непонимающим взглядом обвёл окружающую его обстановку.
В помещении было полутемно и он не сразу сообразил, где находится. Над ним нависала чья-то лохматая седая голова, и беззвучно шевелила губами. Кажется, эта голова что-то говорила, но что, он понять не мог… Постепенно сознание начало проясняться и, сев на койке, он расслышал - …вот я ему и говорю, нельзя, мил человек, хотя ты, конечно, полицейский чин и представляешь власть, так ведь инструкция не дозволяет… Инструкция! А он не слушает, одно трындит: «Я пару кругов прокачусь и всё. – Тебе, старый хрыч, жалко самолётов, что ли?..»
Наконец до Николая дошло: он же арестован, и закрыт как убийца кого-то, в тюремной камере, а этот лохматый дед - его сосед по камере и что-то обиженно ему рассказывает, пытаясь то ли его, то ли себя, в чём-то убедить.
Дядя Юра – вспомнил Николай имя лохматого дедка. Вроде бы так он просил его называть, когда знакомились, или я ошибаюсь?.. Да, нет, не ошибаюсь.
- Я что-то не пойму, вы о ком говорите, дядя Юра? – рискнул назвать его этим именем Николай и заодно пытаясь понять, о чём, собственно, или о ком идёт речь.
- Так ты, чай, совсем не слушал меня, мил человек. Я тебе, значит, всё в подробностях описую… за что в кутузку попал, а ты, навроде как, не слушаешь… в своих мыслях застрял, тоись, я хотел сказать… как-бы в душевном расстройстве.
- Похоже на то, дядя Юра. Похоже на то, - сокрушённо признался Николай и для убедительности, даже развёл руки. - Вы не могли бы рассказать всё… с самого начала, - попросил Николай, чувствуя, что деду, ой как хочется, поделиться своим горем с соседом.
Вероятно, дед принял меня за благодарного слушателя и, по простоте душевной, ре-шил поделиться своими делами-заботами. Да и куда мне деваться? Из камеры не убежишь и от соседа не отгородишься...
Он знал таких людей. Пока не выложат всё – не выпустят из своих цепких рук. Им крайне необходимо довести свою мысль до конца.
…Так, я ему и говорю, - послушай мил человек, хучь ты и власть…
- Подождите, дядя Юра, - не дал он деду докончить фразу. – Вы с самого начала, а то я могу чего-то не понять… - Потом вы начнёте на меня обижаться…
- Так я и пытаюсь в подробностях тебе всё доложить, как было-то…
- Дяядя… Юра… да подождите вы, я же не отказываюсь вас послушать, давайте с самого-самого начала, с того момента, как Вы сказали…
- Ага. - Так я ж с самого-самого начала и хотел. А ты, мил человек, всё дядя Юра, да дядя Юра! - Только мысль перебиваешь, - обиделся старик. - Ты лучше не перебивай и не лезь «Поперед батьки в пекло», ты слушай!:
Так вот, значит - дежурство у меня проходит в Центральном парке Культуры и Отдыха, - начал он свой рассказ, - я давно там работаю - сторожем. Всё, какая-никакая, прибавка к пенсии. Ну, чай, сам знашь! На молочко там… с мягкой булочкой, сметанку. Вот. Заступил я, неделю тому назад на смену, ну, тоись, принял инвентарь по описи…
- Какой инвентарь у сторожа? – удивлённо поинтересовался, Николай.
- Тоись, как это, какой? Ты что, Коля, в парке нашем никогда не был? - подозрительно покосился дед на него. - Какой, какой?..
- Да был я в парке! Много раз был.
- А, что же тогда спрашиваешь, какой инвентарь? – Обнаковенный инвентарь: Коле-со обозрения – раз, - и дядя Юра стал загибать искривлённые артритом, пальцы, - энтот, как его… ераплан – два, горки разные, качели – двух сортов и ещё много чего. – Ка-ко-й инвентарь?.. – опять оскорбился дядя Юра, - скажешь тоже. - Ты, слушай, да не смей пере-бивать…
... Зашёл я, значит, к себе в сторожку, почаёвничать с устатку, продолжил дядя Юра свой рассказ-быль, откуда ни возьмись – полицейский. Ты говорит, сторож здешний? Ну, я – отвечаю. Вот, говорит, хочу я на самолёте прокатиться… испытать – как оно там, наверху, в воздухе? - Не могу, говорю я ему, инструкция не позволят. - Какая-такая инструкция? – заругался он.
Ну, я ему - билет надоть приобресть… - Так ты бы, дед, сразу так и сказал, говорит он, и достаёт из карманов непочатую бутылку…
- Вот ты скажи, Николай, - могу я, в таком разе, отказать хорошему человеку? - Он меня уважил? Уважил! – Должон я ему, тоже, уважение оказать? Должон!.. прервал дед свой рассказ и взял Николая за руку.
Подержав секунду-другую, отпустил и продолжил:
… Пришли, значица, мы к ераплану, садится он в энтот самый ераплан и приказывает: «Давай, запускай мотор на полную мощь! И смотри – чтобы ветер у меня в ухах свистел! А то пожалеешь, чёрт нечесаный, что со мной связался!»
Ну, я чего? Я, конешно, маненько испужался - государственный человек ведь приказы-вает, при погонах, не какая-нибудь там вошь мелкая, вроде тебя или меня скажем, но пони-машь какое дело – у меня инструкция! Не, не могу, говорю я ему, извини, не положено! Ты меня не пужай! - Как так не могу? - закричал он мне с ераплана. Я тебе за билет заплатил? Заплатил! Так что, давай, включай свой «ераплан» и не морочь мне голову. - Не могу, не могу и всё, отвечаю я ему, хучь режь меня на мелкие-мелкие кусочки…
Николаю, стало интересно, чем же закончится экспериментальный полет на самолёте, охочего до дармовщины, мелкого полицейского чина? И он стал слушать более внимательно.
... Ты, говорю, - инструкцию нарушаешь, продолжил свой рассказ дядя Юра. Надобно ремнями пристегнуться, а то выпадешь, невзначай, разобьёсси, а мне отвечай? Нетути. Мне отвечать за тебя не хочется, мне ишшо пожить охота, да и старуха моя ругаться будет... Ну-к, застебнул он, значица, всю портупею - я за ним наблюдал строго… в нашем деле, Коля, соблюдение инструкции – главное дело, не то што, как у некоторых других…
Николай уже еле сдерживал смех. Ситуация складывалась трагикомическая. Он чувствовал – добром эта полицейская затея не кончится, а дед был краснобай, каких поискать.
... Включил я, значитца, моторы на полную мощность, дальше вёл свой рассказ дядя Юра, он, значитца, сделал два круга. Слышу – кричит и рукой машет, навроде как, ты иди, а я ещё покручусь малость. Сразу было видно – пондравилось ему, а то што лицо зелёное, так энто может с непривычки к полёту, а может, луна своё отражение имела, ну, хучь бы от ераплана, или дерев.
Ну, раз он доволен я, знамо дело, пошёл к себе в сторожку… не буду же я спорить, ежели за билет заплочено сполна и он сам меня отпустил.
Ну, выпил маненечко, не пропадать же честно заработанному угошшению-то, огурчи-ком закусил... У меня ещё с прошлого раза, два штуки оставалось, солёненьких. Потом ишшо маненечко… потом, кажись, уснул, не помню...
Проснулся я от какого-то шума на моей территории. Дай, думаю, погляжу, кто это на моей подотчётной территории буянит? Выхожу и, что ты думаешь, вижу? А, вижу я Коля, настоящие страсти Господни... Куды там! Представляшь, стоят две полицейские машины, а чуть подале скорая помощь – красно-синие огни так и мигают, так и мигают, будто на ёлке новогодней, а вокруг народишшу, не сосчитать!.. Што за наваждение такое у меня перед глазами, никак не пойму?
Подхожу я, значитца, к народу и спрашиваю: «Што такое могло случиться на моей, строго охраняемой, территории?» Один парнишка, такой лохматый и до того рыжий, што страсть, оборачивается на моё вполне законное недоумение и так, знаешь, со смехом, отвечат: «Да, тут, дед, кино! Один полицейский решил, бесплатно, на самолёте полетать... Вот и полетал!»
Ну, тут мне ка-а-к вдарит в голову! Господи! Так это ж мой полицейский! Я же про него совсем забыл. Пробираюсь поближе, чтобы рассмотреть "дело рук своих" – лежит сердешный, то ли живой, то ли совсем мёртвый, не шевелится. Врачи брезгуют к нему прика-саться – с ног до головы облёванный и дерьмом обгаженный, ажно до меня евоная вонь, кажись, дошла…
Николай долго сдерживал смех, а тут не выдержал, захохотал во всё горло. Ха-ха-ха! Ой, не могу! Ха-ха-ха! Он хохотал так, как никогда в жизни до этого, не хохотал! Хохотал до колик в боку! Хохотал так, что обо всём на свете забыл, и по его небритым щекам, от неудержимого смеха, градом катились крупные слёзы.
- Прекратить шум в камере! - послышался из-за двери окрик, и тут же заскрежетал ключ в замке.
