ресторане отеля пяти с половиной звезд! И сегодня делаем все вопреки сбалансированному питанию!
Вадим взял руку Нины, поцеловал каждый пальчик, еще раз ощутив безукоризненное влияние американской косметики, а потом добавил:
- Свифту очень не повезло…
В трюме
Она вернулась домой уже ночью. Потом не могла уснуть. Чувства и эмоции переполняли. Нина думала о Вадиме, мысленно приписывая весь антураж отеля достоинствам своего спутника. Господи! Как хорошо жить! Жить в свое удовольствие!
Сон так и не шел. В три часа ночи Нина под-нялась с постели, подошла к комоду, взяла в руки красную стеклянную лошадку. Захотелось подержать ее, но инстинктивно Нина начала протирать фигурку, затем вдруг решила сполоснуть ее в жидком мыле и натереть шерстяной тканью. Нина тихо радовалась собственному фетишизму и ощущению, которое ей доставляло купание красного коня.
За этим занятием и застал ее муж, проснувшийся от этих ночных передвижений по квартире.
- Что-то ты на Мертвом море была, а не загорела. Обычно после поездки неделю своими «санридера-ми» мажешься… Нина промолчала.
- Опять на лошадь любуешься? Подожди, вот на работу нормальную устроюсь, тогда «табун» себе в «Долларе» купишь, – с нескрываемой иронией заме-тил муж. – Помню, была еще такая душещипательная песня о лошадях, длинная-длинная, как раз для стройотрядовских ночей:
Шел корабль «Глория» своим названьем гордый,
Океан пытаясь превозмочь.
В трюме, добрыми качая мордами,
Лошади томились день и ночь.
Они были в трюме, как в плену,
А корабль гордо шел ко дну.
Жалостливая, но красивая песня, хотя, может быть, кое-какие слова я и переврал… Ну, ладно, Нинок, думай, а я пойду спать.
Она резко выключила свет и, укрывшись с головой одеялом, почувствовала себя одной из тех лошадей в трюме…
Свифт и ширпотреб из Старого города
Дальнейшие события могли бы развиваться и иначе, если бы не фатальная влюбленность, овладев-шая Ниной. Это было состояние кристального, как снежинка, счастья, которой предназначено растаять в ревнивых поворотах судьбы, не терпящей счастлив-цев. Отец, снег, пони, демонстрация, красные цветы, смерть отца…
Приближался день рождения Вадима. Он сказал, что они отметят этот день в «Голден Тулибе». Нина ждала с нетерпением. Оставалась одна проблема: «Что подарить?» Вадим – человек со вкусом. С коллегами по художественному цеху они обычно обмениваются собственными произведениями. Больших денег у нее не было. И тут она вспомнила, что в Старом городе видела фигуры разных животных – верблюдов, слонов, жирафов и лошадей. Они были сделаны из папье-маше и оклеены нас-тоящей кожей. Когда-то они были весьма популярны среди туристов, но за долгие годы настолько при-мелькались иерусалимцам, что ассоциировались только с арабами, занимавшимися этим нехитрым промыслом.
Но красный конек на комоде подсказывал Нине: «То, что кажется нелепым со стороны, может оказаться очень даже оригинальным, поскольку такой подарок будет от тебя, а не от кого-нибудь другого».
Однако у сувенирного прилавка в Старом городе Нина смутилась: перед ней красовался табун кожаных скакунов – от дециметра до метра ростом. Половина – вздыбленных, стоящих на двух задних ногах и хвосте, половина – в пасторальной позе на траве. И тут Нина вспомнила, что у Вадима никогда не хватало металла на крупную скульптуру.
- Решено, – подумала она, – выбираю самую большую!
В этот день к стране гуигнгнмов «Голден Тулиба» добавилась еще одна – в пакете у Нины. Глядя на него, Вадим шутил, сколько же подарков она припасла к этому дню. В номере, пока Вадим куда-то вышел, Нина водрузила вздыбленного коня на прикроватную тумбочку. Увидев подарок, он не удержался от веселого смеха…
Нину же переполнял поток чувств:
- Вадим, я очень тебя люблю, и мне очень хотелось подарить тебе что-то большое. Понимаешь, я была убеждена, что моя жизнь уже не сулит ничего нового и красивого. Но те первые красные розы, твоя красная лошадка, заставили меня вспомнить о том, что жизнь – это яркость и радость, и что есть на свете любовь. Только не перебивай меня и ничего мне не говори, в этой жизни я давно в трюме, как поется в одной песне…
Он смотрел на нее, словно на любимого ребенка, который если выплескивается, то только целиком или не открывается вообще. Она была как снежинка, готовая вот-вот растаять. Но до этого последнего момента ей надо было успеть все сказать:
- Я не знаю, что будет завтра…
- Ну, почему же? Завтра мы увидимся!
- Не надо, не перебивай меня. Может быть, это завтра вообще не наступит, потому что слишком прекрасно сегодня. Но раз уж, как там у Свифта, гуигнгнмы всегда присутствуют в наших с тобой отношениях, пусть эта лошадь будет всегда напоминать тебе обо мне… Знай: я никого никогда так не любила!
- Милая моя девочка. Как же такое счастье свалилось на меня?! Иди ко мне, моя последняя любовь… Уж у кого-кого, а у меня точно ничего такого уже не будет...
Он обнял ее нежно и крепко, словно в последний раз. Неожиданно взгляд Вадима упал на кожаную лошадь, и он вновь мягко улыбнулся, вспомнив о том, какой наградой посчитал для себя Гулливер поцеловать копыто гуигнгнму. Вадим наклонился и поцеловал мягкую Нинину лодыжку.
- Свифт был не прав? – рассмеявшись, спросила Нина.
- Ну, просто ничего не смыслил в жизни!
Инцидент из-за вздыбленного жеребца
Когда Вадим возвратился домой с Мертвого моря, когда жена уже спала. Он поставил лошадь в спальной на прикроватную тумбочку и быстро уснул. Мебель в комнате располагалась таким образом, что тумбочка со стороны Вадима находилась у выхода к туалету. Вадим проснулся от жуткого крика.
- Ты с ума сошел, уже не знаешь, как сжить меня со света. Я встала в туалет, и вдруг эта мерзость упала мне на грудь. Как тебе в голову взбрело притащить ее в наш дом! Ты что перегрелся на своем Мертвом море?
Вадим нервно расхохотался:
- Редкое произ-ведение искусства вызывало у тебя такие бурные эмоции! Ни одна отлитая мною гадюка не пугала тебя!
Утром во время завтрака жена сказала:
- Я понимаю, ты все еще в депрессии после смерти сестры. Прости меня за истерику… Не буду говорить о том, что твои же коллеги будут просто подсмеи-ваться над твоей причудой. Но, если бы она была ма-ленькой… В конце концов, в спальню не все ходят… Потом я бы ее закрыла салфеткой, может быть, еще придумала бы что-нибудь и согласилась бы с тобой. Но эта покупка и в самом деле ни в какие ворота не лезет. Ни по форме, ни по содержанию. Вадим, ты – скульптор-профессионал. Нелепо развивать эту тему!.. Может быть, ты отнесешь лошадь в мастерс-кую? – И она почти виновато взглянула на него.
- Ты меня убедила, – примирительно сказал Вадим, – я отнесу ее в мастерскую.
Жертва демократии
Центр Иерусалима был перекрыт полицией. Очередная демонстрация. Впрочем, в Израиле никого не удивишь последствиями демократических реше-ний, которые, как правило, приводят к абсурду на дорогах.
Вадиму пришлось оставить машину на подъезде к Кикар-Царфатит и идти пешком. Лошадь он нес в пакете под мышкой. С трудом протискиваясь через толпу демонстрантов, он невольно двигался в потоке несущей его толпы. Сопротивляться было невозмож-но, оставалось только подчиниться стихии. Вадим никогда до этого не участвовал ни в одной демон-страции, был законопослушным гражданином своего государства, независимо от решений, которые оно принимает. Конная полиция стояла вдоль проезжей части, сдерживая демонстрантов, часть которых бы-ла очень возбуждена. И вдруг всадники двинулись на людей. Высокорослые лошади с вооруженными полицейскими пугали.
В неразберихе кто-то упал, кто-то свалил кого-то с ног. Подоспевшие пешие полицейские стали теснить людей без разбора.
Вадим не собирался убегать, он шел в мастерскую. Но кто-то толкнул его. Вадим уронил пакет с лошадью. Потом наклонился, чтобы поднять свою «драгоценность», как вдруг нечто с нечелове-ческой силой вновь ударило его в спину. Потеряв равновесие, Вадим рухнул на асфальт, сильно уда-рившись головой о бровку тротуара.
Далее все пошло, как в сюрреалистической пародии: крики, шум, полицейские сирены. Голова гудела от удара. Рука инстинктивно нащупала пакет. Превозмогая себя, Вадим открыл глаза… И они в ужасе расширились: перед ним стояло чудовище – гигантский жеребец со средневековым рыцарем в седле. Неправдоподобно огромное животное возвы-шалось над ним и, склонив морду, смотрело ему в глаза. Вадим почувствовал себя Гулливером в стране великанов – под копытом слившегося с ночью мон-стра! Глядя на гигантского жеребца, он почему-то попытался улыбнуться, а тот будто расхохотался ему в ответ, обнажив крупные с желтоватым отливом зубы… Вадим потерял сознание…
На исходе Года Лошади
Прошла неделя. Как всегда Нина ожидала очередного клиента по санридерам в садике у универ-мага. День был ясным, небо необозримо высоким, парящие облака казались белогривыми лошадками...
Нина не понимала, как можно после всего, что между ними произошло, просто взять и исчезнуть? Воспоминания захлестывали. Карие глаза, курчавые седые волосы… неожиданная смерть отца… Потом ее взгляд неожиданно устремился в сторону светофора и, увидев его красный свет, Нина вспомнила, как Вадим в первый раз подарил ей красные розы, с росинками, точно слезинками на головках. Тот аромат, не искусственный, настоящий, яркий и… шипы, тоже настоящие. Обида, как червоточина, разъедала душу.
И вдруг она услышала деревянное постукивание лошадкиных колесиков.
- Нина! – крикнула Алиса, подбежала к ней и обняла. Рядом с Алисой стоял незнакомый мужчина, как ока-залось, ее отец. Никогда прежде Нина его не видела. Она поздоровалась.
- С Алисой всегда был Вадим, так мы и подружились.
- Теперь я понял, о ком мне рассказывал Вадим. Так вот Вы какая – его роковая женщина…
- Ничего не понимаю. Он мне не звонит.
- Я думаю, что и не позвонит! Уже неделю он в больнице – по Вашей вине, милочка, поклонница ширпотреба!
- Да что Вы такое говорите?
- И как Вам пришла в голову эта абсурдная идея – подарить скульптору-медальеру, обладателю четырех международных наград, – кожаного жеребца с арабского базара?
- Причем здесь лошадь? – не понимая, куда клонит ее собеседник, с возмущением возразила Нина.
- А притом, что из-за нее он поругался с женою! По-нес эту пошлятину в мастерскую! Умудрился попасть на несанкционированную демонстрацию, которую разогнала конная полиция. Упал. Получил сотрясение мозга!
- Он жив? Где он? – закричала, как громом пораженная, Нина.
- Жив, но в больницу привезли без сознания с крепко сжатой в руках раздавленной лошадью, – с болью и иронией в голосе продолжал отец Алисы, добавив после напряженной паузы, - сейчас ему лучше.
- Слава богу, – выдохнула Нина и резко поднялась со скамейки, намереваясь бежать к Вадиму.
- Да, подождите же! Вот в этом – Вы вся, – заметил он с раздражением, - дайте же мне досказать!
- Конечно, - она рассеянно взглянула не него.
- Так вот, в полиции нам пришлось долго объяснять, что Вадим – никакой не демонстрант, а случайный прохожий. Может быть, это покажется странным, но за двадцать с лишним лет жизни в Израиле Вадим ни разу не принимал участия ни в одной манифестации.
Нина молчала, как оглушенная, ничего не слыша, не в силах вымолвить
