стрелять, они еще не на мосту, - отстраняя в сторону винтовку, проговорил Мишка.
Однако ждать, долго не пришлось. Через минуту, двое уже двигались по мосту; шли они, пригибаясь, двигая головой по сторонам. Двое других посмотрели друг на друга, пожали плечами, и присев пошли за первыми.
Все произошло так неожиданно и стремительно, что Михаил с Ритой вздрогнули.
С другой стороны насыпи ударила длинная автоматная очередь – с моста раздались крики, один из немцев сунулся на перила и, перевалившись, полетел вниз головой в бурлящую воду.
Бухнула немецкая граната. С визгом над самой головой Михаила и Риты пролетели осколки. По двум позициям заработали вражеские автоматы, не давая выглянуть и прицелиться. Рита привстала и, полусогнувшись, выстрелила из винтовки.
- Ложись!.. Убьют ведь дура! – крикнул Мишка и схватил ее за ноги, чтобы повалить.
Однако уже было поздно. Пули ударили ей в грудь, она крутанулась на месте, хватая раскрытым ртом неподатливый воздух, увидев немцев приближающихся к ним. Мишка схватил ее, не давая ей упасть, положил на землю.
- Рита, дыши! Дыши, милая! – кричал он, прижимая ладонью рану.
Она посмотрела на него горящими глазами и с трудом неразборчиво произнесла:
- Д-ми-тр…
Потом дернулась несколько раз и застыла.
Закрыв ей глаза, Мишка схватил ее винтовку и расстрелял последнюю обойму. Потом, кинув ненужное без патрон оружие он перебежками перескочил насыпь, получив пулю в бок.
Дрожащими, непослушными руками он стащил куртку и, прижимая ей рану, пополз к позиции Зои Максимовны.
- Эй! – крикнул Мишка, но крика не получилось, да в этом грохоте вряд ли его услышат. Он с неимоверными усилиями все-таки дополз, огляделся с изумлением: Люся сидела, с перекривленным лицом, поджав к груди колени. Тело ее сжалось в комочек, глаза были закрытые.
- Ой, мамочка! Ой, милая! Ой, Мамочка! – произносили ее бескровные губы.
Рядом лежала Зоя Максимовна, с изуродованным лицом. Он с трудом вырвал с ее застывших рук автомат, но диск был пустой.
Стрельба прекратилась, Миша выглянул из-за валуна: немцы стояли у будки и о чем-то беседовали. В сознании паренька промелькнуло что-то вроде « Несправедливо все-таки умирать, после войны». И он толкнул Люсю.
- Люська, сейчас тебе нужно встать и поднять руки. Они поймут, что ты сдаешься, и тогда всей кучей пойдут к тебе, - говорил он слабым голосом, показывая ей лимонку. Ты меня понимаешь? У нас нет другого выхода. Мы должны эту мразь уничтожить. Ты меня понимаешь? – повторил он уже звонче.
Она улыбнулась ему, показывая белые, ровные зубы.
- Вот и умница! Теперь давай милая! – прошептал он, снимая чеку лимонки.
Ее заметили сразу. Девушка стояла с поднятыми руками, что-то нашептывая. Они захохотали хором, потом поманили ее рукой. Она все стояла, шепча молитву.
- Es muss weh getan haben, kann sich nicht bewegen! .. ( Она, наверное, ранена, не может двигаться!..)
Топот сапог по насыпи, хриплое дыхание, нечаянный лязг оружия. Но тут из будки вышел немец с патефоном. На него оглянулись…
«Помню, как в памятный вечер падал платочек твой с плеч. Как провожала и обещала синий платочек сберечь…» - запело из патефона.
Немец, поставив его на рельсы, пошел догонять своих. Мищка лежал на животе, прижимая грудью, рычаг лимонки и считал шаги.
Десять шагов, пять, три, два…
Они подошли к Люсе все пятеро, одного унесла речка, двое валялись на мосту – убитые.
- Мишка, давай! – закричала Люся. – Ма-мо-ч-ка!!!
- Ну, вот и все… - это было последнее, что он успел произнести...
