Тихо подрагивал огонёк на кончике свечи, освещая монашескую келью загадочными спиральными отблесками. Было тихо, но в этой тишине еле заметно вибрировало напряжение и горечь – монах, сидящий у закованного решёткой окна за столом перед раскрытой Библией, читал про себя молитву, до боли сжимая в пальцах чётки. Ему не хотелось винить в этом никого, не хотелось даже жаловаться на своё горе – всё было сделано правильно, и от этого на душе его становилось всё более грустно. Он верил в Бога, как подобает истинному священнику, и всё, что другой человек назвал бы мучениями и насилием, было для него болезненной необходимостью, крестом, который он нёс вместе с осуждёнными им же самим еретиками и ведьмами – он искренне надеялся и верил, что Бог возьмёт их души к себе, если они сами пожелают того.
Но не в этот раз. Из правого глаза его скатилась скупая старческая слеза, и святой отец зажмурился, схватившись пальцами за переносицу. В этот раз ему пришлось казнить собственную дочь, и она до последнего момента так и не раскаялась. И отец молил Господа все эти дни, молил до исступления, до полного душевного изнеможения, о том единственном, что хотел для своей дочери, забирая её в Крепость праведников, – спасении её души ото всего, что происходило в грешном мире, распадающемся на куски.
Он аккуратно закрыл Библию, положил на неё руки и с минуту смотрел через решётчатое окно на плывущую высоко в небе за пологом облаков мутную голубую луну. Он сложил руки перед собой, и, уткнувшись в них лбом, попытался снова достучаться до своего единственного Господина.
Но вдруг из окна в комнату ворвался леденящий пронзительный вихрь – звон, стук, и подсвечник со свечою упал на каменный пол кельи, в миг погрузившейся во тьму. Святой отец вскочил с деревянного стула, ослеплённый неожиданной теменью. Слышно было, как на полу перекатывается металлический подсвечник. Святой отец поднял руку, чтобы перекрестится, и вдруг услышал у себя за спиной будоражащий, кошмарный в своей естественности, тихий девичий смех. Святой отец замер на месте, скованный ледяным ужасом, а потом что есть силы наугад ломанулся к двери из кельи и, выскочив в коридор, буквально налетел на смиренно шествующего по нему отца Иакова.
С минуту священники смотрели друг на друга – один имел вид испуганный и одержимый, второй же испугался скорее этого неожиданного появления.
-Что с Вами случилось, падре Антоний?
Святой отец хотел было сказать, но промолчал, и скорее устремился в главную капеллу башни. Там, оставшись в полном одиночестве, он продолжил молиться Пресвятой деве, прося у неё заступничества. Ночь катилась по небосводу где-то за остроконечными башнями крепости, и тучи сгущались над луною, делая беззвучным любое движение. Тихо стучали коготками мыши, пробегая в дальних углах безлюдной капеллы, и старик, вконец измучавшись и практически убедив себя, что нуждается в отдыхе, решил отправиться на покой.
Взяв с собою свечу, он с опаской открыл тяжёлую дубовую дверь своей кельи. Осветив её, он увидел брошенную на пол Библию и свечу с разлившемся по полу застывшим воском. Падре Антоний тихо прошёл к себе, заперев за собою дверь. Стыдясь, поднял Библию и поправил свечу в подсвечник, поставил на стол.
Во сне его тихое храпение прервалось кашлем – в келье снова стало светло! Святой отец вскочил на жёсткой кушетке и вжался в стену, пытаясь привыкнуть к свету – и, о ужас, рядом с его письменным столом, поднеся зажженный фитиль к свечке, стояла его обнажённая дочь.
-Ой, отец, я разбудила тебя?- вновь скромная улыбка её тонких губок.
Ошеломлённо монах опустил взгляд – Господи, какие же огромные груди были у его дочери, вечно скрывавшиеся под скромными монашескими одеждами! Гладкие и чуть вытянутые, с большими нежно-бежевыми сосками…
-Ах, папа, куда ты смотришь,- рассмеялась задорно дочка,- Старый развратник!
-Да тебя самого следовало бы отправить на костёр!- святой отец нервно обернулся в угол и обнаружил там ещё одну голую девицу – стройную, с маленькими упругими грудками и коротко остриженными кудрявыми волосами.
-Ведьма!..- прошептал он возмущённо и поднял руку, чтобы перекрестится.
-А вот этого не стоит,- твёрдо произнесла дочь и уселась к отцу на колени самым вызывающим образом,- Ты думаешь, что это сработает?
Святой отец с мольбой посмотрел в глаза дочки:
-Но ты же… Я молился за тебя! Не может же быть…
-Чтобы я тоже стала ведьмой?- удивлённо усмехнулась бывшая монашка и запрокинула голову, весело рассмеявшись,- Вы сами того захотели, или не так? Меня сожгли как ведьму, так ведь?
Стаявшая в углу бесовка грациозно, на цыпочках, подошла к подруге и обняла её за плечи, лизнув языком щёку и чуть зацепив уголок губ:
-Ваши святейшества слишком ошибаются,- сказала она строго,- Мы пришли к Вам, чтобы донести правду! Послушайте! Мы, погибшие на костре Инквизиции, побывавшие по ту сторону смерти, хотим сказать Вам…
Она, упершись руками в сухощавые колени старика, нагнулась к нему всем телом и посмотрела ему в глаза своим пустым чёрным взором:
-Бога нет.
-Не может быть!..- неожиданным тявкающим голосом пролепетал святой отец. Бесовки снова рассмеялись, умиляясь его слабости.
-Точно-точно,- на полном серьёзе подтвердила его дочь,- Я же читала богословские книги. Я знаю, что вы верите, что после смерти вас встретит Господь Бог и препроводит в Царство Небесное! Ха-ха! Как же вы ошибаетесь, это даже смешно… А сколько народу поубивали ни за что. Стыдно, должно быть.
Святой отец вскочил с кровати и, кинувшись к письменному столу, схватил Библию и выставил её перед собой:
-Именем Господним, приказываю вам!..
-О нет, нет!..- завопила ведьма и упала на колени, царапая себе грудь,- Нет, прекрати, перестань, гнусный монах…
Она скрючилась на полу в агонии, вытянув вперёд руку. Святой отец испугался было, но вдруг посреди стонов расслышал тихое подсмеивание. Ведьма откинула с глаз кудрявую прядь и посмотрела на монаха нагло и вызывающе:
-Да к чёрту твою Библию. Книжка, чтобы зад подтирать.
Она встала, отряхнулась. К ней подошла бывшая монашка и, схватил руками за талию, приблизила к себе – они грубо поцеловались, и ведьма, игриво глянув на святого отца, запустила два пальца между ног его дочери. Та тихо вскрикнула от удовольствия.
-Знаешь, отец…- она старалась унять разгорающееся в себе возбуждение,- Ведьмой быть не так уж плохо… Я думала – это гореть в аду, а это, оказывается, оставаться здесь, на Земле, летать по свету, шалить и делать гадости… Ненавидеть святош, сжегших нас заживо! Неуспокоенные души – мы теперь не отстанем и от тебя! Ты узнаешь… ах… какого это – любить, когда вокруг презирают твою любовь!..
Бесовки слились в обоюдной ласке, и вдруг дёрнувшись, устремились к старому священнику. Кудрявая ведьма запрыгнула на мужчину, повалив его спиною на стол, и села на его грудь, широко раздвинув ноги. Она легла на него – молодое горячее тело, сильное, развратное.
-Прекратите, Господом вас заклинаю…- пролепетал он.
-А если Господа нет, не откажешь нам в услуге?..- промурлыкала бесовка и впилась губами в приоткрытый рот священника.
-Папа… И мне хочется сказать тебе кое-что! Ты сжёг меня, потому что впервые в жизни я полюбила кого-то больше Бога, и ею, к несчастью, оказалась ведьма. Но я никогда не переставала любить тебя! Даже когда тебе пришлось сделать это… Я и сейчас люблю тебя! Позволь мне доказать это…
И священник с криком выдохнул: он почувствовал, как тонкие пальцы нашли под его ночным бельём уже почти возбуждённый пенис и нежно сжали его. Ведьма, сидящая на нём, небольно схватила его за соски:
-А вот я тебя простить не могу. Как так – собственную дочь! Мерзавец!
Послышалась звонкая оплеуха. И в этот же самый момент священник почувствовал, как пенис его обхватили жаркие нежные губы, и он погрузился во влажное жерло молодого горла. Трепетные движения языка вокруг головки, в момент сковавшие и без того ослабшую от шока волю старика.
-Что, приятно?!- разглядывая его ошеломлённое лицо, злорадно рассмеялась ведьма, откинув со лба волосы,- И этого потрясающего чувства единения ты лишал собственную дочь! Что ж ты за урод, если оставлял её гнить в этом рассаднике заблуждений?
-Я хотел ей добра!..- взмолился старик, и из глаз его потекли слёзы,- я хотел спасти её от грешной заразы, бушующей снаружи…
Ведьма вжала в грудь священника острые ногти, а потом сдавила одной рукой его шею, а пальцы второй запустила за щёку, обнажив дёсны.
-Какой же ты глупец…- зашипела ведьма, продолжая душить святого отца,- Единственное место, где всё ещё существует право на справедливость, осталось за стенами вашей треклятой крепости! Слышишь? Здесь остались гнить те, кто посчитал себя достойными решать за человека судьбу! Карать, возомнив себя богами! Жалкое желание хоть в чём-то почувствовать власть над ситуацией! А весь наш мир – это хаос!..
Святой отец извивался, не в силах скинуть с себя ведьму, царапал ногтями край стола, чувствуя, как его фаллос предательски требует сбросить напряжение – стыдное, находящееся на грани безумия, погружающего в океан хаоса из мыслей, веры и наслаждения… Вдруг член выскользнул из жаркого горла дочери, и в этот же момент из него вырвалась струя затхлой спермы. Святой отец замер, дико вращая глазами и переводя дыхание. Внизу, из-под стола, послышался знакомый смех:
-Ах, папа, ты всю меня запачкал!..
Монашка поднялась с колен, выпрямилась и, посмотрев на отца, игриво растёрла пальцем белёсую жидкость по плечам и декольте, а потом задумчиво сунула палец в рот. Посмаковав с задумчивым видом, она произнесла:
-Ах вот она какая на вкус!..
С волос её, прекрасных русых волос, вязко стекала семенная жидкость. Святой отец взвыл от отчаянья и уронил голову на стол.
-Знаешь, а твоей дочери это нравится – я имею ввиду, такая жизнь,- задумчиво заключила ведьма, поглаживая по щеке священника,- Теперь она наконец-то может быть свободной. А тебе теперь остаётся только одно…
В этот же момент свет в келье погас. С груди монаха исчезло давление, и он, чуть обождав, вскочил, нашёл в ящике письменного стола огневицу и зажёг свечу. В келье никого не было.
С того самого дня наваждение ни на шаг не отступало от падре Антония. Невинный девичий смех из-за углов пустых башенных переходов, нечаянные ощущения чьего-то присутствия, невесомые прикосновения нежных рук… Всё больше мучил себя святой отец, проклиная тот день, когда решился пойти на сделку с совестью, сделав так, как велела Церковь. И окружающие его братья, служившие вместе с ним в Крепости, стали замечать, как на их глазах чахнет ранее непоколебимый, истинно верующий священник – однажды, ведя стандартную процедуру допроса еретика, он не выдержал в момент, и выбежал из камеры допросов весь в слезах. И в то же время вера его не слабела – молился он ещё усерднее, вызывая даже у самых охладевших сердцем инквизиторов печаль и сочувствие. Но никто из них даже представить себе не мог, с чем на самом деле столкнулся их собрат.
А ночью к нему снова являлись бесовки, казнённые им, и издевались, насилуя его веру, его совесть и его душу. Обнажённые, они заходились дикими оргиями, стоная и крича, и, насладившись собою, начинали мучить священника, бессильного в их демонических
