человек вовсе..."
"В определённом смысле, пожалуй, что и не человек... Человек-то, настоящий, он другой. Он потребитель, а не делатель. Ему, как вороне или крысе, надобно ухватить понравившуюся вещицу и снести её в норку или в гнездо. Осознать: "это моё!" - и на том успокоиться. Тут важна именно вещица! Конкретная, которую можно потрогать, погладить, продемонстрировать таким же субъектам, как и ты, нагоняя зависть, а значит, и цену. Есть такое понятие - статусная вещь. Не сомневаюсь, что слышал! Почти всегда - это произведение искусства или нечто похожее, выдаваемое за... На самом деле эта вещь не нужна никому, даже своему хозяину. Она - всего лишь показатель, маркер, значок принадлежности индивидуума к определённой когорте людей, ставящих себя выше прочих. Им это нужно доказывать. Каждую секунду. Так они защищаются. Чтобы не умереть от ужаса, как умерла горгона Медуза, узрев самою себя в полированном щите Персея. Художнику же вещественные кандалы ни к чему. Он по сути - не такой, как все, и все это знают. И со своими творениями он расстаётся легко, потому что настоящие его шедевры живут лишь в его воображении."
Тут дядя засмеялся как бы про себя - не размыкая сухих губ, растянутых в змеиной улыбке, и остатки волос на его макушке заколыхались двумя почти что рожками. Одна из моих подружек, в то время, когда мы пребывали с ней в "просто друзьях", после знакомства с дядей, которого я почитал как отца, поведала мне, что он напоминает ей какого-то литературного персонажа, но кого именно - запамятовала, и предъявить его так и не смогла.
"Искусство, дружочек, – продолжил дядя после паузы, - очень странный предмет. Труднообъяснимый. Востребованный, правда, человечеством, хотя бы в качестве инструмента постоянного собственного развлечения и познания. Во второй своей ипостаси он (или, если угодно, оно - в русском языке легко запутаться в местоимениях) напрямую конкурирует с религией и науками - со всеми вытекающими оттуда последствиями, зато в первой развивается вполне свободно, поэтому любое развлечение в конце концов становиться частью искусства. С творчеством разобраться ещё сложнее. С конца 19 века, со времён кончин Ван Гога и его французско-таитянского дружка общественным смыслом искусства становится отнюдь не творчество… Главное – внедрить в сознание как можно большему количеству простаков "архиважнейшую" мысль о том, что именно потуги такого-то и такого-то чего-то да стоят. Удивлённый старик Твен тогда же сочинил по этому поводу один грустно-брезгливый юмористический рассказик, публикация которого, впрочем, не изменила сей мир.
А вот тебе моя правдивая история. В восьмидесятые годы уже 20-го века группа заинтересованных лиц, в которую входил и твой покорный слуга, решила провернуть в тогда еще бьющемся в экономической агонии Союзе подобный же фокус. Одного пьющего, ну совсем опустившегося, не хочется говорить, что художника (в таком состоянии теперь даже бомжей редко встретишь) - просто уличную дрянь – избрали мы на роль гения. Когда-то, в юности, он неплохо рисовал. Однажды, задолго да нашей задумки, я застал его в Сокольниках за работой: на огромном щите он малевал птицу Жар. Выполнял заказ Парка Культуры. Они не знали, с кем связались! Несколько вёдер с краской, обыкновенная метла да швабра с тряпкой – вся его палитра и инструменты. Наверняка потом был скандал и позорное изгнание... Он был отчаянно хорош в то время! - в его наглости бурлила молодость, сквозил талант; казалось, он далеко пойдёт, однако... Мысли о тщете всего сущего, бессмысленности материальных накоплений рождают философов и поэтов, но погляди-ка, кого такие прозрения прежде всего посещают! Поговори с любым бомжом или древним старцем, который вот-вот отойдёт в мир иной (причём в любом уголке мира!), и ты с удивлением узришь философа! Интересно, не правда ли? Получается, философы долго не живут.
Итак, во дни проявленного к нему интереса он представлял из себя распухшего алкоголика самой последней стадии. Короче, обыкновенного «синяка». Такие метаморфозы случаются, и не только с творческими натурами - не ахать же всякий раз по этому поводу! Подрамники, краски, холсты были закуплены нашей артелью. Кистями и мастихинами он практически не пользовался, предпочитая размазывать краски пальцами, вилками, ложками, окурками, спичечными коробками и, вообще, любыми предметами, подворачивавшимися под руку. Экзальтированные девушки согласились на роль добровольных натурщиц. Труд подопечного мы оценили в стакан водки с холста. К слову, за день он мог выдуть стаканов десять. До того, как лошадь пала, она разродилась восемью сотнями – не могу сказать, что безусловно первоклассными – но всё-таки работами. Конечно, эти, последние его творения знатоки теперь почитают настоящими шедеврами, а встречающиеся то тут, то там обязательно втёртые в краску куриные косточки (использовал как стол), спички и бычки (использовал как пепельницу), а то и следы засохшей блевотины (использовал как унитаз) - его визитной карточкой, причудой гения. Относительно обстоятельств его смерти я до сих пор пребываю в сомнениях (тело его обнаружили в каком-то подвале с проломленным теменем): была ли то пьяная разборка бездомных, или же кое-кому из нашей разношёрстной компании просто не хватило терпения. Не знаю. Впрочем, всё это малозанимательная беллетристика, рассказанная постольку-поскольку. Перехожу к главному. Сразу по смерти нашего подопечного была развёрнута полноценная пиар-кампания (тогда, правда, не было в обиходе подобного термина) с включением постановочных телепередач и статьями в газетах-журналах, целью которой было то самое, замеченное ещё Твеном, вдалбливание невеждам и сомневающимся, что планета Земля лишилась недавно редкого гения. Наивную советскую публику мы убедили, конечно, и вскоре отбили вложенные средства, но озолотиться, как мечталось, вернуть сторицей каждую копейку - не сбылось. Интерес к современному искусству (да и к искусству вообще) в те года в стране Советов упал неимоверно, камнем вниз с высокой горы покатился, а выйти на американский или, скажем, на европейский рынок нам просто не дали."
"Да, не дали", - повторил дядя и замолчал.
"А не дали, - продолжил он после крепкого раздумья всё с тех же слов, - потому что не учли главного: сидят вот человеки... - там (дядя повёл ладонью по окружности, как бы вкручивая невидимую лампочку в невидимый плафон, причём не глядя!)... - которые судят, что на сегодняшний день есть искусство, а что нет. И ты хоть верещи, хоть головой об стенку бейся, да разорись весь - своей правды никому не докажешь! Они указывают, что актуально и востребовано, чем сегодня надобно восхищаться, а что презирать. И вот представь себе - человек, всю жизнь занимавшийся, как он думал, искусством, вдруг узнаёт, что все его творения искусством не считаются, теперь они - посредственные слепки вчерашних форм, а он никакой не "самобытный художник", а всего лишь жалкий эпигон!"
"Нет! - вскричал я. - Такого быть не может!"
"Точнее, такое в твоём уме пока не укладывается, - поправил дядя. - Ничего, уложится. Для этого и говорю. Да. Так бывает. В один день может всё рухнуть. Было - прошло. Законы рынка. Сегодня акции котируются, завтра ни стоят ни гроша. Даже если твоё предприятие успешно, при желании гигантской корпорации ничего не стоит его разорить. Искусство подчиняется тем же самым универсальным законам, потому что оно не оторвано от человека. От потребителя. А ещё более - от тех, кто формирует потребительский вкус. Бесполезным занятием выглядят попытки с точки зрения логики или эстетики расшифровать нескончаемые, доходящие до камлания взвизги экспертов по поводу "Чёрного квадрата", и при этом абсолютное их молчание по поводу "Белого квадрата" и "Красного квадрата" того же автора. Хотя, казалось бы, при минимальном желании накрутить интерес у публики, можно было бы легко разглядеть и там и там захватывающие дух высоты и бездны. Первое, что приходит на ум: белый, как квинтэссенция всех цветов радуги, а красный, как воплощённая страсть, кровь, революция... Целый клубок новых ярких неофициальных названий размотается нитью длиной в километр - только потяни! Но нет - тишина. Почему? Потому что тех экспертов нанимаем не мы. И только окольными путями дошедший слух, что в последние годы "Черные квадраты" размножаются чуть не методом почкования, позволяет хоть что-то объяснить.
В мире есть много красивейших мест. Есть рассветы и закаты, есть водопады в джунглях и в тайге. Кто-нибудь платит за это Природе? Так и художнику не будут платить, если он не сможет свой товар продать, каким бы качественным тот ни был."
"И кто ж они - эти вершителя судеб?"
"Те самые... Избранные. Имеющие деньги и власть. Делящие народы и разрушающие страны. С лёгкостью протягивающие логические цепочки между двумя точками не пересекающихся между собою многомерных пространств. И всё это всегда так складно смотрится! Так логично выглядит! Потому что логика есть порождение разума, а разумом большинства управляют они. Исподволь пробираются к тебе в мозг и там хозяйничают. Незаметно и ежесекундно...
Кстати, вдогон: следующая группа предпринимателей от искусства (не наша!) сделала ставку на пациента психлечебницы. Да, да, представь себе и изумись - какова бывает фантазия у людей! Но их гешефт оказался ещё более прогарным, чем наш - полное фиаско! - детские каракули на отрывках бумаги их клиента не заинтересовали вообще никого!
"Так что же - в современном мире от самого создателя так-таки ничегошеньки не зависит?.." - пробормотал я.
"Отчего же?! - встрепенулся дядя. - От Создателя, - он выделил это слово громоподобным отступом, - как раз и зависит. Ведь проныры, готовые поживиться за счёт "открытого ими" (Ими!) дотоле неизвестного автора, тоже создания Божьи, и из ниоткуда не берутся. Помню, несколько раз прокатывал такой фокус: выставляется на продажу в солидном Аукционном Доме (на сегодняшний день их в мире два) современный малоизвестный (или вообще никому не известный) автор. По неприлично завышенной цене. А продаётся он после торгов вообще по цене заоблачной. Что это значит? - заинтересованные лица прорекламировали своего протеже по цене аукционной уступки (где-то за тридцать процентов). То есть выставили на продажу и продали сами себе - в ожидании ажиотажа. Теперь даже если в ближайшее время они продадут (уже втихую, без аукциона) те же произведения по цене, рухнувшей раза в два по сравнению с конечной, они всё равно останутся в наваре. Как видишь, искусство немыслимо без математики - науки наук! Но ставить на это - как в рулетку сыграть. Лично я не возьмусь!
К чему бишь это я?.. Ах да! Повторюсь: хороший художник – мёртвый художник. Если же он живой, то непременно - перфомансист, скандалист, тусовщик, половой революционер, на глазах у публики нарезающий медальонами собственные гениталии, или тихий постмодернист, консервирующий в формалине гениталии чужие, или специалист телевизионного разговорного жанра, никогда в жизни в руках не державший ни кисти,
