БУЛУУС. ВОСКРЕСНАЯ ПОЕЗДКА

растущих тех же самых елей и берёз.
    Для купания племянников в реке нашёл подходящее место, песчаное  ровное дно, площадка размером четыре на четыре метра, где свободно просматривалось дно, и глубина доходила мне до колена.
    Вода Тарынг прозрачная, но ржаво-коричневатого цвета, чему виной были донные отложения и, вероятно, выходящие на поверхность залежи железа; что удивительно, рыбы в быстрых струях Тарынг так и не увидел.
    Племянники просто визжали, просили, дядя, мы хотим купаться. Зайдя в воду, взял их за руки и они начали своё знакомство с рекой. Визгу было, не передать. Контраст горячего тела с холодной водой. Затем привыкли и под моим присмотром плескались самостоятельно, без страха окунались в неё; приходилось и прикрикивать, когда, заигравшись, приближались к глубокому участку реки.      
    Восторг детей легко объясним, где можно в пределах города выехать отдохнуть, чтобы не встретить таких же любителей отдыха; большинство полян и лужаек замусорены, почему-то отдыхающие не считают нужным прибрать за собой, уезжая домой. Да и такая вот горная речушка намного лучше, чем река Лена, в пределах города.
    Вот поэтому радостный визг и счастливый крик практически не переставал звучать над рекой, растворяясь звонким эхом в лесу.
    Вскоре к Лизе и Богдану присоединились дети туристов. Младшие мальчики также плескались на мелких участках реки, две девочки лет двенадцати, рассекали поверхность вод на надувном матрасе.

                             ГУМИЛЁВ И ВЕРТИНСКИЙ
    Соседи, кроме их детей, о себе никак не заявляли.
    Идти к ним за спичками, которые так благополучно оставили дома, как и нож, не хотели. Обошлись и без костра.
    Десять метров, почти по пояс заросшей травой поляны не расстояние, затруднявшее хорошо рассмотреть, что творилось у костра и возле палаток. А уж тем более, что говорят. Послеобеденный отдых закончился, и соседи группой расселись вокруг костра. Послышались струнные переборы, на удивление свежо и мягко звучавшие в жарком солнечном воздухе. Сразу вспомнились пионерские ночи с песнями у костра и откуда-то издалека, из прекрасного прошлого, повеяло непонятной грустью, и воспоминания волной накатили из потревоженных волнением бухт и заливов памяти. Слегка увлажнились предательски глаза; их быстро, чтобы никто не заметил вдруг накатившего чувства, вытер. Приятно, чёрт возьми, приятно!
     От костра послышался неразборчивый разговор, который вскоре прервал или перекричал женский голос:
    - Лиечка, - обращался владелец голоса к кому-то, - давай, расскажи нам что-нибудь из Гумилёва.
   - Да, Лия, действительно, - поддержал женщину мужчина, - внеси в этот радостный летний день нашего отдыха на природе праздничную нотку.
   - Ну, что ж, - послышался голос Лии, немного низкий, но приятный, обладательница его представилась мне особой среднего телосложения, фигуристая и аппетитная на вид. – Раз публика просит, - продолжала она с нескрываемым кокетством, - надо её уважить.
    Признаюсь, я приблизился к сидящим у костра людям, но они не обратили на меня внимания или не заметили, увлечённые собой.
    Девушка, которая поднялась, чтобы продекламировать стихи Гумилёва, совсем не соответствовала моим фантазиям. Мальчишеского, почти подросткового телосложения, невысокая, короткая ёжиком стрижка светлых волос, отчего она казалась на лысо выбритой, тонкие полоски купальника плотно облегали плоскую грудь с отчётливо проступающими пиками сосков. Сложив на груди тонкие, изящные руки с длинными ломкими пальцами Лия, это оказалась именно она, вытянувшись как струна, запрокинув голову, подставив лицо солнечному свету, подняв высоко острый подбородок, она нервно, с надрывом и трагедией в голосе начала:

                                   Созидающий башню сорвётся,
                                   Будет страшен стремительный лёт,
                                   И на дне мирового колодца
                                   Он безумье своё проклянёт.

                                   Разрушающий будет раздавлен,
                                   Опрокинут обломками плит,
                                   И, Всевидящим Богом оставлен,
                                   Он о муке своё возопит.

                                   А ушедший в ночные пещеры,
                                   Или к заводям тихой реки
                                   Повстречает свирепой пантеры
                                   Наводящие ужас зрачки.

                                   Не спасёшься от доли кровавой,
                                   Что земным предназначила твердь.
                                   Но молчи: несравненное право –
                                   Самому выбирать свою смерть.

    Установилась тишина. Умолк ветер, перестала перешёптываться листва и угомонилась трава.
    Раздались после некоей паузы аплодисменты. Поначалу робкие и единичные, затем аплодировали все, сидящие у костра.
   Мне тоже понравилось чтение, но я решил благоразумно остаться в тени благодарностей, щедро льющих из уст подруг и друзей Лии.
   И ждал продолжения.
   И оно не заставило ждать.
   Но перед тем, как оно последовало, Лия медленно повернула в мою сторону голову, прищурив вспыхнувшие ярким огнём глаза, прозрачный ореол коротких светлых волос полыхнул в лучах солнца; она улыбнулась и кивнула мне головой. Я приложил к виску два сложенных вместе пальца и указал ими в её направлении, улыбаясь в ответ и беззвучно соединив ладони, имитируя хлопок.
    - Я думаю, - услышал я неуспокоенный, звенящий голос Лии, - будет уместно послушать Мишу. – Они продолжала стоять, повернувшись ко мне боком. – Давайте его попросим, - и захлопала в ладоши.
    Поднялся Миша. Крупный увалень почти двухметрового роста. Гитара в его крупных руках смотрелась игрушечным атрибутом. Он виновато огляделся, протёр руками лицо, пожал плечами, выражая всем видом неуверенность.
    - Что вы желаете, чтобы я исполнил? – высокий, резкий, срывающийся голос, не соответствовал его фигуре, и мне было не понятно, как он вообще может петь с такими голосовыми данными.
    Миша оглядел друзей, но они упорно продолжали молчать.
    - Миша, - пришла на помощь Лия. – Что-нибудь, пожалуйста, из Вертинского…  
    Лёгкий вздох всей компании ветерком пронёсся над поляной.
    Миша положил крупные пальцы на гриф и секунд тридцать терзал струны беспорядочным глиссандо.
    И вдруг без перерыва запел.

                     Вас уже отравила осенняя слякоть бульварная
                     И я знаю, что крикнув, Вы можете спрыгнуть с ума.
                     И когда Вы умрёте на этой скамейке, кошмарная,
                     Ваш сиреневый трупик окутает саваном тьма…

                     Так не плачьте ж, не стоит, моя одинокая деточка.
                     Кокаином распятая в мокрых бульварах Москвы.
                     Лучше шейку свою затяните потуже горжеточкой
                     И ступайте туда, где никто Вас не спросит, кто Вы.

     Выгнать детей из воды оказалось решительно невозможно. Глядя на племянников, вспомнил своё детство и отрочество: барахтаешься до посинения в воде и всё равно выходить на берег не торопишься. Так и с ребятнёй, когда долгие уговоры  и мотивации, что нужно очень долго добираться домой, на них не подействовали, поступили просто – взяли на руки кричащих и болтающих руками-ногами детей, растёрли полотенцами. Одели – и это всё под громкий плач, что они ну просто умоляют нас разрешить ещё чуточку покупаться – усадили в машину и отправились в путь.

                                        ДАЛЬШЕ
     Следующим водным препятствием с перекинутым через берега мостом была река Лотенга.
     По внешнему виду она была родной сестрой реки Тарынг. Подмытый  течением, обрывистый берег, с торчащими из него, словно застывшие змеи, корневищами деревьев, чудом сохраняющих вертикальное положение одиноких сосен и обрушившегося в воду сломанного пополам ствола ели, создающего естественное препятствие току воды. Другой берег – заросший полностью камышом и редкими стрелами синих цветов иван-чая.
     Шириной Лотенга уступала Тарынг, но несла того же ржаво-коричневого цвета воды.
     Пейзаж вокруг решительно меняется благодаря строительству дороги. Часто попадаются указатели с ограничением скорости то семьдесят, то пятьдесят километров в час, то с надписями «ведутся дорожные работы».
     Навстречу бесконечной вереницей несутся самосвалы со скальной породой в кузове, встречались рабочие-дорожники в ярко-оранжевых жилетах, крупные дизельные трактора и экскаваторы. Встречались огромные горы щебня, наваленные на обочине, приготовленные для укладки дорожного полотна.
     Когда миновали следующий мост через реку Менда, стали чаще встречаться указатели, что там, в направлении стрелки расположены вахтовые посёлки строителей. Сквозь редкую поросль тонких ёлочек отчётливо просматривались жилые вагончики, бочки с водой, вышки с антеннами и проволочный забор, окружающий территорию поселения.
     Реку Менду, двоюродную или троюродную сестрицу реки Тарынг, можно с очень большим преувеличением назвать рекой. Как называют средние жилые массивы посёлками городского типа, так и Менду без условностей я окрестил крупным видом ручья мелкого подвида реки.
     Вот и она, прорезающая местами заболоченную долину с густыми зарослями камыша, осталась позади.
     По обе стороны трассы вековая тайга с проложенными дорогами и прорубленными просеками, где установлены металлические конструкции вышек с протянутыми между ними тросами алюминиевых проводов.
     Смотря на это, в голову закралась презреннейшая мыслишка, что в самой внутренней составляющей природы тайги ничего принципиально не изменилось. Как была она дикой и не тронутой человеком, за редким варварским вмешательством, так и осталась. Как существовали испокон времени дикие и глухие места, где не ступала нога человека, где он не осквернил своим высокоинтеллектуальным цивилизованным присутствием священные места, так они и остались таковыми. И с большой долей вероятности возьмусь утверждать, что природа, читай, тайга, не особо по этому поводу скорбят и печалятся.
    Что до четвёртой реки Тамма, сводной сестрицы Таранг, Лотенги и Менды, встреченной нами, то её присутствие в ландшафте долины едва уловимо. Крутые, почти круглые изгибы русла с обильно разросшимся камышом, надёжно упрятавшим реку от посторонних глаз; высокая сочная трава, растущая на полянах, изобилует тёмно-рыжими и болотными оттенками.
    Так что, если бы не мост с указателем, проехали бы мимо и ничегошеньки не заметили.
     Чем ближе приближались к заветной цели, тем чаще встречались дорожные знаки и грузовики. Выросло количество работающей дорожной техники. Ну, хоть бы одна легковушечка встретилась за всё время.
     После указателя «Россолада 3 км. Якутск 49 км» нас обогнали две старые тёмно-синие «Жигули»-семёрки, выгоревшие под беспощадным солнцем короткого северного лета; забрызганная каплями известковой жгуче-белой пыли «Escudo» и УАЗ-буханка, яростно дребезжащая рессорами.
     Миновали ещё один указатель «Хапсагай 1,5 км. Якутск 46 км».
     Посыпанная щебнем дорога изобилует скрытыми ямами, в солнечных лучах они невидимы, в них непременно умудряется попасть наша «Toyota». Безбожно стучат камешки по дну барабанной дробью.
     Несмотря на неудобства, племянники успели вздремнуть и продолжить бодрствование после кратковременной