крыльями. Тогда он это четко понял и почувствовал, он вообще очень чувствителен к делам такого рода. Что ж, если помочь ей может только Генрих, он узнает об этом деле. Махмуд, конечно, парень надежный, проверенный и закаленный, его работу хвалят, и к его бригаде не бывает серьезных нареканий, но если он хоть пальцем прикоснулся именно к той девушке, он за это ответит. И перед Генрихом, и перед Гаем.
Когда Семерка пришла в себя и впервые открыла глаза, ее взору предстала весьма живописная картина. Бесконечно глубокое небо, парящие в нем птицы и рука, простирающаяся к ней. Что это? Где она оказалась? Кто спешит к ней с небес? Поморгав, прогоняя пелену сна и запекшиеся слезы (она снова плакала во сне, потому что опять кровавая дорожка медленно ползла по прекрасному лицу неизвестного мужчины от края губы к скуле, оставляемая незримым лезвием), она повернула голову и уперлась взглядом в стену, обитую нежным шелком оливкового цвета. Хотелось провести по ней рукой, но слабость во всем теле не позволила ей сделать это. Сил не было совершенно. Она почувствовала сухость во рту.
- Очнулась? – послышался женский голос. – Это хорошо. Тебе что-нибудь нужно?
Семерка медленно повернула голову на звук и увидела женщину средних лет, одетую в опрятную светлую одежду, но, не смотря на наряд, безысходность во взгляде выдавала в ней невольницу.
Неужели, пока девушка была без сознания, ввели новую форму одежды? Теперь не выдают безразмерные застиранные дерюги с чужого плеча? Но о чем она думает? Она была на грани жизни и смерти, и вот она очнулась. Но надо ли ей это - жить в таких условиях? Зачем?
- Ты хочешь чего-нибудь? – повторила свой вопрос женщина тихим голосом. В ее взгляде читалось участие, но разве она может действительно сделать что-то стоящее для Семерки? Это не в ее власти.
- Да, свободы, - прохрипела девушка, облизнув сухие губы. – Или хотя бы воды.
Женщина грустно улыбнулась, и прошла к столу, на котором стоял графин с водой. Налила стакан и подала Семерке.
- Пей, пей, родная. У тебя что-то болит сейчас? – мягкая прохладная ладонь легка на лоб, и это оказалось так приятно.
Вероятно, она лишилась ребенка, возможно, дочери, и эта ее потребность в заботе о ком-то теперь распространилась на девушку. Но надолго ли?
И вообще, где она лежит? Неужели за время ее обморока так преобразовали лазарет, устроенный в деревянной хибаре на задворках лагеря? Стены обили шелком, на потолке искусный художник нарисовал небо… Художник… искусный художник… Чего она зацепилась за эти слова? Не понятно. А, ладно. Надо же - униформа, ремонт. Она проспала какое-то чудо. Что, произошла революция и свергли власть Генриха? Революция… Откуда это слово? Что оно означает? Кровопролитие во имя чего-то? Согнали одного туза, чтобы посадить другого. Тузы? Это про карты, что ли? И никаких изменений для толпы внизу, на баррикадах. Баррикады… Какое грубое режущее слово. Что-то колючее, угловатое, громоздкое и темное…
- Где я? – Семерка решила больше не мучиться догадками. – Откуда цветы? Это Таня принесла?
На круглом столе у окна она увидела красивую вазу с пионами. Пришла мысль, что ей очень нравятся пионы. Это из прошлой жизни? Или она подумала это просто так? Ведь в своем положении она может предполагать что угодно, даже то, что она была незаконнорожденной дочерью короля. Боже, какого короля? Но Генрих сам сказал ей, что она может стать кем угодно.
- Нет, я не знаю ни о какой Тане. Сюда не пускают посетителей из лагеря в долине, - мягко произнесла женщина. – Это Регина принесла цветы. Она живет в этом доме. Очень хорошая девушка. Она каждый день справлялась о твоем самочувствии.
- И каково же было мое самочувствие?
- Ну, ты все время спала, если можно так выразиться. Не приходила в сознание. Плакала и кричала во сне.
- И сколько я пробыла в таком состоянии? Сутки? Интересно, мне простят не сделанную норму, или придется работать и ночью, чтобы успеть сделать все, что мне полагается? – Семерка приподняла голову и выглянула в окно.
Ветер трепал легкий прозрачный тюль, шелестел листвой, распространял по комнате аромат цветущего сада. Волшебно.
- Сутки? Да ты пять дней была между жизнью и смертью, - произнесла женщина, внимательно глядя на девушку.
- Пять дней? Что, серьезно? Меня отлупили плетью, и я так разболелась? – Семерка не могла поверить в это.
- Отлупили? Да на тебе живого места не было, девочка, - большие глаза женщины потемнели от близких слез. – Ты столько всего перенесла. Больше всего доктор боялся заражения крови. У тебя сейчас что-нибудь болит?
Семерка прислушалась к своим ощущениям.
- Да вроде не очень. Спина только чешется, и сильно так. Зудит прямо. Ну и голова немного кружится.
- Это от слабости. И раны зарастают, новая кожа появляется, вот и ощущения такие.
- А я уж было подумала, что крылья режутся, - пробормотала девушка.
Женщина обернулась к ней от стола и посмотрела на нее странным подозрительным взглядом.
- Крылья? Какие крылья? Ты, наверное, еще бредишь?
- Да нет, это я так пошутила, - улыбнулась Семерка. – Между лопатками зудит, значит крылья режутся.
- А, как у ангела? – женщина недоуменно хлопала глазами.
- У ангела? Какого ангела? Не помню, не знаю, - девушка потерла лоб.
- Ты лежи, лежи, тебе нужен покой, - служанка подошла к постели и погладила ее по волосам.
Они слиплись от пота, потемнели и выглядели жалко. Надо бы ее помыть, привести в порядок. Красивая девочка. За что же ей такое досталось! Наказание-то какое!
- Здесь такая удобная кровать, - улыбнулась Семерка. – И такая мягкая перина. Это что-то с чем-то! Фантастика.
Женщина удивленно посмотрела на нее. Глаза скользнули на черный знак на руке, такой тонкой и слабой. В глазах снова защипало.
- Я сейчас принесу тебе бульон. Похлебаешь горяченького, хорошо? Ты идешь на поправку, и Генрих будет рад узнать, что ты пришла в себя.
- А все же, где я нахожусь? – Семерка снова приподнялась над подушкой, но накатила слабость, и она упала обратно. Она лежала на животе, понимая, что еще долго не сможет спать на спине.
Женщина задержалась в дверях.
- А ты не догадываешься? – спросила она.
- Ответ вопросом на вопрос, - пробормотала девушка. – Я в усадьбе?
- Да. В гостевом домике.
- Но почему? Разве сюда привозят больных рабов? Тем более детей рабов?
- Вероятно, ты особенная девушка, если тебя удостоили такой части и заботы, - произнесла женщина, отводя взгляд, и поспешно вышла из комнаты.
Чудеса, подумала девушка, натянув одеяло до подбородка.
Генрих зашел в комнату одновременно со служанкой, приветливо той улыбнувшись и придержав дверь, чтобы женщине было удобно внести поднос с едой для своей подопечной.
- Добрый день, - обратился он к Семерке с широкой улыбкой. – Как ты себя чувствуешь? Рад видеть тебя в сознании.
Женщина поставила поднос на стол и суетливо принесла стул для Генриха. Тот кивнул женщине в знак благодарности и сел напротив девушки, продолжая ей приветливо улыбаться.
- Мы все очень беспокоились за тебя, - произнес он, глядя ей в глаза.
- Ну что Вы, не стоило, - пробормотала девушка смущенно. Она не понимала, чем вызывала такое внимание к своей персоне, и жутко стеснялась.
- Как тебе здесь, нравится? – Генрих обвел комнату рукой.
Семерка прошлась взглядом по стеллажам с книгами и различными статуэтками, кубками и шкатулками, по серванту с красивой посудой. На стенах висело несколько картин, мягкий диванчик с пледом на подлокотнике стоял в нише, наполовину занавешенный зеленым тюлем, на тон темнее шелка на стенах. Круглый стол белого цвета, в тон всей мебели с графином и вазой с цветами она уже видела.
- Здесь очень красиво, - признала она. – Все так изысканно и устроено со вкусом.
Генрих метнул взгляд на служанку, та с беспокойством смотрела на девушку. В ее глазах читалось непонимание и недоумение. Ей было странно слышать такие речи из уст человека, не знающего о жизни ничего и обладающего минимальным набором слов для того чтобы общаться со своими хозяевами, коим полностью принадлежала ее жалкая пустая жизнь.
- Оставь нас, Лариса, - мягко попросил ее хозяин, и кивнув, ты вылетела из комнаты, испытав подобие облегчения. Она не желала знать никаких тайн, ей не нужны проблемы. А здесь явно что-то странное. Ей это ни к чему.
- По-видимому, мне придется позаботиться о твоем обеде, - произнес Генрих, направляясь к столу.
Девушка с беспокойством следила за ним. Она что, должна есть при нем? Оказалось, ей еще и придется есть с ложки.
Он держал пиалу в руке, второй поднося ей ложку с янтарным куриным бульоном с ароматом укропа, кинзы и еще каких-то трав, о которых Семерка ничего не знала. Она молча глотала жидкость, не смея поднять на него глаза. На свое счастье, ей были не известны мысли этого человека в данный период времени.
А он рассуждал об аналогии с человеком, который выращивает животных на своем скотном дворе лишь для того, чтобы в назначенное время зарезать эту живность и употребить в пищу, для насыщения и гастрономического удовольствия. Вот и Генрих сейчас заботливо пестует свою будущую жертву. Это хорошо, что ситуация сложилась так, что его тесное общение с этой девочкой стало естественным и вполне логичным для всей его семьи. Нет, возможно, это и показалось кому-то странным, что он взял в дом рабыню, выхаживает ее, тратится на дорогие медикаменты, поместив ее в роскошный отдельный дом, но больше его заботила не реакция его близких, приученных подчиняться его желаниям и указам, а реакция самой девочки. Не хотелось с самого начала оказаться в ее глазах злодеем. Ему почему-то было очень важно прежде стать ее другом, близким и дорогим. В этом есть особый шарм. Тем сильнее будут ее чувства в момент откровения об истинной сути их дружбы и сущности ее «друга».
Он почувствовал что-то вроде эйфории, голова слегка закружилась, и он пролил несколько капель на белоснежный пододеяльник, заверив девушку, что беспокоиться не о чем, и в ближайшее время постельное белье будет перестелено. Появилось острое желание самому провести омовение выздоравливающей, но он справедливо рассудил, что время еще есть, и не стоит смущать и пугать ее раньше времени. Он наверстает свое, и у него еще будет не одна возможность провести с ней время, в том числе и в ванной комнате.
Чувствуя приятную бодрящую дрожь во всем теле, он поднялся со стула и, пожелав ей приятного дня, направился к выходу, пообещав прислать служанку ей в помощь.
- Скажите, что меня ждет дальше? – решилась Семерка на волновавший ее вопрос.
Генрих медленно обернулся к ней с приятной улыбкой.
- Думаю, много хорошего, мон шери, - произнес он. – Много хорошего.
- Но моя норма…Я узнала сегодня, сколько времени провела на перинах, и боюсь, что не смогу вернуть долг, отработать и отблагодарить Вас. Похоже, я попала в кабалу…
- «Провела на перинах»… - казалось, Генрих удивился ее оценке событий, случившихся с ней. – Дорогая, ты была на грани жизни и смерти, твою боль постоянно снимали наркотиками, твоя спина была сплошным мясом, и пройдет еще много времени, прежде чем шрамы зарастут и затянутся. Разумеется, ты не можешь вернуть долг, но ты не по своей воли в него влезла.
- Вот как… Но я была не в праве рассчитывать на такое отношение, - пробормотала девушка.
-
