Только одно слово

неожиданно расплакалась, когда поняла, что еще долго не увидит своего мальчика.
Дни текли. Через неделю матери разрешили сидеть, а еще через два дня – самой в первый раз дойти до туалета. Таша была с ней, держала за руку, вела по больничному коридору к уборной и обратно.
— Что-то ты еще похудела, - заметила мать, когда, справившись с делами, они вернулись в палату интенсивной терапии, откуда завтра ее должны были перевести в обычную кардиологическую. – По приемышу своему сохнешь, что ли? Так езжай, чего тебе тут делать. Старуха уж как-нибудь без тебя справится.
— Я скучаю по Мите, - сказала Таша. – Но не говори глупостей, ладно? Ты моя мать.
— Я тебе в тягость стала, Таша. Приходишь, спрашиваешь, как дела, а сама все думаешь, когда же… Думаешь, тебе этот дебильчик «спасибо» когда-нибудь скажет? Так до старости и будешь сопли ему вытирать.
— Не называй его так, Митя не дебил! – вскинулась Таша. – Он совершенно нормальный ребенок!
Подскочила медсестра.
— Вы что! Ей же покой, покой и покой нужен! Вы кто, дочь? Давайте-ка выйдите и успокойтесь. Поговорите потом, давайте.
Провожаемая взглядом матери, в котором не было ни капли тепла, Таша вышла из палаты. Дошла до остановки, закурила, наплевав на прохожих. Руки тряслись от обиды. Ее мальчик не дебил! Заплакала, вытирая слезы рукавом свитера, ловя на себе любопытные взгляды.
И зачем только она вообще сюда прилетела? Зачем только позволила себе хоть на миг поверить в то, что мать стала другой, что она изменилась, побывав на пороге смерти? Такие люди никогда не меняются. Они незыблемы в своих убеждениях, и ничто, даже понимание того, что завтра может оказаться последним днем, не может их свернуть с выбранного пути.
Иногда Таше хотелось быть такой.
Она легла спать, сказав себе, что завтра же поедет за билетом. В Москву самолеты летали постоянно, каких-то два часа, и она снова прижмет к груди Митю! Обняв подушку, Таша закрыла глаза и погрузилась в тревожный сон.
Утром ей позвонили. Еще не подняв трубку, она поняла, что что-то случилось – семь утра, а на проводе Дан.
— Слушаю.
— Таш, ты сможешь сегодня приехать?
— Что случилось? – спросила она, хватаясь за сердце. — Дан, что случилось?!
— Мите стало плохо в школе. Он в реанимации сейчас. Врачи говорят…
Но она уже бросила трубку и заметалась по комнате в поисках вещей. Набрала номер аэропорта, заказала билет до Шереметьево – ближайший рейс, через три часа, по неимоверной цене, но ей было плевать на все.
Уже выбегая из дома, Таша услышала звонок домашнего телефона. Звонили из больницы.
— Наталья Николаевна? Евгении Федоровне два часа назад стало хуже. Повторный инфаркт. Вам нужно приехать. Она умирает.
— Я буду, - сказала она севшим голосом. – Я сейчас буду.
До больницы было пятнадцать минут езды на такси. Прямо с чемоданом она залетела в отделение, накинула халат, напялила бахилы и бросилась к матери в палату. Вид больной поразил ее. Лицо, такое живое и полнокровное еще вчера, теперь казалось посмертной маской египетского фараона.  Мать едва дышала, в дряблых венах торчали капельницы. Увидев дочь, она приподняла брови.
— Не думала, что ты на стреме.
— Мне звонили из дома. Мите плохо. У меня через два с половиной часа рейс.
— А, так ты зашла попрощаться, а не потому, что я подыхаю,  - хмыкнула мать. – Ну давай, езжай уже. Сдохну без зрителей. На похороны ждать или закопают за общественный счет?
— Мам, ну зачем ты так, - обессиленно сказала Таша. – Ты пойми, это же ребенок, это же мой сын…
— Это не твой сын, - сказала она. – А я – твоя мать. Не думала, что доживу до момента, когда дочь придет в больницу, чтобы дождаться моей смерти. Не уверена, что сдохну до рейса. Капельницу мне, что ли, перекрой. Для верности.
Таша опустила лицо и плакала, не скрываясь.
— Ты ничем ему не поможешь, - сказала мать жестко. – Там есть врачи, там Москва рядом. Думаешь, Данька бросит своего племянника?
— А вдруг он… - Таша не решилась произнести «умирает», но слово так и вертелось на языке. – Мам, я ведь так люблю его! Он – вся моя жизнь, вся моя душа! Возьмется ручонками за юбку, «ма-ам», а у меня сердце от нежности заходится. Я не переживу, если его потеряю!
— Всю жизнь ты такая, Таша, - сказала мать после паузы. – Всю жизнь тебя на всяких сирых и убогих тянуло. Нормальный Данька один попался, и того ты упустила из-за дурости из-за своей.
Таша молча плакала.
— Ты ведь не улетишь, да?
Она подняла голову и посмотрела на мать, на ее ввалившиеся щеки, подернутые смертной пеленой глаза. И поняла, что не может уехать, но, Господи, как же она сейчас, на одно пронзительно-долгое мгновение ее возненавидела!
— Не смотри на меня так, Таша! – захрипела вдруг мать.  – Не смотри, дочка, не смотри!
Она схватилась за горло и повалилась на кровать. Безучастно Таша наблюдала за беготней врачей, за попытками реаниматоров заставить мать вдохнуть еще хоть глоток воздуха. Наконец, на нее нацепили маску, подали кислород. Говорить мать больше не могла, да и не о чем им было говорить.
Таша выключила телефон, чтобы не рвать себе сердце, и сидела в палате до вечера, глядя в одну точку и ни о чем не спрашивая. Пару раз она ощущала на себе взгляд умирающей, пару раз видела, как та пытается дотянуться до ее руки своими скрюченными пальцами, но не сделала ни движения. Все внутри словно застыло.
Мать уснула почти в полночь. Тогда Таша очнулась, вышла из больницы и набрала номер Дана.
— Извини, не разбудила?
— Ты с ума сошла, я тебе столько раз звонил! Думали уже, что-то с тобой случилось!
— Как Митя?
— Плохо, Таш. Доктора взяли кровь, говорят, подозревают что-то нехорошее. Он пришел в себя, но пока видеться с ним не разрешили. Сказали, лучше не волновать. Ты когда прилетаешь?
— Не знаю, - безжизненно сказала она.
— Эй, что значит «не знаю»? – удивился Дан, но она уже положила трубку.
Все последующие две недели Таша ухаживала за матерью. Протирала ей пролежни, ворочала тяжелое тело с боку на бок, кормила. И все молча, без единого слова. И когда однажды утром, не проснувшись, мать скончалась, она организовала похороны, простые, без оркестра и моря цветов. На следующий день после поминок Таша, наконец, села в самолет на Внуково.

— Привет, - сказала она открывшему дверь Дану. – Митины вещи здесь? Я заберу их.
— Наташа?! Ты себя в зеркало видела? Я даже не узнал тебя. Зайди. Марийка тоже поедет с нами, сейчас она одевается.
Он отступил, пропуская ее внутрь. Таша прошла, опустилась на диван в гостиной, сложила руки на коленях.
— Ты на себя не похожа, - сказал Дан. – И это не комплимент.
— Митины вещи, - повторила она.
— Да, чемодан мы собрали. Подумали, что сюда он уже не вернется.
Марийка вышла из комнаты, поздоровалась с Ташей. Они уселись в машину и поехали в больницу, детский центр здоровья, частную клинику, в которой были лучшие врачи и лучшие лекарства. Там, надев халаты и бахилы, все трое прошли в палату к Мите. Мальчик дремал, но, услышав голоса, поднялся в кровати и заулыбался.
— Мам, я тебя так долго ждал, а ты все не приходила и не приходила, а Сашка из пятой палаты сказал, что ты вообще не придешь, а я его стукнул, чтобы он не врал, и меня тетя медсестра ругала!
Таша обняла его и прижимала к себе, пока мальчик не стал вырываться.
— Ну мам, ну отпусти! А ты испугалась, когда я заболел?
— Очень, - сказала Таша дрогнувшим голосом.
— Значит, я сильно болел, - с удовлетворением в голосе сказал Митя. – Ребятам в школе расскажу про свою патологию!
Она снова обняла его и молчала, пока сын болтал ногами и рассказывал им, какие больные уколы ему делали и сколько капельниц ставили.
Очень не хотелось уходить, но Таша намеревалась еще поговорить с лечащим врачом, поэтому, побыв минут пятнадцать, они распрощались и ушли. В ординаторскую пошла она одна, Дан и Марийка решили подождать в машине. Доктор был один. Выслушав Ташу, он раскрыл историю болезни Мити и задумчиво пробежал взглядом по строчкам.
— Все показатели крови в норме, - сказал он, и Таша вздохнула с облегчением. – Мы провели все необходимые исследования. За мальчиком нужно будет понаблюдать. Вы его мать?
— Да, - сказала она.
— Во время беременности не было никаких осложнений? Токсикоза, внутриутробной гипоксии плода? Скрининг на наследственные заболевания делали?
Пришлось объяснить. Доктор нахмурился.
— Н-да, интересная ситуация. Это, конечно, затрудняет исследования, но все же…
Таша рассказала обо всем, что знала о беременности Ирины.
— Вам лучше спросить ее брата. Он, кстати, присутствует здесь, - напоследок сказала она.
— Не понимаю. У мальчика есть дядя, и, тем не менее, усыновили его Вы.
Таша рассказала о браке. Доктор покачал головой.
— Мексиканский сериал, честное слово. Извините, конечно. Позовите сюда дядю.
Дан мог рассказать не больше, чем она, да и не видел причины, по которой беременность его покойной сестры могла бы иметь решающее значение в диагностике болезни Мити. Прошло ведь уже девять лет.
— Дело в том, что симптомы уж очень характерны, - сказал доктор. – Я надеюсь ошибиться, но томография дает довольно четкое представление о характере заболевания. Скорее всего, имело место нарушение эмбрионального развития в первые три месяца беременности. У мальчика опухоль мозга.
— Нет, - сказала Таша.
— Доброкачественная и очень благоприятного течения, - поспешил добавить доктор. – Мы назначим консультацию невролога и онколога, но я уверен, операция не будет нужна.
— Как называется его болезнь? – спросил Дан.
— Болезнь Стерджа-Уэббера. Энцефалотригеминальный ангиоматоз.
— Он умрет?
— Нескоро. Проживет дольше меня, если будет принимать лечение. – Доктор позволил себе улыбку. – У него, еще раз повторю, самая благоприятная форма. Без опухолей на лице и слепоты.
Таша содрогнулась.

Дан повез Ташу домой. Она сидела очень прямо на переднем сиденье, смотрела только перед собой и молчала. Он тоже, но уже у самого порога, помогая ей занести чемодан, вдруг взял за руку и заговорил.
— Ты должна держаться, поняла меня? Держатся за него до последнего вздоха, своего или его, неважно.
Она смотрела на него пустым взглядом.
— Наташ, да приди же ты в себя! – Дан встряхнул ее. – Это твой сын, а ты его мать! Он, кажется, не собирается умирать, так что и ты давай, не веди себя так, как будто собрался!
— Я и не веду, - сказала она.
— Вот и отлично. Справишься сама?
— Справлюсь.
— Хорошая девочка.
Она проводила его взглядом, вошла в дом и закрыла дверь. Сердце ныло, но, по крайней мере, она делала и говорила правильные вещи. Она не сдастся. Не для того, она не спала ночи, и раз за разом показывала Мите, как зашнуровывать кроссовки. Он сильный мальчик. И у него есть она, Таша, которая отдаст все на свете за одно-единственное слово, произнесенное ее мальчиком. Это слово «мама».
«Я твоя мама, и я не дам тебе умереть», - пообещала она, глядя на стоящее у кровати фото Мити.
И ей показалось, но это, конечно, только показалось, что лукавая улыбка на лице ребенка стала вдруг чуть шире.