыш.
-- И когда же вы, Степан Моисеевич, прекратите представляться погонялом? -- с укором спросил чернявый.
-- Больше не буду, -- по-детски покаялся паренек.
-- А как с нецензурщиной в общественных местах? Без сдвигов? -- вновь поинтересовался чернявый.
-- А вот им -- великобеританцам -- можно?! -- кивнул на Сэрлоха Степан Моисеевич, -- А нам -- хрен с подливою?!
-- Не-е-е по-оня-я-ял, -- плавно влился в разговор Ужор.
-- А чего понимать-то? -- взъерепенился гудкоголосый, -- У америкосов вон и пенисить, и факать не западло. А у нас все, чем мы сделаны, как мы деланы и из чего появились, позорно! Вот как, к примеру, братан.., -- взглянул на Бомса запальчивый оратор, -- по-англичански будет?.. О! Место рождения как?.. Не как будто родина с отчизною, а как будто... О! В смысле организма!
-- А пошел-ка ты -- Моисеевич хренов -- в месторождение!!! -- вдруг проревел Ужор Гурманович, -- Лучше сам -- пешком! Иначе вручную и больно вниз башкой впихаем и зацементируем!!
-- А я че? Я мигом! Одна нога здеся, другая -- тама! -- выпорхнул вон балабол.
-- И мэнэ туда жэ? -- опешил Гиви.
-- Да ты что, дорогой? -- успокоил Ужор, -- Как только мог такое подумать? Тебя это не касаемо. Тебе через дверь в подъезд на шухер.
-- А чэм шу-хэр лутшэ мэста-раждэныя?., -- ворчал удаляющийся Гиви. Когда дверь за ним захлопнулась, Ужор, стукнув в сердцах кулаком по столу, сокрушенно покачал головой:
-- Долбофакеры. Продукты пенисцитарной системы. Что один, что другой. Однопенисно.
-- Охламоны, -- перехватив инициативу, прокомментировал для Сэрлоха чернявый, -- Давно бы обоих из бизнеса выпнуть. Ан нет. Извечная российская сентиментальность с милосердием сему помехой. Видите ли, у Гиви на шее три кредита, столько же детишек, жена со своей мамашей, персидская кошка и кавказская овчарка с кавказским кобелем...
-- А у другого.., -- дополнил Ужор Гурманович, -- На первый взгляд, всего-то ничего -- лишь жена с любовницей. Но обе!.. Хотя и рекордно стройные, прожорливы до опенисения!.. Сколько раз доказывал Моисеичу: проглистогонь, мол, каждую анонимно и по отдельности!.. А-а-а!.. Как об стенку горох... Вот и Израэль Иванович не даст соврать! -- на последних словах Ужор кивнул в сторону чернявого.
-- Да-да. Как адвокат и законопослушный гражданин.., -- расплылся в улыбке чернявый, проявившийся разом и юристом, и Израэлем, -- Кстати.., -- продолжил он, колыхнувшись туловищем к Сэрлоху, -- Любопытен уровень вашей криминалистической квалификации. Где обучались?..
-- Самоучка, -- ничуть не смутившись, ответил мой друг. Гости ж наоборот -- выказали мимикой образец искренней эмоциональности.
-- Неужели?! -- воскликнул Израэль.
-- Обязательно ли обезьяне для игры на рояле владеть нотной грамотой? -- спросил Бомс и сам тут же ответил: -- Нет. Так и мне все эти криминалистические теории. Лишний мусор в голове... Дедукция!.. Она и только она -- стратегическое оружие сыщиков всех времен и народов! Бадсон, вы согласны? -- на этой фразе он полуобернулся. Я же сомкнул слегка приоткрытые веки и притворился окончательно мертвым, посчитав, что так будет разумней.
-- Кстати, -- продолжил мой друг, -- Я сразу допетрил, что «Гуд морнинг» -- тривиальный псевдоним!.. Однако ж... Джентельмены, не удовлетворите ли моего любопытства в ракурсе механизма его происхождения?  
-- Охотно, -- откликнулся Израэль, -- Дело в том, что Степан Моисеевич в детстве за басистые голосовые загибулины был прозван Гудком. А так как батюшка его откликался на уменьшительно-ласкательное Моня, в результате синтеза образовался Гудок Монин. В дальнейшем это двусловие было откалибровано до Гудмонина. Иные, правда, пытались дразнить Монингудом, но первый вариант оказался ритмичней, из-за чего и жизнеспособней. Вот и вся бесхитростная технология.
-- Забавно! Ха-ха-ха!., -- развеселился Бомс. Я ж, к тому времени вновь слегка отщурив правый глаз, вдруг узрел пистолетную рукоять, торчащую под задравшейся израэлевской штаниной из-за высокого голенища сочнофиолетового ботинка. Мысль о вероятности контрольного выстрела травмировала мой светлый разум, образно выражаясь, крупнокалиберной, разрывной пулей. Однако ж, собрав волю в кулак, я даже и не повел однооким взглядом!
-- Забавней некуда! -- забалтывал визитеров Бомс, -- А, если не секрет, как в неофициальных