ты как подросток в машине тискаешься. Давай уж в следующий раз по взрослому» – обманула его утомленная женщина. Поправив бретельки, она занялась трудоустройством самостоятельно.
В пяти или шести конторах не срослось – то предлагали слишком маленький заработок, то нужно было ездить к черту на куличики, то обязанности бухгалтера обременяли допуслугами шефу. Наконец, ей повезло, и она попала в небольшую компанию, занимающуюся, к счастью, не совсем чёрным, а очень даже серым бизнесом, что в ту пору было большой редкостью. Милиционеры-дальтоники все равно приходили, но как-то утрясалось…
Поскребя по сусекам, Марта исхитрилась купить скромную дачу в сосновом крае с золотистым речным песком. Далековато, в соседней губернии. И нужник на улице. Но если ночью неохота тащиться во двор, то для этого всегда есть многофункциональное эмалированное ведро.
Маманя не нашла ничего умнее, как наварить в этом самом ведре сливового варенья. Марта брезгливо выплеснула продукт в выгребную яму. Лучше бы соседей угостили…
Как бы наладилась и личная жизнь. Прорезался Леша Мышкин, с которым Марта сидела еще за одной партой. Несколько раз он оставался ночевать на новой софе.
Маманя за стенкой чутко прислушивалась к скрипам, мечтая о новых брачных узах для своей разведенки.
У Лешика была основательная профессия. Он охранял чужое добро. Пил умеренно. Ездил на заслуженной баклажановой семерочке с хромированной решёткой радиатора и мечтал об иномарке. Внес первый взнос за однушку в строящемся доме. И окончательно околдовал будущую тещу, когда переложил на даче протекающую крышу.
Дело шло к свадьбе. Жених настаивал, чтобы Марта взяла его фамилию.
- Лиза, ты хочешь стать Мышкиной?
- «Давай лучше бабушке предложим! А то смотри, мальчишки задразнят, – ужаснулась многоопытная Лизка – будут «мышкой-мормышкой» обзывать».
- Ну, дяде Леше мормышка должна понравиться.
Лешик оказался заядлым рыболовом. В доме появились длинные бамбуковые удилища, жерлица для ловли хищника на малька с лесой, окрашенной под цвет воды, и белым крючком, свинцовые грузила, поплавки типа «пингвин» и «чебурашка», жестянки с червяками, которых Мышкин называл добровольцами.
В начале лета маманя с Лизкой были торжественно вывезены на дачу. Почти молодожены выбирались к ним на выходные...
Как-то, сославшись на срочное поручение от начальства, Лешик отвез Марту на вокзал и заботливо посадил на электричку: «А меня завтра к обеду ждите».
Вагоны замерла сразу после Москвы. Что-то случилось на путях. Долго ничего не сообщали. Наконец выяснилось, что движение восстановят только к вечеру. Чертыхнувшись, Марта подхватила две тяжеленые сумки с продуктами и на трех перекладных вернулась домой.
На софе возлежал голенькое женское тело. Марта, расстроившись, плюнула в омерзительную жопу. Поднялся визг. Лешик заперся в ванной. Свадьба также расстроилась.
"Как была дурой, Мартышка, так ею и осталась" – упрекнул Лешик несостоявшуюся супругу на прощание, держа в руках поломанный телескопический спиннинг с пробковой ручкой, – "из-за какой-то ерунды всё испортила".
«Мама, а куда задевался дядя Леша?» - спросила вернувшаяся с дачи дочка.
"Этот похотливый гринго затерялся в городских джунглях. Танец «соблазнение розового дельфина» отменен навсегда. На сорока двух квадратных метрах нашей долевой собственности объявляется княжество амазонок. В плен мужиков не брать, уничтожать на месте!"
– "А кто такие амазонки?"
- "Это мы, самые красивые и беспощадные."
- "И бабушка?"
- "Бабушка в первую очередь. Можешь спросить у Ластика!"
- "А зачем ты отдала соседке нашу новую софу?"
- "Она помечена не нашими запахами. Я бы и крышу на даче посдирала!"
- "Ты что" - напугалась маманя и добавила: «Лешик парень неплохой только ссытся и глухой»…
Самое главное, что Марта опять оказалась беременной…
Катя (какая удача, что вновь родилась девочка) по ночам капризничала редко, даже когда зубки стали прорезаться. Памперсы сильно облегчали жизнь.
«Представляешь Лиза – когда ссалась ты, нам с Мартой приходилось выстирывать тонны пеленок» - скромно отметила свои заслуги маманя.
Жили не богато, но и не бедствовали. А когда младшая Катерина чуток подросла, Марте снова захотелось хотя бы привкуса личной жизни…
Подруга Бэлка поддаивала работавшего в Москве немецкого инженера, пытаясь пристроить свои формы на его содержание. У него был коллега, тоже фрицик, который еще не успел обзавестись столичной самочкой. Ему-то она и решила подсунуть Марту.
- "А он западный или бывший гдр-овский?"
- "А тебе- то что?"
- "Гдр-овский язык наш должен понимать".
- "Я со своим больше жестами общаюсь. Потом, ты же немецкий в школе учила".
- "Да чего я учила-то. Eins, zwei, drei. Гебен зи мир битте этвас копек ауф дем штюк брод. Подайте что-нибудь бывшему депутату Государственной думы на пропитание".
- "Этим козлам еще и подавать!?" – неожиданно перешла на политику подруга. И почти искренне пожелала Марте: "Пусть он на тебя марок германских не жалеет. Ты же у нас красотулечка. Вот оженишь его, и укатите вместе в Мюнхен.
- "Он что, из Мюнхена?"
- "Не, из как его… Пфорцхайма".
- "Тьфу, не выговорить".
- "Зато холостой".
- "Все они холостые в командировках".
От самодовольного усатого Клауса пахло шнапсом и хорошим табаком. Но в ресторане он оказался жмотливым, а в постели мелкотравчатым. И трусы на нем были несвежие. Марте он совсем не пришелся. В гробу она видала этот Пфорцхайм. А встретилась с ним не корысти ради, а из обычного бабского любопытства. Поглазеть, какие такие они, импортные мужики вблизи.
Все то же самое между ног болтается. Мерседес недоделанный.
Ухажеры не переводились. Только свиданкалась она теперь исключительно на чужой территории. И к серьезным отношениям Марта была не готова. Впрочем, к своим 33 она подошла в хорошей кондиции - как благородное вино из позднего сбора винограда. Как пишут на этикетках дорогих бутылок - Late harvest.
Рома в этом случае предпочел бы французский термин - Vendanges Tardives.
Он любит вставлять куда ни попадя французские словечки и перемешивать их с нашими, получая забавную смесь «французского с нижегородским». Но это не от недостатка знаний, а фишка такая. Афишка. Замес образованности, вальяжности и стёба. Рома – неологизматор. Внешне он похож на сорокалетнего ирландского терьера, хотя название этой мало распространенной у нас породы вряд ли что вам подскажет.
Если упрощенно – этот самый терьер напоминает рыжую дворнягу. Вот и Рома как бы такой, но, с другой стороны, нельзя утверждать, что в нем не чувствуется порода, просто она вот такая порода, известная только ценителям. Зато он крайне обаятельный.
Рома из профессорской семьи. Его с детства окружали казавшиеся скучными разговоры взрослых о языкознании на фоне набитых пыльными фолиантами ореховых стеллажей. Старший брат, больше напоминающий длинноногого сеттера в очках с толстыми линзами, постепенно запылился вместе с книжками и тоже стал ученым. А у Ромы в школе любимым предметом была физ-ра. Впрочем, маман с малолетства привила «Ромашке» любовь к французскому. Но он долго не мог понять различия между «лингвинистом» и «филолухом», хотя по настоянию родителей также поступил на филфак, естественно с «подстраховочкой» - декан факультета еженедельно играл в преферанс в отгороженной от суетного мира плотными болотными гардинами родительской гостиной, заедая коньячок заливной севрюгой и прочими деликатесами из ресторана «Прага». Декан сильно рассчитывая на то, что Ромин старший брат когда-нибудь женится на его дочери. Но дочка Зойка и повзрослеть толком не успела, как бесстыдно досталась младшему. Ромино поступления на филфак (и Зойкино в Инъяз имени Тереза) еще не оперившиеся птенцы отметили на даче бутылкой белого крымского портвейна. Рома давно грезил просунуть свои ладошки в прорезь Зойкиной блузки, представляя её мясистые прелести.
Полное отсутствие опыта юные экспериментаторы компенсировали темпераментом…
Ровно через месяц к Грибоедовскому ЗАГСу причалила упакованная легкомысленными ленточками «Волга» с плюшевым зайкой на капоте. Родители умилились. Брат сочувственно курил импортный Кэмел. Рома глуповато улыбался. Невеста в пышном платье и кружевной фате выглядела аляповато, но беспорочно. Свадьба прошла кошерно. Новая родственница Циля Мордехаевна тщетно растолковывала Роме, что для приготовления пасхального Хремзлаха мацу нужно обязательно пропускать через мясорубку с мелкой решеткой.
Гости со стороны жениха основательно налегали на сорокоградусную, но под финиш почему-то самыми пьяными оказались приглашенные со стороны невесты.
Подростковая страсть быстро угасла. Подобие семейного равновесия поддерживалось ускользающими призраками детских симпатий, инфантильным любопытством от соприкосновения с почти взрослой жизнью и осознанием необходимости соблюдения ритуалов, предназначенных для родителей.
За сносное сожительство молодые поощрялись недурственным вспомоществованием. Каждый месяц они небрежно, почти с одолжением, принимали конвертики с хрустящими червонцами, а их старый, пузатый, с замком на ручке, холодильник ЗИЛ как по волшебству заполнялся домашними котлетами, перчёным айерцвибеле и форшмаком, судками с - как их называл Роман – кислыми тщами (от слова теща) и, соответственно, как в ответку острословила Зойка - «свекрольником».
Холодильник еще в далекие 50-е прочно обосновался на уютной кухоньке, которая в свою очередь сожительствовала со скрывающей альковные тайны спальней, заставленной антикварной мебелью гостиной и узкой темной прихожей, главной достопримечательностью которой была старинная походная галошница. Все вышеперечисленное обитало в Зойкиной квартирке на Каретном ряду в кооперативном доме Большого театра, доставшейся ей от своевременно почившей бабки, по соседству с которой, говорят, когда-то проживал сам Буба Касторский…
К новорожденной Марье Романовне молодой отец отнесся с симпатией, тем более что как только она немного подросла, большую часть времени стала проводить у «стариков», взявших над ней русско-еврейскую опеку…
Неожиданно достойно окончив институт, Роман вдруг отказался поступать в аспирантуру, и ему светило прозябание в каком-нибудь издательстве на девяносто рублей в месяц. Зойка же, осознав, что ей нужен не Рома, обнаружилась в кровати однофамильца революционерки Клары Цеткин Вадика, обладавшего несомненными преимуществами перед Ромочкой: он был чистопородным директором обувного ателье на Сивцевом Вражке.
Ромино самолюбие было исколото. Он тут же придумал несколько уничижительных прозвищ более удачливому сопернику – «Клар» (производное от «Клары») или громко произносил с французским акцентом - месье «Remonte Obuvie» (что, естественно, звучало как исковерканное «ремонт обуви»), недолговременно помечтал набить «енту» морду и заодно позлорадствовал по поводу того, что Зойка чересчур быстро расползлась вширь.
«Ничего, Целкин, вот и обнимайся теперь со своей Розой Люксембург» - радовался за себя Рома", - "а я
