превратимся в земляную грязь, и лишь в определённые мгновенья кажущейся свободы некие различия интеллекта и разума отличают нас.
Как можно вообще кому-то кого-то судить, когда мы и от себя-то не зависим по большому счёту, а там, где мы можем что-то изменить, так это вообще сущие пустяки! Да, сидя дома в тепле и уюте можно считать иначе, но от этого так оно никогда не станет, и лишь на душе будет полегче от самовнушения. В такие моменты нам только кажется, что мы не способны на жуткие поступки, ибо у каждого из нас есть целое множество слабых и уязвимых мест, и кто-то может пожелать сделать из нас последних тварей, и в большинстве случаев у него это получится. Но мы постоянно забываем об этом и осуждаем кого-то. Нам ведь просто пока ещё везёт, а им уже не повезло. Мы даже не понимаем, что наша обыденность – возможно, и есть счастье, о котором мы можем только мечтать при другом, жутком стечении обстоятельств. А всё наши глупость и жадность: позволяют хорошему сделаться привычкой, а нам жаждать большего вечно.
Так и когда мы настоящие: в детстве, юности, теперь или раскоряченные старческим маразмом? Да никогда! Мы податливы и слабовольны, как жидкий стул младенца, и совершенно не способны противостоять тому, что неизменно откладывает на нас свой отпечаток! Если мы успешны в одном, то обязательно неудачливы и убоги в другом. Но мы об этом не думаем и платим, таким образом, свою цену за успех, который обычно здесь же превращается в обратное себе, но мы и этого понять не способны.
Глава 10
РЕКА И РАКИ
Мы шли в том же порядке, что и раньше. Благодаря недолгому, но крайне своевременному, а потому и благотворному отдыху и сытному завтраку мои силы частично восстановились, и я воспрянул духом. Но, несмотря на это кажущееся благополучие, я знал, что очень скоро, гораздо быстрее, чем мне кажется, тяжёлая усталость опять навалится на меня с новой силой. И когда это произойдёт, от неё уже так просто не отделаешься лёгким отдыхом. Она раз за разом упрямо и неминуемо начнёт накапливаться и наслаиваться, пока не наступит самый тяжёлый кризисный момент, который крайне необходимо как-то перетерпеть, пережить. Как только он пройдёт, начнёт происходить привыкание к нагрузке, а, следовательно, придёт и долгожданное, честно выстраданное облегчение. Этот цикл по времени у всех разный, лично у меня – не менее двух-трёх дней, в зависимости от нагрузки и самочувствия на тот момент. Но до долгожданной адаптации организма пока ещё очень далеко, так что придётся помучиться, обязательно придётся, как это не прискорбно. Хотя в подобном состоянии есть и свои плюсы. Очень приятно будет потом осознавать, что я сумел пересилить себя, превозмочь, перебороть, и теперь могу смело наслаждаться собственными возможностями, возросшей выносливостью и силой.
«Какой же этот Корнезар примитивный, – думал я, – а если притворяется?». Ему выгодно, чтобы мы его считали таковым. Может быть, он гораздо умней и хитрей, чем кажется с первого взгляда? Вдруг это ловкий и заранее продуманный ход с его стороны? А мы решим, что он совершенно не опасен, ведь именно к этому он подталкивает нас своим поведением. Потеряем бдительность, начнём совершать глупые ошибки, а он тут как тут, стук-стук кому следует, и дело в шляпе!
Но что-то, кажется, изменилось. Почему-то Корнезару не так ловко, как раньше, удавалось вести нас по лесу. Иногда он, споткнувшись обо что-то невидимое, со страдальческим стоном растягивался на земле, один раз умудрившись даже угодить головой в огромный муравейник. Так и зарылся там по самые плечи. Ну и криков же было, как будто поросёнка резали тупым карманным ножичком! Приплясывая и дёргаясь в конвульсиях от зверски щипучих укусов, он вытряхивал из всевозможных, порой самых нескромных мест злобных лесных муравьёв. А те, наверное, радовались и веселились, дорвавшись до нежного корнезарова тельца. Вся кожа у него на лице, шее и руках покраснела и немилосердно вспухла от муравьиной кислоты, глаза воспалились и он, бешено вращая ими, жалобно взвыл. А точнее, взвывал к нам, всхлипывая в отчаянной надежде на оказание ему скорой неотложной помощи.
Конечно, мы ему помогли, чем смогли, что мы, изверги, что ль, какие? У каждого из нас был припасён небольшой запас воды во фляжках и мы, не раздумывая, пустили её в ход ради скорейшего облегчения страданий этого муравьинофила. Промыв все воспаленные участки тела, мы принялись терпеливо ожидать результата, чего нельзя сказать о самом Корнезаре, который продолжал ёрзать и извиваться, словно угорь на сковородке. Но очень скоро, а, по моему мнению, даже слишком скоро, нашему страдальцу стало немного легче, и мы смогли продолжить путешествие. Корнезар теперь был совсем не тот, что прежде. То и дело он стукался головой о стволы деревьев, в упор не замечая их, что-то беспрестанно мычал и вскрикивал. Походка сделалась нетвёрдой, его периодически штормило, кидало и бросало из стороны в сторону, словно старого морского волка, перебравшего рома выше ватерлинии. Сам собой напрашивался абсурдный, но единственно верный вывод: такова была месть разумного леса весьма неразумному человеку. А точнее, человекообразному существу, нагло позволившему себе столь пренебрежительное и неуважительное отношение к природе. Мало того, он ещё позволил себе хвастать этим и бравировать. Так что вторая половина пути превратилась для бедолаги Корнезара в одну сплошную пытку. И поделом ему! Зато он радовался, как ребёнок, когда мы вышли к долгожданной реке. Мы так растрогались, глядя на него, что сами чуть не прослезились.
Река была довольно широкой. Вдоль пологих берегов, нависая над кристально чистой гладью воды, стеной стоял тёмный дремучий лес. Пройдя немного вниз по течению, мы набрели на место, где деревья отступали от берега, образовывая небольшой песчаный пляж. На нём стояли привязанные к здоровущей старой коряге два внушительных размеров плота с мачтами. Паруса были свёрнуты, вёсла и шесты лежали тут же, внизу, бережно разложенные для просушки на тщательно обтесанных брёвнах палубы.
Пока мы разглядывали местные достопримечательности, Корнезар решил ополоснуться. Он разделся до пояса и, заметно покачиваясь, зашёл по колено в воду и принялся там плескаться и фыркать, словно красномордый тюлень, если таковые бывают в природе. Но я-то уж точно видел, по крайней мере, одного из них своими глазами. Мы с любопытством наблюдали за водными процедурами, которые одержимо принимал Корнезар. И когда он, в очередной раз оступившись, чуть не окунулся в воду с головой и, вскрикнув, беспорядочно замахал руками, дабы сохранить равновесие, Юриник сказал с неподдельным оттенком досады в голосе:
– Эко вас развезло, ваше благородь!
Корнезар так и замер на месте, полусогнувшись и зачерпнув полные ладони воды, которая убегала у него, струясь сквозь пальцы и журча. И вновь Юриник отреагировал на это:
– Что, неужто напроцедурились, голубчик вы наш?
Корнезару было совсем не до того, чтобы вступать в шутливую перепалку, и потому он преспокойно доделал своё «чистое» дело и, кряхтя, выполз на берег. Уже через полчаса после целебных водных полосканий он окончательно пришёл в норму и стал выглядеть, как огурчик.
Я подошёл к воде. Сверкая на солнце, она отбрасывала по сторонам играющие солнечные блики. Наклонившись, я увидел на песчаном дне двух огромных раков в тёмно-зелёных панцирях, нагло грозивших мне своими заскорузлыми крючковатыми клешнями. За такую невоспитанность я решил переодеть их в красное праздничное одеяние, что незамедлительно и предложил своим друзьям. Они не стали заставлять себя долго упрашивать, и мы с Юриником и Дорокорном наловили четыре больших котелка отборных раков, не особенно утруждаясь. Заодно прекрасно освежились и поиграли в «щучки». Это как наши «салки», только в воде.
Раки прятались по глиняным норам под берегом или сидели на выходах из нор под валунами, коих на небольшой глубине было великое множество. Сидели, греясь на солнышке и шевеля усами, нагло выставив вперёд клешни, и цеплялись сами, стоило только поднести к ним руку. Но предварительно необходимо было обнять и ощупать дно вокруг подводного валуна и, найдя второй выход из норы, перекрыть его другой рукой, потому что зачастую рак пытался улизнуть, не попрощавшись, именно через него.
Походный котелок таскал с собой Корнезар, они с вороном были большие любители покушать. Правда, Коршану котелок и вовсе без надобности, он ведь преспокойно может и живьём что заглотить и не подавиться. И ничего страшного, если это что-то окажется с душком. Главное, чтоб в глотку пролезло, а остальное ерунда, дело техники. Он сам некоторое время спустя хвастал нам, что его бронебойный желудок преспокойно переваривает даже лосиные копыта! Мы тогда подняли его на смех и ни капли не поверили. А зря мы это сделали! Он ужасно оскорбился и страстно возжелал тут же доказать нам правдивость своих слов, показав все эти чудеса на живом примере. Недолго думая, он приволок откуда-то лосиное копыто с полуразложившимися и ужасно смердящими ошмётками разного там, непотребного. А вонища-то пошла, вонища, просто сказочная! Юриника чуть не вывернуло наружу, ибо дело происходило как раз после совмещённого и вовсе не диетического обеда-ужина. Да что Юриника, всем нам тогда пришлось испытать несколько затянувшихся неприятных мгновений. Вот такое извращённое чувство юмора было у нашего ворона. С кем приходится общаться! Это надо же было додуматься! Мало того, он, оказывается, заранее готовился к этому розыгрышу, приволок откуда-то мерзкое копыто и подвёл под него весь разговор.
Ладно, не будем о грустном. Спасибо и на том, что у них оказался котелок. Раки очень хороши как в варёном, так и в печёном виде. В глиняном коконе они пекутся на углях, как картошка, а потом слегка остывают, решительно разбиваются и… пальчики оближешь, только возни много. Зато весело. Так же их можно просто нанизать на шампур, как шашлык. Ко всему, у деда в рюкзаке находится целое множество всевозможных сушёных трав, просто-таки колдовские залежи аккуратно завёрнутых в бумажки и подписанных замысловатыми названиями снадобий. Там же нашёлся и укроп, к сожалению, сушёный, но это лучше, чем никакого. С солью никаких проблем не было. Развести костёр в сухую погоду для таких, как мы, профессионалов, было и вовсе делом пяти минут. Не успел Корнезар ещё и двух пальцев облизнуть, как всё было готово в лучшем виде. И вот весёлые язычки пламени уже принялись лизать котелок с вкусно пахнущим укропчиком и резко покрасневшими раками, нельзя забывать, что бросать их нужно прямо в кипяток, чтобы умирали сразу и долго не мучились. Моему неизбалованному взору открывался приятный натюрморт: полный варёных раков огромный котелок, от которого струится, извиваясь вверх, лёгкий и ароматный парок. Этот парок перемешивается со струйками выстреливающего голубоватого дымка, периодически выбрасываемого из недр костра. Он приятно щекочет ноздри и пробуждает нарастающий зверский аппетит.
С устойчивой периодичностью мы по очереди облизывались и сглатывали то, что выбрасывал организм в предвкушении
