Псих

Это была последовательная вереница сновидений. Каждое новое — продолжение предыдущего. Здесь ничего не придумано. Всё происходило на самом деле, но... по ту сторону.

Среди кромешной тьмы ярких образов, среди сладостной истомы страха; в этом бреду, в этом аду, однажды я осознал себя. Я был, потому что там меня не было. Я существовал, потому что я мыслил. Я наконец смог отличить сон от яви и научился оставаться собой даже во сне.
Но за мной гнались. И меня сжирали. И я умирал. Прошиваемый болью, перетираемый в зубах, терзаемый холодной удушливой водой. Я кричал и падал, поднимался и вновь бежал. Снова и снова, пока не понял, что сон — это явь. Явь, где я могу творить всё, что угодно.

Кошмар. Один из моих любимых.
Ночь. Светит полная луна. Я иду по старому кладбищу среди покосившихся крестов и треснувших надгробий. Воздух пропитан запахом могил. В затхлой тишине висит чувство обречённости и близкой смерти. Мир проваливается в черноту - за прутьями кованой ограды нет ничего. Теперь всё сущее здесь.
Я обожал этот кошмар.
Кому-то такая любовь покажется странной, но сновидения, кошмары, - это первое, что я помню в своей жизни. Однажды проснувшись в холодном поту, я понял, что живу. Что мир, где я оказался, - реален; а тот, что привиделся мне во сне, - нет.
Это было величайшее наслаждение: понимать, что ты настоящий; понимать, что сон - просто сон. Это было величайшее наслаждение: быть всесильным, могущественным и неуязвимым в огромном полноценном, но фантастическом мире, который создавал мозг, когда бодрствование прекращалось. Ни один наркотик не даст столько, сколько даёт осознанное сновидение. Во сне можно вызвать кайф просто усилием воли. Без похмелья. Без позорных танцев в одних трусах. Без риска умереть от отравления.
Поэтому я любил кошмары. Особенно этот.
Жуткие монстры, ходячие мертвецы, упыри и вампиры приходили ко мне, но я уже знал, чем отличается сон от яви. О, как я наслаждался выражением ужаса на их лицах и мордах, когда тощий тринадцатилетний пацан представал перед ними тварью ещё более страшной и дикой, чем они сами. Я рвал на куски, я пил кровь, я крошил в труху черепа и кости, вырывал кишки и душил ими мерзких уродов. Я был неуязвим. Я был всемогущ.
Вот и сейчас я ждал, когда разверзнутся недра могил, и полусгнившие костлявые мертвецы выползут наружу, мечтая пожрать мою плоть. А я, бесконечно могущественный, буду разбивать о камни их опустевшие головы, отрывать конечности, и смотреть в божественном экстазе, как они корчатся и воют на земле не в силах добраться до горячего тела.
Ночная мгла леденила кожу, ветер трепал волосы и футболку, старые кеды напитались холодной росой: ни упырей, ни вампиров, ни бродячих мертвецов. Я уже было решил пойти поискать, как вдруг где-то позади раздался необычный шум.
Нет, не влажный шорох осыпающейся земли, и не адский грохот рухнувших надгробий.
Нет.
То был тихий стон, доносившийся из под зелёной травы. Зелёной настолько, что свет Луны превращал покров в усыпанное изумрудами поле. Мертвец скрёбся и стонал, он желал выбраться на воздух, но цепкая глина надёжно связала его сгнившее тело. Мертвец грыз её зубами, в то время, как его самого грызли черви, причиняя боль ещё гуще и проникновеннее, чем боль сгорающих в Геенне грешников.
Я бросился к могиле.
Разгребая землю руками, я спешил откопать мертвеца. Я спешил утолить свою жажду насилия. Хотя бы здесь. Хотя бы во сне.
Изумрудная трава летела в стороны, разбрызгивая вокруг подлунную росу. Жирная земля забивалась в ногти, сухие ветки и листья резали кожу. Это совсем не походило на сон.
Показалась тощая рука мертвеца, исступлённо хватающая за край неглубокой ямы. Она нестерпимо воняла, белые опарыши сыпались из прогнилей и казалось сияли внутренним светом. Земля натужно вздымалась, и за нею вздымался нечеловеческий стон. Так, наверное, стонут приговорённые к смерти. Их голоса сбиваются на вой, и вой этот разрывает им глотки. Кладбище отозвалось приглушённым эхом и на мгновение мне почудилось, что всё слишком реально, но вспученный холм осыпался, и, жутко заламывая конечности, на поверхность выбрался мертвец. Меня передёрнуло от отвращения.
Когда-то эта женщина была красива. Во всём её облике читалось давнее великолепие. Может быть она умерла молодой. Но сейчас...
Скользкими лохмотьями с костей сползала кожа, обнажая чёрное волокнистое мясо. Смоляные волосы скрывали лицо и плечи, но не дряблую грудь, обвисшую почти до живота. Потроха изгнили, и валились сверкающей студенистой массой из дыры на боку, разматываясь, как отпущенная с веретена нить.
Прохватило ветром. Я не заметил, что меня бьёт дрожь. То ли от холода, то ли от страха.
Ветер приподнял сальные волосы, и я увидел её лицо. Вернее то, что от него осталось: два красных угля в зияющей черноте глазниц, провалившийся в бездну черепа нос и тонкие синие губы. Она смотрела на меня так яростно и жадно, что я невольно попятился. Улыбка потянулась зловещей гримасой по обезображенному смертью лицу, и я увидел зубы: острые и тонкие, как иглы; сверкающие жемчужной белизной. Даже у африканских людоедов не могло быть таких зубов. Что за чертовщина!?
Я бросился прочь, но тут же врезался во что-то скользкое и холодное, и упал навзничь. Предо мной стоял рослый мужик, и если бы не трупные пятна и провалившиеся мышцы, я бы принял его за живого. Ещё более зловещий, чем зубастая баба, алчно улыбаясь, смотрел он на меня. В его левой глазнице плясала тьма, зато в правой - холодно скалилась жёлтая Луна. Он медленно кренился ко мне, и страшный скрып окоченевшего тела вторил движению. Свет выхватил половину лица: в разорванной щеке блестели иглы острых зубов. За спиной послышалось смрадное дыхание. Долго, как в мистических фильмах, я поворачивал голову, чтобы оглянуться, хотя доподлинно знал, что увижу: мёртвая тётка сидела почти вплотную и тянула смертоносную челюсть к моей шее.
Вскрикнув, я побежал.
Разум не верил. Наперекор ему голос внутри истошно вопил: "Это не сон!"
Но и не явь?! Разве мертвецы восстают из могил? Разве они бегают по кладбищам?
Какая-то коряга подвернулась под ногу, и я едва не упал. Эта заминка позволила оглянуться. Пальцы похолодели, сердце замерло в груди, и не билось очень долго - целую вечность. Мне показалось, что оно больше никогда не забьётся. Тело полностью потеряло контроль и двигалось помимо моей воли, обуреваемое первобытным ужасом. Мертвецы не бежали за мной, и не ковыляли, как это часто рисуют в фильмах про зомби, - они плыли по воздуху, не касаясь изумрудной травы.
Невозможно! Почему? Неужели они призраки? Личи?
Кладбищенская ограда осталась далеко позади. За нею был самый обыкновенный мир, наполненный ночными запахами и звуками. Долгий луг начинался сразу за куцей рощицей, и прямо за ним я увидел горящий огонёк. Чей-то дом? Костёр в поле?
Ноги будто набили ватой, лёгкие разрывало жгучим воздухом, и в висках стучала кровь, но я бежал, зная, что стоит мне хоть на секунду остановиться - я не смогу больше сделать ни шагу.
Огонёк превратился в маленькую часовенку: свет горел внутри, в единственном окошке. Он сражался с обезумевшей тенью, падающей от часовни, но сил его едва хватало, чтобы не пускать её внутрь. Снаружи не было видно ничего.
На ощупь я отыскал вход и распахнул двери. Мертвецы заметно поотстали, но продолжали упрямо гнаться за мной. Они были на середине поля, когда я захлопнул створки и опрокинул тяжёлый засов. Громадная балка упала в пазы, а я - на пол.
Судорожно глотая воздух, я попытался успокоиться. Если не успокоиться, то хотя бы прийти в себя. Попытаться найти объяснение... Но стоило даже чуть-чуть собраться мыслями, как дикий ужас хватал за плечи и начинал безудержно трясти.
Лишь несколько минут спустя я понял, что загнал себя в ловушку. Часовенка оказалась вовсе не часовней, а чьим-то фамильным склепом. По кругу комнаты, в свете единственной масляной лампы, мерцающей где-то у потолка, висели мраморные таблички с именами и датами: такой-то такой-то, дата рождения, дата смерти, короткая эпитафия. В середине на каменном постаменте стоял матово-чёрный гроб, а над ним - в мертвенном безмолвии склонилась фигура в плаще. С душераздирающим треском фигура пришла в движение. Незнакомец скинул капюшон, и я увидел гладкий белоснежный череп, таращившийся на меня пустыми глазницами. Качнулась крышка гроба, и полетела на пол. Смрадный запах ударил в ноздри, отвращение на секунду вытеснило страх, но лишь на секунду. Сгнивший, изъеденный червями и плесенью мертвец уселся в своём мрачном ложе.
Эти двое не спешили нападать на меня; не сразу я сообразил, почему. Их взгляды были устремлены вовсе не ко мне, они смотрели на дверь склепа, в щелях которой сочилось что-то белое. Оно прорывалось снаружи, продавливалось сквозь дыры и червоточины, проползало под косяком, собираясь в одну лужу, которая поднималась вверх, облепляла старое дерево и всё больше и больше напоминала тех самых зомби, что я повстречал на кладбище. Белёсая рука, постепенно приобретавшая изначальную форму, протянулась и вцепилась в плечо. Она была тонка, почти изящна: меня схватила мёртвая женщина. Не было ни желания, ни сил досматривать этот жуткий ночной кошмар, и я решил, что не сдамся без боя.
Мой кулак устремился прямо в центр белёсой жижи. Мертвечиха взвыла и, выпустив моё плечо, повалилась на пол переломленная пополам. В месте удара открылась огромная дыра, из которой посыпались кишки и черви. Глупо было стоять и ждать, когда мёртвый мужик попытается схватить меня, - я ударил сразу. В то место, где, как мне показалось, у мертвеца было колено. Лужа, расползавшаяся по деревянным створкам, рухнула на пол, расплёскиваясь и заливая всё кругом. Я перескочил через гроб и выпихнул плечом противоположную дверь.
Полутёмная лестница увела меня в сырой подвал.
Под ногами хлюпала жижа, где-то капала вода, а я бежал вперёд, распугивая крыс - этих вечных врагов покойников. Чуть не упав на возникшей за поворотом лестнице, я выбрался из подвала в старом заброшенном доме, и поспешил захлопнуть крышку люка, опрокинул на него здоровущий лакированный шкаф.
Жуткие звуки доносились из под пола. Жуткие звуки доносились из соседней комнаты. Там меня ждал ещё один сюрприз: мёртвый синюшный младенец, пожираемый червями, нестерпимо воняющий, и царапающий столешницу острыми птичьими когтями. Он видел меня, он тянулся ко мне, он истошно вопил, будто его резали и поджаривали на медленном огне.
Я схватил трухлявый стул и с размаху обрушил на мерзкую тварь. Гнилая плоть размазалась по столу, черви посыпались на пол, но младенец продолжал шевелиться и тихо попискивать.
Раздался грохот, что-то заскребло по доскам: наверное мертвецы из подвала умудрились сдвинуть шкаф. Значит, ещё пара мгновений и они окажутся здесь!
Я выбежал из домика и с удивлением обнаружил, что стою на знакомой улице. Всего в двух кварталах отсюда находился мой дом. Стремглав я помчался туда, ещё надеясь спастись.
Тени мертвецов, ужасающе