слов и меньше дела, надобно было личное свидание» (Соловьёв, с. 175). Но ранее (с. 167) С.М.Соловьёв и весь разговор о походе в Индию расценил как всего лишь игру хитрого Наполеона: «Александр очень хорошо знал, что искренний союзник вовсе не думает о походе в Индию, а замышляет что-то другое, о чём тщательно скрывает от своего друга. Но долго скрывать испанских замыслов было нельзя». Испания – во многих смыслах – тяжёлый жёрнов, который Наполеон повесил себе на шею. Но в свете всего, что я сказал раньше (а разговор о планах совместного похода в Индию далеко ещё не закончен), никак не могу согласиться с тем, что в этом письме Наполеона всё, что касается похода в Индию – лишь игрушка, которой ловкий напёрсточник Наполеон отвлекает Александра от своих истинных замыслов.
Александр I 13(25) мая 1812 года (за несколько дней до подписания Бухарестского мира и за месяц до вторжения наполеоновских войск) из Вильно сообщал адмиралу Чичагову в Яссы тайно полученную информацию (извлечённую агентами из письма Бернадота султану) о планах Наполеона: "нанести быстрый удар России и принудить её к скорому миру, вытребовав от неё в то же время 100 тысяч вспомогательного войска. С этой массой, присоединённой к его армии, Наполеон тотчас пошёл бы против Турции, чтобы отнять у неё Константинополь и основать там своё восточное государство, которое он думает присоединить к западному под своё владычество. В это время войска его в Италии, Иллирии, на Ионических островах направятся на Египет, где он хочет, во что бы то ни стало, восстановить власть, которую он прежде там основал. Наконец, он предполагает от Константинополя как свои, так и вспомогательные силы направить на Бенгалию, через Малую Азию и тем нанести окончательный удар Англии". 28 Александр делится с Чичаговым своей идеей - заключить с турками, которых Бернадот познакомил с этими планами Наполеона, оборонительный и наступательный союз. Война - войной, но британский и французский агенты при Оттоманской империи (объективно - в этом солидарные!!) имели немало средств, для того, чтобы воспрепятствовать созданию такого союза. Движение России в сторону Индии (к Черноморским проливам, укрепление её позиций на Кавказе и в Персии) очень беспокоили Англию, начиная с "Греческого проекта" Екатерины II. Зародыш Крымской войны явно проклёвывался уже в 1812 году.
Таким образом, об этих планах Наполеона знали в Петербурге, в Стокгольме, в Константинополе. Говорили о них и во французской армии, и в русской. 29 Офицеров совершенно не устраивала перспектива выступать в качестве любого "вспомогательного войска", не говоря уже о вспомогательном войске для Наполеона, для его фантастических планов. Относительно проливов, как уже сказано, мы оставались соперниками и Франции, и Англии, независимо от изменения политической ситуации в Европе.
Это скрытое, потенциальное сопротивление российской армии индийскому проекту Наполеона внесло свою ощутимую струю в то "остервенение народа", о котором говорит Пушкин. 30
А Наполеон темнил. Он часто хитрил сам с собой: сообщал о каких-то особенностях своих замыслов именно тем, у кого в достаточной степени рассчитывал встретить если не одобрение, то хотя бы неготовность аргументировано возражать. В данном случае эта игра завела его слишком далеко. Официально войну, начатую им 12(24) июня 1812 года, он назвал "второй Польской". "Солдаты! Начинается вторая война Польская...» (Упомянутое обращение Наполеона к армии 10[22] июня 1812 года, пер. А.Хатова).
Цели войны - это очень важно для сражающейся армии - и для маршала, и для солдата. Например, если вообразить, что Наполеону каким-то образом удалось добиться такого положения, что с Россией можно было бы больше не считаться - то обе названные в его приказе цели будут достигнуты. Польское государство восстановили (согласия России на это больше не требуется), Россия наказана за своё вмешательство в европейские дела и больше этого делать не будет... Получается, что в средствах можно не церемониться. Хотя французы заявляли протест российской армии, что война ведется не по правилам, но у самого Наполеона в Вильно был припасён большой запас фальшивых российских банкнот, он успел их использовать лишь частично, в качестве жалования солдатам.
Я не утверждаю, что описанного, гипотетического итога легко было добиться. Мне важно подчеркнуть, что такой итог никак не устраивал Наполеона - в процитированном воззвании к армии он не раскрывал свои истинные намерения. Позиция Наполеона, в значительной степени - в связи с его изложенными тайными планами, и была, и выглядела внешне очень непоследовательной. Он не поддержал поляков, объявивших о восстановлении Польского королевства (вот тебе и "Польская война", да ещё и «вторая»!) 31 , чтобы не лишить себя возможности заключить мир с Александром I. По той же (в основном) причине он не прибегнул к такому сильнодействующему средству, как объявление об освобождении крестьян (кроме того ему был отвратителен всякий хаос - порядок прежде всего). Не разыгрывал он национальную карту, хотя внимательно изучал историю бунтов - и Разина, и Пугачёва. Не обращался за поддержкой к старообрядцам 32 (и старообрядцы, и инородцы, и иноверцы играли решающую роль в восстаниях и Разина, и Пугачёва). Ни к чему подобному он не прибегнул, хотя имел такие возможности. Не хотел расставаться со своей мечтой о походе в Индию, Коленкур прямо пишет об этом.
В Витебске маршалы спрашивали Наполеона о ближайших целях войны (чего, собственно, добиваемся?), и он очередной раз, как и в процитированном воззвании, ушёл от внятного ответа...
Была у него в рукаве про запас ещё одна карта, о чём в России, конечно, хорошо знали, но чему в литературе, посвящённой Отечественной войне 1812 года, уделено неоправданно мало внимания. Об этом поговорим подробнее.
Новая, северная столица была достаточно защищена с моря, после захвата Финляндии - также и с суши. Но оставалась заметная слабина: чуть ли не все грузы из центра страны (хлеб, лес для строительства кораблей, товары на экспорт) поступали в Петербург по единственному водному пути – так называемой Вышневолоцкой водной системе (Волга – Тверца – Цна – Мста – Ильмень – Волхов – Ладожский канал – Нева). 33 Д.Б.Мертваго – генерал-провиантмейстер в 1807 – 1810 годах пишет: «Во время войны Густава III и Екатерины II шведы прорвали нашу линию и разорили Ладожские шлюзы, чтобы оголодить Петербург». 34 Он опасался таких же диверсий в 1808 году (шведы тогда, действительно прорывались в Сердоболю – Сортавале, но не далее). В 1812 году, после потери Смоленска Мертваго (с. 317) считал, что Наполеон «хочет идти к Твери – завладеть хлебными запасами, идущими по Волге к Петербургу» и тем успешнее склонить Россию к заключению мира. Рассуждая так, Мертваго и свою семью вывез из имения в районе Клина в Тамбов.
Наполеон и его штаб, конечно, хорошо знали об этой шведской диверсии - о последних до их вторжения военных действиях на территории России. И правящие круги России нисколько не сомневались в такой осведомлённости французов. 35
В августе 1812 года Александр с министром Балашовым, готовясь к тому, что Наполеон вконец разрежет Европейскую Россию, обсуждали кандидатуры генерал-губернаторов для самостоятельных действий на территориях, отрезанных от Петербурга. В середине июля граф П.А.Толстой был назначен начальником ополчения Третьего округа (Казанская, Пензенская, Нижегородская, Костромская, Симбирская, Вятская губернии). Он отправлялся в Нижний для организации этой работы. С ним ехал и полковник Мишо 36 - выбрать позиции укреплённого лагеря для обороны Нижнего. В середине июля - ещё до битвы за Смоленск!
Ростопчин писал Кутузову 19(31) августа - ровно за неделю до Бородинского сражения: Москву нельзя отдавать, отсюда 120 вёрст до Волги, 100 вёрст до Оки. Прервутся связи и Севера, и Юга. Реакция Наполеона, когда он узнал, что Кутузов отступает по Рязанской дороге: почему он отходит на Казань (в 20 верстах от Москвы развилок - на Рязань и Казань)? Наполеон, как и Барклай, и Ростопчин, мыслит волжскими пристанями, всё, что ближе - неинтересные подробности. Почему Кутузов отступает к Казани, а не к Нижнему? То, что это очередные скифские хитрости - он понимал правильно... На совещании в Филях первым говорил Барклай. Он, единственный, высказался за отступление от Москвы без боя (Кутузов только сообщил о своём решении, принятом с учётом всего услышанного; как бы согласился с одиноким Барклаем, НО!..), но предложил отступать по Нижегородской дороге, в сторону тех самых, выбранных полковником Мишо позиций. Влияло, конечно, и впечатление от напора Наполеона, казалось, что он, как разбежавшийся буйвол, так и будет переть дальше, в том же направлении - прямо на восток.
У Наполеона в Москве не было возможности, как у шведов за 22 года до того – прервать поставки в Петербург таким образом, чтобы там это сразу же почувствовали. Товары с Волги двигались очень медленно, в районе верхнего волока зимовали. Так что любой ущерб, который Наполеон мог нанести поступлению товаров в Петербург, ущерб, которого опасались Мертваго, Ростопчин и Барклай, мог сказаться лишь в 1813 году. Но Наполеон не жил одним сегодняшним днём. Уже в Витебске, то есть – в начале августа (в конце июля) он говорил о кампании 1813 года (захват Москвы) и 1814 года (захват Петербурга: Р.А., 1908, кн. I, с. 438).
У Наполеона имелись три основные возможности нарушить поставки товаров в Петербург, да и в целом существенно поколебать экономическую жизнь Европейской России. Захватить Тверь, о которой беспокоился Мертваго. Воспользоваться имеющимися там громадными запасами продовольствия, вряд ли всё успели бы уничтожить до подхода французов. А ущерб для России, и прежде всего – для Петербурга, был бы весьма ощутимым. Из трёх имеющихся у Наполеона вариантов диверсий, эта привлекательна и своими большими масштабами, и тем, что сказалась бы всего быстрее: Тверь ближе к Петербургу, чем два остальных пункта возможных диверсий. От Москвы до Твери 150 вёрст, и прикрывал её лишь слабый отряд Винценгероде.
Вторая возможность - перерезать волжский путь в районе нынешней Дубны (те самые 120 вёрст, о которых говорил Ростопчин). С 28 сентября по 2 октября (10 - 14 октября) отряд генерала Дельзона 37 (его дивизия, усиленная бригадой итальянских кавалеристов) стоял в Дмитрове, всего в 50 верстах от "Дубны". Это – самая доступная возможность напакостить Александру I, но и самая слабая: поживиться практически нечем, да и результаты перекрытия водного пути в этом пункте скажутся ещё позже, чем диверсия в Твери.
Гораздо интереснее соблазн захватить Нижний. Конечно, и все маршалы, и все генералы Наполеона понимали (уже в Витебске), что сам поход на Москву - безумие. Но Наполеон был азартным игроком, и в ряде случаев достаточно рискованные его шаги приводили к успеху. Он был избалован успехом (особенно, если не вспоминать про Испанию!), он верил в свою исключительную судьбу. Мы не говорим о том, что ему следовало предпринять, чтобы добиться запланированного результата, насколько жизненными были его цели. Речь только о вариантах, в том числе и весьма
