преследуют меня? Может я для них что-то вроде деликатеса? Однако теперь следовало задать ещё один вопрос: почему они отстали? Если зомби действительно пытались сожрать меня, почему я всё ещё жив?
Проснулась мама. Едва увидев моё лицо, она воскликнула:
-Что с тобой?
"Мама, на меня напала толпа живых мертвецов!"
Подобные фразы не вызывают доверия. Особенно у взрослых.
-Помнишь, я рассказывал тебе пару дней назад, как проснулся посреди кладбища?
Она кивнула.
-Всё повторилось...
Что могла ответить мама?
"Сынок, я тебе верю! Давай повесим распятье на дверь, а на подоконниках разложим чеснок!"?
Конечно же новый поход к психотерапевту. И конечно она сопровождала меня.
Врач долго слушал, потом долго рассматривал мой нос, потом что-то долго записывал в карточку. Потом меня попросили выйти, но я всё равно услышал их разговор через тонкую дверь. Врач советовал метери поместить меня в лечебницу, чтобы я "отдохнул". "Понимаете, - говорил он, - переходный возраст... компьютерные игры... конфликты со сверстниками... Мозг перегружен от обилия информации... Мальчик совершенно здоров... ему нужно отстраниться от проблем... под наблюдением специалистов..."
Так я попал в "лечебницу".
Палата "шестьдесят семь", пастельно-жёлтые стены, сварливые медсёстры, тихие подростки, жмущиеся по углам. По-крайней мере ни один зомби не войдёт сюда незамеченным.
В соседней палате лежала девочка по имени Лиза. Мы с ней сразу сдружились. Мне нравилась её меланхоличная бледность, утончённая худоба, чёрные волосы, всегда опрятно уложенные. Она отличалась от прочих детей больницы некоей надменной отстранённостью, и казалась мне принцессой из сказки, которую папаша-король запер в высокой башне. И приставил сотни слуг, чтоб охраняли денно и ночно. Мы любили гулять по коридорам. Эти прогулки дарили мне покой и уверенность. Я сам чувствовал себя принцем, который тайно проник в башню, притворился одним из соглядатаев, и вот-вот вызволит принцессу. Лиза стала моим спасением от смертельной тоски в доме скорби. Именно в ней я чувствовал биение живого человеческого сердца и горячую кровь.
Две недели прошли в безрассудном спокойствии. Я хорошо спал, и может поэтому забывал свои ночные "кошмары". Сны без сновидений - так работали таблетки, которыми нас пичкали. Две белые утром. Через четыре часа - четыре. Ещё через четыре часа - две голубые. Две белые и две голубые на ночь.
Ночь приносила покой. Пастельно-жёлтые стены растворялись в голубом тумане небытия. Каждую ночь растворялись. Я закрывал глаза и исчезал вместе с миром.
Фаза быстрого сна... Фаза медленного... Я просто закрыл глаза, и меня больше нет. Я - нигде.
А потом, когда пора просыпаться, я просто открою глаза... И я снова здесь...
Я открыл глаза и немедленно пришёл в себя.
На меня кто-то смотрел. Я лежал на левом боку, спиной к выходу из палаты, и чуял всей кожей, как кто-то буравит меня взглядом. Таблетки! Сознание пульсировало на грани предельной ясности и психоза. Лекарств словно никогда и не было в крови!
Сверху окатило гнилостным вздохом. Холодная жижа капала на подушку. Мёртвечиха была совсем близко. Острые клыки почти коснулись моей шеи. Жадный хохот клокотал в глубине вожделеющего рта: она готова разорвать меня на куски. Но я больше не буду дрожать от страха.
Или так подействовали таблетки, или люди и в самом деле проявляют недюжинную прыть перед смертельной опасностью: одним движением я развернулся в постели и ухватил за горло красноглазую уродину. Пальцы сжались с такой силой, что затрещали древние позвонки. Женщина захрипела, вцепившись в мои руки, и попыталась отскочить в сторону, но я крепко сжимал ненавистную шею, тогда она потащила меня за собой, хрипя и брыкаясь.
С минуту продолжалась наша беззвучная борьба. Горло сплющивалось в моих руках, мертвечиха уже не могла хрипеть, и лишь открывала зубастый рот и выпучивала глаза.
Глаза медленно вылезали из орбит, нос провалился в череп, и вся она как-то сморщилась. Странная метаморфоза чуть не заставила меня отпустить горло, когда ноги мертвечихи вдруг сдулись, как два воздушных шарика, оставляя за собой полосы липкой отвратно воняющей слизи. Руки больше не сжимали моих запястий, и тоже усыхали и сморщивались. Уменьшалось и тело. Опала и стала плоской грудь, сгладились выступы рёбер и ключиц, талия и живот напротив - раздувались, но в то же время уменьшались на глазах, и вскоре у меня в руках оказалась лишь жалкая тряпичная кукла землистого цвета с двумя красными пуговицами вместо глаз.
В гневе я швырнул куклу в стену. Она глухо всхлюпнула и размазалась бледными соплями.
Спать я больше не мог.
Таблетки перестали работать. Ни утренняя, ни обеденная порция не успокоили меня. Я метался по палате до самого вечера и старался не выходить. Вечером мама пришла навестить меня, и я бросился ей на шею:
-Забери меня отсюда! Я сойду с ума!
-Потерпи, - успокоительно сказала она, - Осталось всего несколько дней. Разве ты не хочешь долечиться?
-Я не болен, мам! Я - не псих! Они снова приходили. Сегодня ночью! Я не смогу уснуть здесь. Мне нужна настоящая помощь, а не эти дебильные таблетки!
Мои крики только усилили её волнение. И её нельзя винить. Она хотела спасти меня, но не могла поверить моим словам. Даже для неё я стал просто больным ребёнком.
Ждать живых мертвецов, трясясь от страха и забившись в угол?
А что ещё мне оставалось делать?
Глаза быстро привыкли к темноте, и я настороженно всматривался в тени и отсветы, блуждающие по палате. Мне показалось, что я видел два красных огонька возле двери. Долгое время я смотрел туда, не моргая, пока утомлённый мозг не окрасил палату в чернильно-синий. Я потряс головой и отвернулся, чтоб освежить внимание.
Они склонились над кроватью, кровожадно ухмыляясь. Упыриха откинула простыню, и вцепилась в то, что было под ней. С долей злорадства я наблюдал, как меняется выражение зубастой рожи: сначала удивление, потом испуг, потом ярость. Они порвали одеяло в клочья и заметались по комнате. Мертвецы выли и рычали - то ли в страхе, то ли в гневе. Одноглазый распахнул шкаф и залез внутрь, мертвечиха перевернула тумбочки. Неужели они не видели меня?
Морда одноглазого высунулась наружу. Он принюхался.
Чудовищный взгляд дугой обошёл комнату. Казалось, стоит ему поднапрячься, и на стене, следуя взору, прочертится огненная полоса. Острой иглой взгляд пригвоздил меня к холодной поверхности. Мертвечиха в два прыжка оказалась рядом; жутко улыбаясь, протянула когтистую руку: сейчас она вцепится в горло, и я ничего не смогу сделать.
Запертый в собственном теле, я разглядывал металлические блики на когтях уродины, и находил их прекрасными. Чудесные переливы света и тени, достойные изображения художником, разгорающиеся ярким, ослепительным светом!
Рука твари ошмётком отлетела в сторону. Женщина взвыла и отскочила, скалясь на стену. Мгновенная вспышка стёрла мир, а когда глаза вновь приспособились к темноте, я увидел, как вспучивается поверхность над кроватью. Силуэт гигантского мужика прогибал краску и штукатурку.
Упырь бросился к нему, но яркий луч снова разрезал воздух, а в следующую секунду затрещал пулемёт.
Рой сверкающих пуль вырывался из стены, превращая одноглазого в дуршлаг, расшвыривая куски мяса и внутренностей по палате. Упыриха свалилась на пол грудой костей и плоти, взгляд потух. В несколько секунд с ней было кончено, но её спутник не желал умирать так просто. Он рассыпался серебристым облаком и исчез в изрешёченной двери.
Силуэт над кроватью лопнул, и на пол обрушился бородатый мужик с огроменной чёрной трубой наперевес. Взглядом он отыскал меня и заорал:
-За мной! Быстро! - развернулся и прыгнул в стену. Стена слегка прогнулась, будто была не камнем, а густым киселём, и здоровяк исчез.
Едва шевеля ногами, я подошёл к кровати. Прохождением сквозь стены меня уже не удивишь, но это...
Я толкнул дрожащий слой краски, и он поддался ладони, вдруг проглотив её. Меня с силой дёрнуло и швырнуло на пол.
Башка кружилась так, будто меня только что выловили из миксера. Пространство расползалось неясными тенями, теряя очертания и цвета. Голос здоровяка доносился глухо, как если бы он кричал через подушку.
Кое-как я поднялся на ноги. Предметы постепенно обретали былую резкость, и мне наконец удалось рассмотреть место, куда я попал. Это была вовсе не соседняя палата.
Освещённый мерцающим жёлтым светом, взору предстал маленький ангарчик. От пола до потолка тянулись рамы высоких стоек, аккуратно заставленные всевозможным оружием и приборами; на небольшой площадке передо мной мирно дремал дымящийся пулемёт. На его хозяина я обратил внимание не сразу. Высокий худощавый парень лет двадцати с пшеничного цвета волосами стоял, облокотившись на щит смертоносной машины и, смущённо сминая кепь, улыбался.
-Прости, - сказал он, не выпуская кепку из рук, - второго я прозевал.
При этом его синие глаза в упор смотрели на меня, и я решил, что он адресовал своё извинение мне.
-Ничо-ничо, - пробормотал я, и тут же справа раздался оглушительный густой хохот.
-Агась! - гоготал бородач, - "Ничо-ничо!"
Парень с пшеничными волосами хулиганским жестом накинул кепку. Он быстро стащил толстые резиновые перчатки, доходившие ему до локтя, и улыбаясь ещё шире, подошёл ко мне и протянул руку:
-Нэйт Лютор. Можно просто Нэйт.
Я пожал протянутую ладонь.
-А я Гарри! - рыкнул здоровяк и хлопнул меня по плечу с такой силой, что я едва-едва вновь не очутился на полу.
-Знаю, у тебя много вопросов, - сказал Гарри и сделал многозначительную паузу. Он думал, что я кивну, или скажу, мол да, но я был ошарашен внезапным спасением, а ещё у меня до сих пор кружилась голова, так что вопросы, если и были, вертелись далеко от сознания. Не дождавшись ответа, Гарри кивнул вместо меня и провозгласил:
-Вопросы подождут до завтра, а сейчас тебе нужно отдохнуть.
И они с Нэйтом повели меня по коридорам и лестницам мимо комнат, увешанных чесноком, распятиями и иконами, заваленных серебром, уставленных цветными склянками и банками; и мимо клеток, где за решётками бесновались маленькие зверушки - все, как одна, клыкастые и злые. Спать меня определили в одну из таких комнат, где вокруг кровати в беспечном порядке болтались и огромадные связки чеснока, и иконы, и распятья, и ленты серебряных пуль, а в самом углу стояла крохотная клетка, в которой сидело нечто кругло-мохнатое и наблюдало за мной маленькими красными глазками. Ни лап, ни крыльев, ни тем более рта нельзя было различить в свете закопчённой лампочки. Но и жиденький этот свет мгновенно потух, стоило мне коснуться головой подушки. Как ни странно, впервые с момента пробуждения на кладбище, я почувствовал себя в полной безопасности. И со спокойной душой, без страха и тревоги, наконец смог нормально заснуть.
Меня разбудил запах жаренной картошки.
Уже утро? Или всё ещё ночь?
Бурчащему желудку было всё равно. Он недовольно ворчал и заставлял меня принюхиваться. Я побрёл на запах съестного, минуя все те же комнаты и клетки, что проходил перед сном.
В маленькой кухоньке Гарри готовил завтрак. А может обед. Он варил рыбу и жарил картошку, ловко подбрасывая обмасленные кружочки на сковороде. Нэйт сидел у окна,
