Это такой народ, у людей горе, а они выгоду свою ищут. Ну, что поделаешь, время такое.
- Всё понятно, Виктория Львовна, - поспешил успокоить соседку Борис Семёнович. – Вы мне назовите общую сумму, я деньги вам отдам, а вы уж, пожалуйста, сами с ними рассчитывайтесь.
- Как я тебя, Боря, понимаю! – причмокнув губами, воскликнула Виктория Львовна. – От горя голова кругом идёт, а тут с деньгами возись.
Виталий позвонил в половине десятого. Произнёс приличествующие случаю слова, назвал «стариком». Лучший друг заверил, что транспорт будет в необходимом количестве за счёт фирмы, из чего Борис Семёнович понял, что Виталий уже переговорил с директором, наверное, и действует по его просьбе.
- Ты уж извини, старик, за прозу, - продолжал Виталий, - я сейчас еду договариваться на счёт оркестра, гроба, на кладбище. В общем, для высшего разряда потребуются деньги, и немалые.
То, что похороны будут по высшему разряду, было само собой разумеющимся.
Самому Борису Семёновичу требовалось получить справки в милиции, ЗАГСе, снять деньги, забрать тело. После разговора с Виталием, позвонил в Сбербанк. Поскольку в нынешние, чреватые неожиданностями времена, яйца в одной корзине не держат, Борис Семёнович имел рублёвый счёт в Сбербанке, а жена – валютный в Региональном коммерческом. В Сбербанке деньги держать было надёжней, в коммерческом – выгодней. Как и ожидалось, сотрудница банка ответила, что большие суммы надо заказывать заранее. Услышав о причине, потребовавшей такие деньги, ответила: «конечно, конечно», и даже пообещала обслужить вне очереди.
Едва закончились переговоры с банком, на мобильник позвонила Вера, и десять минут рыдающим голосом винила себя в смерти Аннушки. Если бы не зазвала Аннушку смотреть «эту чёртову косметику…», «если бы не принялись обсуждать зимние модели», если бы…, если бы… Борис Семёнович как мог, успокоил подругу жены, - и его вина есть в смерти Аннушки. Если бы после нервного трудового дня слегка не расслабился, а съездил за женой… В общем, жизнь состоит из случайностей, и какая из них относится к роковым и трагическим, нам знать не дано. Самому же пришла в голову мысль, совершенно не нужная, и даже циничная. Если бы Аннушка не мазюкалась всеми увиденными кремами и помадами, а только поглядела, то и не нарвалась бы на четверых отморозков. Пока Вера корила себя, надрывался домашний телефон, но с окончанием разговора, смолк.
Борис Семёнович стоял перед шифоньером, размышляя, выходить ли из дома в обычной одежде, или нужно надеть что-либо особое, соответствующее обстоятельствам. В этот момент пришла Полина.
Простояв безмолвно минуту, свояченица выпустила зятя из объятий. Мельком погляделась в зеркало, заученным движением поправила волосы, прошла в комнату. Борис Семёнович двинулся следом.
Полина, закинув ногу на ногу, села в кресло, расправила складки на брюках, достала сигарету. Борис Семёнович, игнорируя правила хорошего она, не поспешил чиркнуть зажигалкой, горбясь, устроился на диване.
Удлинённое лицо Полины с прямым носом, ресницами, подобным миниатюрным веерам, гладкой, без единой морщинки, кожей, казалось холодным. Младшая сестра всегда была сдержанней, закрытей Анны. Но отсутствие всяких эмоций в такой день заставляло предполагать равнодушие, а не умение себя держать. Объятья в прихожей казались лицемерными, рубашку не омочила ни одна слезинка. Но и безудержные соболезнования и причитания Виктории Львовны представлялись неискренними, показушными.
Тремя-четырьмя затяжками Полина выкурила сигарету до половины, ткнула в пепельницу, посмотрела на зятя прямым, твёрдым взглядом.
- Во-первых, побрейся, причешись. Не гляди, что я такая ухоженная, - по глазам догадалась о мыслях зятя, - всю ночь ревела. Мишель валерьянкой отпаивал. Утром таблеток наглоталась, еле в порядок себя привела. Надо держаться, Боб. Мать, вот, таблетками напоила, кое-как успокоила. Давай, давай, иди в ванную, я кофе приготовлю, поговорим.
На кухню Борис Семёнович пришёл посвежевшим после душа. Быстро глянув на свояченицу, отвёл глаза. Надо было как-то держать себя, но как именно, не знал, любая форма поведения казалась лицемерной. Прошёлся вдоль мойки, плиты, тёр руки, совал ладони в карманы, тут же вынимал их. После кошмарной ночи, водки, коньяка, транквилизаторов голова одурела. Чувств никаких не испытывал, уставший мозг отказывался вырабатывать руководство к действию. Полина, прихлёбывая кофе, курила.
- Не мельтеши, сядь.
Свояченица двинула по столу чашку. Кофе показался неприятно горьким, почти противным. Борис Семёнович встал, открыл холодильник, но хладнокровная родственница предупредила его желание.
- Оставь пока бутылку.
Борис Семёнович послушно сел.
- Правильно сделал, что детей к бабушке отправил. И ей легче, и им. Я своих тоже к ней привезла. О похоронах думал уже?
- Помогут, - ответил зять односложно, выхлебнул половину чашки, обжёг нёбо, подышал открытым ртом. – Виталий похороны организует, соседка поминками займётся, женщину пришлёт, тело обмыть. Я за деньгами собрался идти, за справками.
- Понятно. Виталию можно доверять, сделает по высшему разряду. Я о другом хотела поговорить.
Снаружи раздался глухой удар о стекло. Полина вздрогнула, оторопело обернулась к окну. В лоджии, напротив кухни, закрывая обзор, висели купальные полотенца, стиранные ещё Анной. Борис Семёнович вялым голосом пояснил:
- Мишка голубей приманил. Кормушку устроил, по утрам всякую всячину накладывает. Сегодня не кормил, какой-то бестолковый в лоджию рвётся.
Полина потёрла кончиками пальцев лоб.
- Да, так вот. Голуби эти дурацкие, с мысли сбили. Отпевание в церкви не хочешь устроить?
Борис Семёнович шевельнул губами, пожал плечами.
- В принципе не против. У нас рядом открыли весной церквуху. Но я там ни разу не был, издали видел.
- Церквуха не пойдёт, - категорически возразила Полина. – Мы не бедные люди, не на субсидии живём. В Успенку надо везти. Белые люди в ней и детей венчают, и покойников отпевают. А мы чем хуже?
Борис Семёнович посмотрел исподлобья, воткнул взгляд в чашку. Мысли тяжело ворочались в очумевшей голове. Представилось, как при стечении народа крестится, бухается на колени, прикладывается к лапище волосатого попа. И в разрез с недавно сказанным, вымолвил
- Зачем это? Сроду ни в какого бога не верили. Люди засмеют.
Полина, поджав губы, отпрянула от стола, скрестила на груди руки, посмотрела на зятя, как на неразумное дитя.
- Так и знала, что выскажешься в подобном духе. Смеяться никто не будет, - произнесла раздельно и назидательно. – Вот пальцами, Боб, показывать будут, если без отпевания похороним. Веришь, не веришь, какая разница? Кому до этого дело, кого это трогает? У всех своих проблем хватает. Теперь так принято. Мы, Боб, не бедные люди, чтобы на похоронах экономить. Реноме поддерживать надо.
Борис Семенович нахмурился, дёрнул плечом.
- Надо, так надо. Как скажешь, я уже ответил, в принципе не против. Я в таких вещах не разбираюсь. Жмотом, вроде, никогда не был, так что давай отпевать. Чего взъелась?
- Знаю, знаю, что ты не жмот. Не обижайся, Боб. Я так и думала, что ты про это не вспомнишь, и не подумаешь об этом, поэтому и заехала. Ты на счёт таких дел не в курсе, а я в этом году на двух похоронах была. Кстати, о деньгах не напрягайся. Мы с Мишелем тысчонок пять – семь подкинем, сестра всё-таки. В общем, договариваемся сразу, церковь за наш счёт, иначе мне стыдно будет, - Полина перегнулась через стол, положила узкую холодную ладонь на кулак зятя.
- Кстати, ведь ни я, ни Анна, как я понимаю, не крещённые. Отпевают-то, наверное, только крещённых.
Полина резким движением сложила ладони вместе, переплетя пальцы, обескуражено посмотрела на дотошного Боба.
- Правда, я об этом и не подумала.
Бориса Семёновича уже захватила идея хоронить жену по полному христианскому обряду. Трудности для того и существуют, чтобы их преодолевать.
- Впрочем, поп тоже человек, и, как я понимаю, ничто человеческое ему не чуждо. Положить сверху положенной таксы, чтобы лишних вопросов не задавал. Ему, какая разница кого отпевать, крещённую, или не крещённую.
- Погоди, деньги зря швырять тоже не надо. На всех нищих не напасёшься. Крещённым ни печатей на лбу не ставят, ни метрик особых не выдают. Крестики мы с Аннушкой давно носим. Пойдём вместе, потребуется, на библии поклянусь, что мы с сестрой крещённые.
Полина закурила третью сигарету, вторая лежала в кофейном блюдце, как и первая, не докуренная. Дым попал в глаз, прищурившись, помахала раздражённо рукой.
- В общем, так, слушай, чтобы в курсе быть. Нас в детстве, ей шесть было, мне – три, возили в деревню к маминой бабушке, нашей прабабушке. Там и крестили. В городе нельзя было, отец – партийный, могли выйти неприятности. Кто докажет, что не так? Прабабушка умерла давным-давно, спрашивать не у кого. А церковь? Церковь закрыли, - добавила быстро. – Господи! Да кто выяснять станет? Кому это надо? Ты, на всякий случай подтверди, дескать, от жены про эту историю слышал. Согласен?
Борис Семёнович изобразил утвердительную гримасу, в свою очередь предостерёг:
- Мать не забудь предупредить, чтоб казуса в церкви не вышло.
- Скажу, скажу, да она молчать будет. Так, одевайся, одиннадцать уже. Ты вот что, жвачку пожуй. Перегарчиком-то несёт от тебя.
Церковный двор опоясывала сварная металлическая ограда с коваными воротами и калиткой. У калитки стояли плохо одетые люди с постными лицами, искательными взглядами. Всезнающая Полина сунула двоим по горсти мелочи. Борис Семёнович с готовностью полез в карман за кошельком, свояченица дёрнула за рукав.
- На выходе подашь. Хватит с них, сколько надо, я подала. Не видишь разве, профессионалы это.
У паперти Полина остановилась, достала из сумочки чёрную газовую косынку, покрыла голову. Борис Семёнович пригладил растрепавшиеся волосы.
Батюшкой оказался плотный, хорошо пахнувший мужчина с располагающей внешностью. Умное, интеллигентное лицо с несколько впалыми щеками, прорезанными продольными морщинами, и аккуратной бородкой с проседью, скорее подходило авторитетному научному работнику или маститому писателю, но не служителю обветшавшего культа. Предстань священник в цивильной одежде, Борис Семёнович ни за что бы не догадался, что общается с попом.
Выслушав посетителя, батюшка задал каверзный вопрос:
- Крещёна ли супруга ваша, Борис?
Не позволив зятю и рот открыть, в разговор вступила Полина со своей версией. В подтверждение излагаемых событий хотела даже показать золотой нательный крестик, но настоятель снисходительно пресёк поползновения представить вещественное доказательство.
- Теперь-то мы крестики носим, а раньше сами понимаете… - пролепетала мнимая богомолка под изучающим взглядом священника.
- Охотно верю вам, - батюшка коснулся руки Полины, блуждавшей у основания шеи. – Слава Господу нашему, богоборческая власть сгинула и ушла в небытие. Верующие ныне могут безбоязненно следовать установлениям Святой Церкви. Очень правильно поступила когда-то ваша матушка.
В продолжении всей беседы настоятель внимательно смотрел на вдовца. Запавшие глаза, набрякшие подглазья, нездоровая бледность лица, явившиеся следствием полубессонной ночи и употребления алкоголя, говорили ему о
