По высшему разряду

столу, Валентина перестала изображать челнок, устроилась рядом.
Склонив над столом головы, дамы зашептались.
- Менеджер он, что ли. Они с зимы встречаются, встречались вернее, раз в неделю. Анька в полном восторге была, аж глаза закатывала, когда рассказывала.
- Молодец баба, - похвалила Валентина. – Хороший экземпляр заарканила.
- А Борис что?
- Борис ни сном, ни духом. Они днём встречались, на его квартире. У неё это называлось – съездить в банк. Ну, а он – менеджер, с клиентами работал.
- И никто не догадывался? – Надежда округлила глаза и сложила губки колечком.
- Кто их знает? Ну, Анька с кем попало не сходилась, выбирала. Олег, видно, помалкивал. Некоторые любят расписывать собственные подвиги.
- Это уж точно! – фыркнула Валентина. – Сучка не схочет, кобель не вскочит. Соскочит и хвастает, какой он неотразимый, - закинув руки за голову, Валентина потянулась.
- Ладно, подруги, пора к столу возвращаться, - Вера подытожила секретничанье, и первой вышла из кухни.

Илья Владимирович встал, принял задумчивый вид, грел в ладонях рюмку с водкой, и – о боже! – не знал, о чём ещё можно говорить. Все мыслимые похвалы были произнесены: и профессионализм высочайшего класса, и коммуникабельность, отзывчивость и щедрость, и душевная, и материальная, заботливость и доброта, и даже необыкновенные душевные качества, раскрывшиеся в материнской опёке над молодыми неопытными сотрудницами, и такие же необыкновенные качества, касавшиеся семейной жизни, словом всё было упомянуто и разобрано. На ум пришёл случай, когда Анна Фёдоровна песочила куколку Галочку, что-то напутавшую с подсчётами. Анна Фёдоровна с покрасневшим, ожесточившимся, принявшим неприятное, даже отталкивающее выражение, лицом, принародно называла  дрожавшую, едва не плакавшую Галочку дурёхой, неумехой. По лицу Анны Фёдоровны было видно, что из уст её готовы вырваться слова отвратительные, оскорбительные, и лишь усилием воли она удерживается от площадной брани. Как выяснилось позже, калькулятор у Галочки был действительно неисправен, и за это бедолага получила внеочередную головомойку. Дурёха никак не могла сложить три трёхзначных числа, всякий раз получая отличный от прежних сложений результат. Анна Фёдоровна, сочась злобой, посоветовала складывать числа столбиком на бумажке, добавив, что успела произвести сложение в уме. Устный счёт Анны Фёдоровны оказался верным, что добавило позора на склонённую девичью головку. Этот случай припомнился Илье Владимировичу, и он принялся расписывать необыкновенные математические способности покойницы. Находясь под действием алкоголя, Илья Владимирович никак не мог поставить в своём панегирике точку, и дошёл до десятичных логарифмов, которые Анна Фёдоровна  брала опять же в уме. Сообщив эту новость, с ужасом подумал – что он несёт? – на кой ляд Анне Фёдоровне потребовалось решать десятичные или какие-либо иные логарифмы. Ужаснувшись, наконец, закруглился.
Путаное выступление Ильи Владимировича завершило прощальные речи. Скорбящие разделились на группки по привязанностям и интересам. Человек пять – шесть покинули поминки, жаждущие отправились курить, кто на лестничную площадку, кто в лоджию, сдвинув в сторону стулья у двери.

Волоокая Ирина уединилась в дальнем закутке лоджии, против кухни, где стояли шкафчики со всевозможной домашней утварью. Открыв окно, подставила лицо освежающему ветерку, закурила. Дым втягивался внутрь, девушка встала сбоку от оконного проёма. Подошёл Юра, стандартный юноша тридцати лет. Длинные волосы, расчёсанные на прямой пробор, двумя тёмно-каштановыми крыльями свешивались на лоб, касались концами тугих щёк. Взгляд уверенно и победительно обнимал женскую фигуру. Тридцатилетнему юноше наскучили заупокойные речи, организм жаждал эротических игр. Ирина тягуче посмотрела на приблизившегося самца. У Юрия ёкнуло сердце. Туманность взора притягивала, сочные губы обещали, округлые формы прельщали. На пухленькую пышку  Ирина не походила, но и острые углы в её фигуре отсутствовали. В фирме Юра работал три месяца, Ирину приметил сразу, а с недавних пор её обольстительны формы заставляли просыпаться по ночам. Очень Юре хотелось узнать, как это ухоженное, взлелеянное в фитнес-клубе тело будет выглядеть на его тахте наяву, а не в сновидениях. Туманный взор встретился с его взглядом. Задрожали руки от желания ощутить в ладонях женскую плоть. Обольстительному телу самому желалось испытать пружины на его тахте. От любопытных взглядов из кухни прикрывало висевшее на верёвке бельё, но у дверей толпились люди, и Юрий подавил желание.
Выпустив струю дыма в тёмное заоконное пространство, Юра облокотился на подоконник, пробормотал:
- Довольно утомительно выслушивать речи на поминках.
- Да уж. Как я тебя понимаю! – собеседница отозвалась приглушённым хихиканьем.
- Между нами говоря, - продолжал Юра, сопроводив слова ироничным хмыканьем, - Анна Фёдоровна была очен-но стервозной бабой. Как она ту куколку, как её, Галочка, доставала. Ведь на ровном месте до слёз доводила. Несчастная девчушка даже уволилась, не выдержала.
Ирина издала короткий смешок.
- Как вы, мужчины, наивны! На ровном месте! Галочка глазки Олежеку строила. Тот, видно, воспылал и пошлёпал куколку по попке, а наша мегера увидала.  
- Ну, пошлёпал и пошлёпал. Вот невидаль! Мегере-то какое дело, кто кого по каким частям тела шлёпает?
- Ну, Юрик, ну, Юрик! Да ты что, ничего не знаешь?
- А что я должен знать?
- Да мегера с Олежеком трахалась напропалую.
- Надо же! – Юра покрутил головой, ухмыльнулся, стряхнул пепел. – Ты-то откуда знаешь?
- Догадалась. Да мне-то, в общем, дела нет до того с кем она трахалась. Олежка мне безразличен. Случайно вышло. Мне её подпись срочно понадобилась, а она в банк укатила и с концами. Я на мобильник, у неё батарейка села. В банк позвонила, те удивились, говорят, уж час как отбыла. Минут через сорок сама является. Уж молчала бы, а то раскудахкалась: «У нас пробки прямо как в Москве». Пробки и у нас бывают, но не такие же, чтобы по полтора часа стоять. Потом уж, само собой как-то примечать стала. Как мегера на полдня в банк укатит, так и Олежека нет. То без машины шагу не ступит, куда там! А тут – «Да зачем машину попусту гонять? Я на «газельке» съезжу».
Что обольстительная Ирина случайно, без всякого подспудного интереса выведала сердечные секреты своей начальницы, Юра не поверил, но перечить девушке не стал. На её счёт у него имелись совсем иные планы, с которыми ирония не совмещалась.
- Надо же! Ловко Олег пристроился. А я всё голову ломал, как это у него всё так складно получается. Посмотришь, цветёт и пахнет, одни хиханьки да хаханьки.  А получает больше всех из нашей братии. Облом ему вышел. Да бог с ним, с Олегом, устроится, - Юра повернул голову, вглядываясь в лицо девушки. – Может, уйдём? Положенное отбыли.  Кофе заварим, винца путнего по дороге купим, посидим.
Ирина усмехнулась.
- Предлагаешь романтический вечер? Свечи будут?
- Обязательно, - выдохнул истомившийся тридцатилетний юноша.
- Тогда я не против. Побудь здесь минут десять. Я соберусь, подожду внизу.

Борис Семёнович покурил, постоял у раскрытого окна, вдыхая прохладу. Навалилась усталость, опустошённость. Он чувствовал, что не в силах более произнести ни слова. Борис Семёнович чувствовал расположение к гостям, говорившим столько доброго, хотя и не очень верил в искренность их прочувствованных речей. В то же время ему хотелось, чтобы гости поскорей разошлись, и в квартире установилась тишина. Одновременно ему было муторно, беспокойно оставаться в этой тишине наедине с осиротевшими детьми, расклеившейся тёщей. Алевтина Витальевна периодически принималась рыдать у него на плече, уверять ушедшую дочь, что никому не отдаст Борю. Борису Семёновичу это было неприятно. Он не знал, куда деть себя, вернулся к столу. Застолье основательно поредело. На освободившееся место подсел Мишель.
Мишель, Михаил Валентинович, подвизался в строительном бизнесе. Мишелем прозвала его жена, имевшая склонность переделывать русские имена на иностранный лад. Дела его до некоторых пор шли не шатко, ни валко. На плаву держался уверенно, но покупать жене бриллиантовые колье позволить себе не мог. Года два назад положение в строительстве жилья резко изменилось в лучшую сторону. Жильё, фирма, в которой работал Михаил Валентинович, строила в микрорайоне, имевшем среди горожан оригинальное прозвание «Сосновка». Про Сосновку в городе говорили, что это наша, местная Рублёвка. Говорили по-разному. Одни – с гордостью, превосходством, частенько переходящим в самодовольство, другие упоминали о Сосновке с чёрной завистью, иные вспоминали про «местную Рублёвку» с затаённой ненавистью, было и некоторое число горожан, относившихся к хоромам «белых людей» совершенно равнодушно. Цены квартир на «Рублёвке» начинались с семизначных чисел. Строительный бум круто завернул вверх кривую доходов созидателей жилплощади. Правда, повышение доходов коснулось не всех. Михаил Валентинович принадлежал к числу созидателей, которых коснулось. Он тоже посещал стройплощадки, даже  надев каску, поднимался на верхотуру. В круг его ведения входили более важные, вернее, более прибыльные дела, чем заливка бетона, разнарядка рабочих, расчёты конструкций и прочая мелочёвка. Михаил Валентинович руководил финансовыми потоками. И вот уже с год, или около того, Полина к месту, и не к месту любила повторять, что они «не бедные люди».
Воздушные замки, мифические квартиры фирма не создавала. И квартиры, и замки существовали в действительности. Существовали, но не для всех.
Месяцев шесть-семь назад, Анна Фёдоровна, как предполагал Борис Семёнович, с подачи сестры повела речь о том, что пора свою, хотя и трёхкомнатную, но убогую квартиру, обыкновенную «трёшку», сменить на современную, просторную, выстроенную по европейским стандартам. Вопрос висел в воздухе, к нему не раз возвращались, но окончательного решения так и не приняли. Цена квартиры, в которую имел смысл переезжать, обозначалась восьмизначным числом, и непрерывно росла. Главный довод Анны Фёдоровны заключался в том, что рост цен обгоняет рост доходов, и чем дольше тянуть с решением, тем больше придётся выкладывать лишних денег. Без банковского кредита никак не обойтись, и это обстоятельство удерживало Бориса Семёновича. Мишель, совмещая приятное с полезным – как не порадеть дорогим родственникам, - тем более, за каждого залучённого для фирмы клиента имел законный процент, настаивал, теребил при каждой встрече. Очередная евровысотка сдавалась после Нового года, и супруги склонялись к положительному решению. Теперь же решение вопроса опять повисало в воздухе.
Мишель налил в фужеры сухой «Изабеллы».
- Давай!
Выпили не чокаясь. Борис Семёнович отпил треть бокала, вяло жевал пластик сервелата.
- Ты меня извини, Боря, - негромко говорил Мишель, - вроде бы сейчас и не к месту заводить такие разговоры, но мы когда с тобой в следующий раз встретимся. Хотелось бы решить вопрос однозначно.
Борис Семёнович дожевал колбасу, показавшуюся ему безвкусной, съел маринованную маслину.
- Да я даже не знаю, нужна ли мне теперь квартира.
Мишель с аппетитом скушал тартинку с