Рисовальщик

ПРЕЛЮДИЯ


  Традиции дарят лёгкое прикосновение к тому, что кажется вечным.
  В курительнице тлела ароматическая палочка, динамики наполнили комнату завываниями бамбуковых флейт. Хозяин дома, милейший человек с почти географическим именем, покачивался в такт и улыбался. На низком столике, словно игрушечные солдатики, стояли в ряд узкие, чуть шире напёрстка, бокальчики сян, накрытые пиалками бэй. Медленно вынимая над ухом, предварительно разом перевернув пальцами всю конструкцию, сян из бэй, я старательно считал бульки.
  - Двадцать две. Двадцать три... четыре... пять... шесть... Оп! Двадцать семь булек!
  - Это к счастью, - прожурчал Толик. -  Больше тридцати вообще никто не набирает.
  Свой "дзен" Толик активно пропагандирует. "Информация, - делится Толик сокровенным, - передаётся разными способами. К примеру, в момент оргазма, когда в человеке открываются все его энергетические потоки, инфообмен происходит путём тактильного познания. В древности избранные кое о чём таком, конечно, догадывались, поэтому-то султаны и требовали себе на ложе невинных девочек, не успевших ещё влить в себя различные "чёрные" знания, да и у феодалов практиковалось право первой ночи." Так говорит Толик. Дом его набит статуэтками божков, приборами для чаепития, коллекцией колокольчиков, бамбуковыми флейтами и разными другими музыкальными инструментами, имитирующими шум дождя, к примеру.
  - Н-да... - пробормотал Матвей, который, расположась на ковре древнеримским манером, частенько вставлял к месту и не к месту некие подобия фраз или же просто похрапывал на зависть гостям. Когда звуковой фон его гортани перекрывал тихий строй неспешной беседы, Фёкла нежно почёсывала мужу брюшцо, - храп затихал.
  - Зачем он нужен? - вдруг спросил Матвей, указывая полуоткрытым глазом на застывший на секретере прозрачный многогранник.
  - А-а... Это магический кристалл. Он аккумулирует энергию, а кроме того нейтрализует негативную ЦИ и активизирует позитивную ЦИ. Думаешь - почему он поставлен в тот угол, на северо-восток? Специально для стимуляции тяги к знаниям. А если уж говорить совсем просто, то кристалл из свинцового стекла создаёт хороший... что?
  - Фэн-шуй! - крикнула Фёкла.
  - Правильно, Фёкла!
  Мы обмывали недавнее Толькино приобретение: две узкие двухметровые доски, привезённые в Москву с парижской барахолки. От времени доски потемнели, в двух-трёх местах открылись выщерблены. Хотя перламутровые иероглифы, идущие по красному дереву кругами и вертикалями, прочитаны ещё не были (пригласить толмача Толик собирался на днях), но никакого подвоха от надписей владелец досок не ждал, полагая, что это всего лишь пожелания счастья, богатства и процветания..
  - Как только я их увидел, понял - мои! Ведь такие доски в доме это...
  - ...хороший Фэн-шуй! - крикнула Фёкла.
  - Успокойся, детка, -  буркнул, скривившись, Матвей.
  Толик, улучив тот самый нужный момент, когда пузырьки со дна стеклянного чайника побежали наверх "жемчужными нитями", но вода ещё не бурлит, снял его со спиртовки, куртуазно вздохнул и залил кипятком терракотовый заварник.
  - Однако сильно мы углубились в древние знания. Это, кстати, энергетика чая на нас так воздействует.
  - Н-да... - согласился Матвей.
.....................................................

  У себя был довольно поздно. Стянул с плеч насквозь промокший плащ (который при покупке женщина-продавец рекламировала, как "непромокаемый", и даже показала фокус, плеснув на плащ водой из чашки. Вода действительно тогда вся стекла, и женщина объяснила эффект особой структурой ткани, покрытой невидимыми волосками. Но ткань со временем залоснилась и стала впитывать воду почище губки!), прокашлялся и побрёл на кухню. От дорогого китайского чая во рту остался изысканный привкус унавоженной земли плюс ощущение адского голода. И ещё я, кажется, подхватил простуду.
  В таких случаях спасают пельмени. Настоящие, магазинные - серые камешки соевого фарша, слипшиеся в конгломерат после серии разморозок. Кто-то скажет, что в них совершенно отсутствует мясо. Соглашусь. Кто-то, возможно, озаботится чрезмерным газообразованием, неизбежно наступаемым в организме после потребления подобного, с позволения сказать, продукта. И тут спорить не буду. Кто-то не преминет сообщить, что они просто невкусные, оттого и дешёвые. Всё так, друзья, всё так...
  Минуточку! Всего лишь одно замечание! Весьма важное, впрочем.
  Когда в годы своей институтской юности в перерыве между парами я со всех ног мчался в столовую, те пельмени также не отличались изысканностью вкуса и приятностью вида. И мяса в них также не было ни грамма. Но! Переваривались они молодым, в меру здоровым организмом, жаждущим килокалорий и любви, поедались же непременно горячими, заправленными отбивающей любой вкус горчицей, с кусочком заветренного белого хлеба на заед. Не сравнимые ни с чем ощущения!
  Итак, я настаиваю: именно пельмени с горчицей. Плюс растворимый кофе с лимоном. Привет гурманам - вкушайте!


     СОН  РИСОВАЛЬЩИКА


  По ночам мне снятся цветные сны. Иногда они неотступно преследуют меня, донимают расхожим сюжетом, и тогда приходится подстёгивать убогое действие, понукая невидимого демонстратора раздражёнными мыслями: "Дальше! Проворачивай дальше! Всё это я уже видел-перевидел и даже где-то читал!" И тогда сюжет искривляется, появляются новые, неизбитые ходы. В страхе слежу я за перипетиями действа вплоть до всегда неожиданной концовки.

  Температура карабкалась вверх и ныла спина до воя. Да ещё это сердце! Сон, разумеется, не приходил. Взбивание подушки, ворочанье с кряхтеньем, жаропонижающие взапив - ничего не помогало, пока наконец в середине ночи, да пожалуй, что ближе к утру, когда кажется, что теперь уж точно не заснуть, дрёма, словно в насмешку над жалким человеческим расчётом, убаюкав, унесла-таки душу из этого болезненного мира к холодным неизвестным берегам неизвестной страны.
  Златовласая спутница, молчаливая и податливая, как всякие спутницы во снах, моментально согласилась переправиться на поднявшийся из свинцовой воды остров, совершенно голый, если не считать только северных сосен, мелких и невзрачных, кое-как зацепившихся за склон и растущих вот эдак (возможно, то были криптомерии) - будто седая щетина на подбородке, которую так и не смогло взять старое лезвие. Не было никакого биения никаких волн. Упорные взмахи - ещё и ещё... Лодка весело заскользила вдоль берега огибая чёрные камни, зеркалящиеся в притихшей воде и (тут я не справился с поворотом) сходу тыкнулась носом в подводную твердь.
  Откуда-то со скалы окликнул нас морщинистый старикан постыдно малого роста, к тому же изъясняющийся на незнакомом наречии, которое, впрочем, сам я, хотя и с трудом, но разбирал. Свободный перевод его жестяного клёкота звучал следующим образом:
  - Что, голубки, причалить не могёте? Сейчас это дело сварганим!
  Старикан быстро и ловко запрыгал по камням показывая путь.
  - Сюда! Просю сюда!
  Лодка вплывает в тёмное зево пещеры, несколько гномов смоляными факелами освещают место причала. Пахнуло дымом, рыбой, плесенью. Ведомые гномами мы направляемся в какое-то узкое жерло. Сверху закапало, вспугнутые светом манерные жужелицы с громким шуршанием бросались врассыпную из-под ног. Идти было неудобно и глупо (да, да, глупо - любой здравомыслящий человек скажет, что ни за какие коврижки не пошёл бы непонятно куда неизвестно с кем), к тому же долго - часа два. Внезапно туннель оборвался залой, просторной и светлой как внутренность синагоги.
  За бесконечным столом, отороченном по бокам тупыми бильярдными ножками, восседал Карла. Карикатурный профиль его вполне подходил для кошмара. Седая борода стелилась по полу.
  - А, дружочек, прибыл! - довольно фамильярно начал он. - И девица с тобой? Что ж, всегда рад гостям. Бэр, усади нежданных.
  Отделившееся от стены чудище, хрипя и фыркая, прокосолапило за спину, брякнулось на пятую точку и растопырило лапы. Ещё один бэр в подобной же позе расположился за спиной моей молчаливой спутницы. С опаской поместились мы в эти живые подобия кресел.
  - Здесь вам не будет скучно, уверяю! Покушаете, отдохнёте. И деньжат за постой не возьму - Бог с вами! Единственное условие временного пребывания: говорить одну звонкую как горный хрусталь и чистую как родниковая вода правду. Солжёте - оставаться вам здесь навсегда!
  "Навсегда-навсегда-навсегда..." - понеслось эхом по стенам.
  - Однако какое странное условие! - прошептал я, полагая, что Карла меня не слышит (но он слышал). - Смысл всего, сказанного кем-либо и когда-либо при желании легко выворачивается наизнанку и выдаётся за неправду... Особенно, если ты - и оценщик, и судья.
  - Ха-ха-ха-ха! И это правда! - загремел Карла, кивая. - Но я не стану жульничать с вами. Иначе пропадает нерв игры!
  Карла обвёл рукой невидимый круг - и зала в тот же миг расцвела огнями, хлынула музыка (хотелось написать "Грига", но - если б я знал хоть одну его ноту!), вокруг стола, шаркая суетными ножками, забегали гномы. Среди прочих яств был подан целиком зажаренный лебедь, украшенный, кажется, кроме фруктов и зелени, притороченными к тушке перистыми крыльями и красноклювой неощипанной головой, несколько криво сидящей на изогнутой "двойкой" шее. Трёхдневный поросёнок с мило запёкшейся на самой сопатке золотистой корочкой ароматно дымился на серебряном блюде, как бы приглашая себя съесть. Принесли и метрового осетра, и икру в непременно вызолоченных изнутри чеканных чашах, и витые сосуды с молодым вином, и штофы с водкой, кальвадос и чачу (очевидно, на любителя), салаты, омары с каперсами, множество пирогов, расстегаев и кулебяк,  и прочие вкусные или просто интересные на вид вещи, вроде выложенных на блюде вокруг копчёной стерляди вываренных в вине осьминогов, или торт - уменьшенную копию стокгольмской ратуши. Итак, блюда с необычайной быстротой были расставлены, в старинных кубках задрожало вино.
  Настроение улучшалось. Мы пробовали всего понемногу. Спутница моя (в тот сон я так и не увидел её лица, поэтому не мог знать наверняка, благодушествовала она или нет) - всё также молчала, я же время от времени подымал кубок за здоровье хозяина, в ответ на что тот по-доброму жмурился и дёргал головой. Содержимое сосудов таяло, зелёная плесень стен превращалась в сияющие смарагды, ледяной камень пола зарастал хрустальными шестигранниками... Вконец объевшись, я театрально рыгнул, вытер осаленные пальцы о желтую шерсть бэра и выдохнул: "Хорошо!"
  - А-а... - прогудел Карла. - То-то! Ну и как тебе здесь, положа руку на сердце, - нравится?
  - Чудесно! Очень уютно! А угощение!.. Давно не едал ничего подобного...
  - Да, у меня тут великолепие сплошное! - вскричал Карла.
  - О, да!
  - Чего-то твоя девица всё молчит? Ладно... Ну а как тебе я - в собственном, так сказать, соку и виде? Красив, не правда ли?
  - К сожалению, - выдавил я, удивляясь неожиданно нахлынувшему приступу искренности (Боже, как редко они приходят!), - ты ужасен, уродлив... Да по-моему, просто мерзок, дружище.
  Карла кисло кивнул.
  - Вот так и платят люди за доброту... П-понимаю... И принимаю.
  С этими словами он осушил свой кубок, как говорится, махом, матернулся в