Кокетка

ЭПИЗОД 1. ФЛИРТ

 Он вбежал в застрявший на конечной поезд, миновал пару вагонов, пока нашёл свободный закуток - ценное угловое местечко - куда и брякнулся, и там уж расселся как следует: ноги пошире, сумку на бедра, руки на сумку, голову в пол. И лучше закрыть глаза. И наушники вставить, коли есть. Вежливый москвич всегда уступает места старикам, но только с сильным тремором, на которых взглянешь, всплакнёшь и удивишься: а как они вообще добрались до метро, и почему они ещё живы!? И беременным, с животом, наезжающим на нос, он непременно уступит. И детям, ростом не выше колена. В те весенние дни он приискивал себе работу: ездил по всяким собеседованиям, и чего-то их всех в нём не устраивало. Кто-то слева толконул его локтем в плечо. Не очень деликатно, но терпимо - он даже глаз не открыл...
   "Э-эй! Проснись!"
   И новый толчок.
   "Проснись, соня!"
   А когда поняла, что он её узнал, смотрит изумлённо и молча, выдала лаконичное "При-вет!" Именно так, враспевку, в два мелких шажка: "При-вет..."
   "Ну... Чего молчишь?"
   "Здравствуй, Нина." - сказал он, удивляясь, как это он смог выговорить это короткое, сухое словцо? - в его воспоминаниях, в его мечтах и фантазиях имя у неё было другим - с нежнейшим третьим слогом на конце, таким же тёплым и мягким на звук, как её грудь - на ощупь.
   "Какой ты смешной! - мы же уже поздоровались! Как тебе моя новая причёска? Каре. Нравится?"
   "А ещё у тебя волосы вились..."
   "Я их распрямила. И чёлку сделала. Так лучше, правда?"
   "Наверно... Ты, вообще, вся такая модная сейчас - просто класс..."
   "Спа-сибо... Кстати, познакомься - моя сестра, - она притиснулась к спинке сиденья, показывая рукой за себя - там улыбалась треугольным личиком смахивающая на лису крашеная блондинка в куртке. - Ксения..."
   "Илья."
   "Ну рассказывай - как ты, что ты?.."
   "Живу... Это невероятно... Я... В Москве невозможно вот так вот запросто встретиться. Это знак!"
   "Ха-ха! Может быть. Чего не звонишь?"
   "Я обязательно тебе позвоню."
   "Давай уж лучше я. Номер тот же?"
   "Да."
   "Как служба?"
   "Я больше не служу."
   "Чего так? Уволили? Где-то согрешил?"
   "Нет, почему? - не согрешил, а сам решил. Надоело, знаешь ли, бегать с автоматом.  Так что поздравь: теперь я фактически "поручик в отставке". Пытаюсь кормиться на вольных хлебах."
   "Ой! Прям, как Толстой, который Лев!"
   "Хм... Эк ты хватила! - в отличие от него, я безземельный. К тому же не писатель, и разумеется, не граф. Извини, спешу. Мне выходить здесь. Я хочу сказать, что рад, что тебя встретил. Очень, и это - честно!"
   "И я рада! Ну так я позвоню?!" - крикнула она ему уже вослед.
   "Конечно! Буду ждать!"
   "А чудеса случаются!" - подумал он на ходу, периферийным зрением провожая отъезжающий состав.

  Господа, не проходите мимо, если заприметите вертлявую улыбаку с ямочками на щеках и влажными маслинами глаз. И голос чтоб был обязательно звонкий и, одновременно, приглушённо-томный, готовый в любой миг разразиться кашлем - переливчатый, как вода в каменистой речке.
  Она сидела за столом, выправляя бумаги, а вокруг уже вились ухажёры - что-то жужжали, склонившись, а она щурилась, прыская, и тогда от уголков её глаз к вискам разбегались птичьи лапки морщинок.
  Она была безусловной девственницей. Только вокруг девственниц роится столько самцов. Их привлекают какие-то особые истечения, подобные цветочному аромату безо всякой химической добавки - код, понятный посвящённым. Все эти рассуждения про феромоны вовсе не фантазии свихнувшихся гениев или жуликоватых торговцев мечтой: если запахи не распознаются вашим мозгом, то это вовсе не значит, что их не существует в природе. Надоедливые кавалеры, долгими вечерами караулящие у подъезда недотрогу (страдающие, мающиеся вожделением, дерущиеся из-за неё и, кажется, готовые отдать жизнь...), рассасываются бесследно и быстро, сами собой, как мелкие болячки под солнцем, как только их кумир становится женщиной, хотя она может и не кричать об этом выдающемся в её жизни событии на каждом углу. Они не предатели, просто чувствуют перемену - потерю магнита. А в ней магнит был.
  Бритый здоровяк уже забрасывал удочку, предлагая встретиться, но ломака отказывалась, ссылаясь на занятость, но здоровяк не отставал, он был упёртым парнем, и теперь набивался в гости.
  "Ну... если Вы умеете чинить электрические приборы... - протянула она с мечтательной ухмылкой. - У меня утюг сломался, а в папиной комнате телевизор барахлит. Сможете?" И для выразительности собрала губки в бантик.
  И здоровяк заткнулся.

  "Думаю, я смогу оказать помощь Вашему утюгу."
  Она бросила на него лукавый взгляд, улыбнулась, поигрывая ямочками, но, опамятовшись, тут же напустила на себя самый серьёзный (насколько хватило сил) вид и уткнулась носом в бумаги.
  "Разбираетесь?" - как бы невзначай спросила она.
  "У меня высшее техническое. Как раз по электричеству."
  "У-у... Интересно." - не подымая головы пропела она откуда-то снизу, из-под собранного на затылке, набитого заколками пучка совершенно недисциплинированных волос. - То есть Вы на досуге починяете страждущим их вышедшие из строя фены, торшеры и утюги? И как - дорого берёте?"
  "Вообще-то да. Но за красивые глаза, обещаю, будет скидка. И хотя я про фены и торшеры ничего не говорил, могу и их... Их внутренности устроены проще, чем внутренности телевизора."
  "То есть - и их почините, если что? И тоже со скидочкой?"
  "Конечно!"
  "Ой! Ну Вы там, пожалуйста, побольше скидочку сделайте - а то у меня с деньгами сейчас туго."
  "О, обязательно! Дайте-ка подсчитать... Всё про всё Вам обойдётся в..."
  "Не томите же! - ну!" - вскричала девушка.
  "В чашку чая. С бергамотом."
  "Всего лишь?!"
  "Нет! В прикусь с зефиром или с пастилой. И надеюсь, Вы разделите со мной чаепитие. Вот Вам мой телефон... домашний, - он вывел цифирь и заодно своё имя на листочке. - Звоните."
  Отсмеявшись, она взяла листочек, привстав, засунула его поглубже в брючный карман, сделала потягушечки, вздохнула и представилась: "Нина". На ней были брючки - чёрные, в обтяжку. И того же цвета кофточка. Для брюнетки - беспроигрышный вариант.
  В тот день он подошёл к ней ещё пару раз. Тронув пальчиком дульный тормоз, она поинтересовалась, можно ли из этого стрелять. В  смысле: он заряжен?
  "Тридцать смертей в магазине."
  "Ух ты! - как нас охраняют! Это даже странно..."
  "Решили поберечь вас от злых человеческих помыслов."
  "Ой, да ладно! Можно подумать - мы прямо такой уж ценный контингент!"
  "Такой-такой. Не сомневайтесь!"
  "Хм... Ну допустим..."
  Когда она чему-нибудь изумлялась (а изумлялась она поминутно), после первых же восклицаний она прикрывала веки, и дальше говорила как бы внутрь себя, словно стараясь загасить, не расплескать рвущихся наружу волн безотчётной, почти детской радости...
  "А Вы стреляли из него?" - вид автомата явно не давал ей покоя.
  "Стрелял."
  "И убивали?"
  "К счастью, нет."
  "Ой! А в Вас стреляли?"
  "Стреляли. Точнее, не в меня - просто били короткими вдоль улицы из пулемёта. А мне надо было на другую сторону. Я дождался перерыва и перебежал."
  "Враги?.." - спросила Ниночка почти что шёпотом.
  "Что?"
  "Враги стреляли?"
  "Нет. Наши. Просто били вдоль улицы - и всё."
  "А зачем?"
  "Я их не спрашивал." - сказал он, и подумал, что всё же надо было тогда пойти в обход... но хотелось побыстрее, он не спал двое суток, и потом, их было четверо, так вчетвером и перебежали - на раз-два.
   А ещё выяснилось, что живут они, по московским меркам, рядом - на одной и той же ветке. Практически соседи.

   Она позвонила под Новый год или сразу после. Ей хотелось поболтать, а он нуждался в женщине. Он не влюбился в неё, не зацепился, поэтому, не боясь потерять, пошёл напролом. В неё, наверное, следовало бы влюбиться, но он тогда тосковал по другой, которой, по малодушию, всё ещё надеялся чего-то объяснить и доказать, а этот почти невозможный флирт был, он думал, не в счёт. Да и времени не оставалось - вся эта круговерть с преобразованиями, перетрясками, перебросками с объекта на объект, подработками и хроническим недосыпом, мелкими неприятностями вроде выпавшей пломбы, каждодневными дутыми сенсациями (не иначе как проплаченными мошенниками, окопавшимися на самом верху), невозможностью загада жизни хотя бы на месяц вперёд отметали любое новое привыкание души... В этом "цветнике" он уже поухаживал за одной - с верхнего этажа - проводил как-то, они даже целовались. А потом ей, верно, донесли, что он крутился возле Ниночки, и тогда эта первая, по прошествии лет - безымянная, сероглазая, с побледневшими к зиме конопушками на носу - гордо дала ему атанде, а он лишь усмехнулся. Так всегда всё и происходит: времена, предпочтения, любови, болячки, ссоры, грехи, важное, неважное, чистая правда и гнуснейшая ложь накладываются одно на другое, слипаясь, как горка блинов на Масленицу, и лишь через года сердце расставляет всё по ранжиру, раздаёт всем сестрам по серьгам - но кому от этого легче?..
   Ей уже стукнуло восемнадцать, она умудрилась поступить одновременно в два хилых института - гуманитарный и прикладной - и везде на заочный, и считала, что работа её нынешняя: пусть и временная, зато несложная, с хорошей оплатой и двухразовым бесплатным питанием - очень удачно подвернулась.
   Когда наконец они перешли "на ты", они договорились выйти куда-нибудь прошвырнуться - потратить день на свидание.
   "А ты придумал - куда?" - спросила она, и он брякнул: "Конечно! В зоопарк!" - отметив походу, что для её возраста это будет вполне допустимо, а для его кошелька не накладно.

   Зоопарк их встретил недвижимыми, укрытыми порошей церетелевскими изваяниями и пустыми клетками. К тому же он за ненужностью выбросил билеты, а потом не сориентировался - не нашёл моста на другую территорию, и они перебежали улицу, и он долго ругался с седенькой вахтёршей у входа, объясняя ситуацию, а потом ему это надоело, и он сунул ей под нос удостоверение, прорычав, что он здесь по службе - и вахтёрша остолбенела, а они прошли.
   "А ты крутой!" - восхитилась Ниночка.
   "Какой крутой? - чувствую себя полнейшим идиотом! Чёрт!"
   "Не ругайся. Вот ты надулся, как мышь на крупу! И главное, было б из-за чего! - ведь всё же хорошо закончилось."
   "Не знаю... То, что я сейчас сотворил, а точнее, понавытворил, вообще-то называется превышением служебных полномочий. Ерунда, конечно, но..."
   "А ты забей и улыбнись! Ну улыбнись! - заканючила она, дёргая его за рукав и просительно заглядывая в глаза. - Для меня! Ну пожалуйста! Спа-сибо."
   У вольеров с обезьянами было не протолкнуться. Ниночка подпрыгивала за спинами публики и жаловалась, что ей не видно.
   "Хочешь, забирайся ко мне на плечи?"
   "Ой, нет! Я же не ребёнок!"
   "Ну тогда давай я тебя просто подсажу."
   Он попытался приподнять её со спины за талию, однако (при всей внешней хрупкости весила Ниночка довольно прилично) не удержал и нескольких секунд, и с выдохом