ею. Но идти туда, почему-то не хотелось. Какое-то тревожное чувство, подсказывало ей: отступить, уйти под защиту леса…
- Берем все, что съедобное, лыжи, а их – в расход, - пробубнил черноусый партизан, выпятив нижнею губу и тут же рванул вперед, не дожидаясь указаний Ванькова.
- Ну-ну, не балуй!.. – повысил голос Ваньков, вздергивая к черноусому партизану, усталое и грязное из-за копоти лицо. – Не соображаешь уже, вдруг там засада.
Черноусый сложил большие брови домиком – отчего его лицо приобрело виноватое, по-детски обиженное выражение, постояв так несколько секунд, он присел в снег.
- Сейчас наблюдаем за деревней. Стемнеет, вот тогда и пойдем в гости, - весело произнес Ваньков.
***
Внутри полуземлянки горело пять свечей: четыре по углам, пятая – в середине, на огромном столе. Однако в помещении был полумрак. В этом сумраке, казалось, что шевелятся предметы: каменка, стол, посуда на полках, лавки. Было жарко, пахло рыбой и не мытым телом.
К столу подошла косматая и грязная старуха, от бледности лицо ее казалось белым. Она подняла голову на Маслову, которая стояла у входа и держала на груди автомат – ППД. В углу на лавке сидел пожилой рыжебородый мужчина и злобно смотрел ей в лицо.
- Не бойтесь меня. Я зашла к вам попросить, что-нибудь покушать, - тихо и неуверенно произнесла Маслова, но тут же сообразила, что они финны, по русскому не понимают, и решила она, показывать жестами. – Не – бой – тесь. Я вам зла не при – чиню. Дай – те, что-нибудь по – есть. Мы, уй – дем с миром. Да, еще вот что: нужны лы – жи, у вас ведь найдется?..
Старуха сидела, казалось, впав в забытье, смотрела куда-то, обращенными внутрь глазами. В сумраке стояло молчание. Маслова почувствовала, как у нее непроизвольно дернулось веко.
- Вы, что глухонемые?.. – нервозно спросила она. - Чудь! – неожиданно воскликнул рыжебородый мужчина, улыбаясь, и вдруг переменился в лице – взглянул на Маслову с такой ненавистью. – Чу – у – дь… - снова произнес он, растягивая слова.
Старуха усмехнулась сузившимися глазами и что-то с хрипотой произнесла.
- Лучше давайте договоримся по-хорошему! – воскликнула Татьяна, сдвинув опаленные костром брови.
На улице вдруг громыхнула, короткая – автоматная очередь. От неожиданности Маслова растерялась, дрогнул в ее руках ППД.
- Что вы?..
- Ыи!..
Маслова толкнула флажок – предохранителя.
- Ыи!!! – дико закричала старуха, загораживаясь тонкими руками и, кинулась прятаться за стол.
Маслову смутило искаженное нечеловеческой яростью лицо рыжебородого, безумное выражение которое казалось уже, ни чем нельзя было остановить. Он глухо зарычал, вынося на встречу Масловой длинную финку. Она мгновенно направила ствол в его сторону и нажала на спуск, но спусковой крючок не слушался, стоял мертво.
« Заклинило… все конец », - бессознательно подумала она, готовясь к смерти, и тут же не разворачиваясь, спиной бросилась в узкий проход. Но сзади кто-то ее держал и в этот миг, что-то тяжелое навалилось на плечо. Перед глазами мелькнули радужной круговертью – люди, деревья, косматая старуха и лицо с огненно – рыжей бородой. Оглушительно громыхнуло, одновременно обжигая кожухом ствола шею. Близко, почти в упор ППШ всадил в рыжебородого, одну за другой пули – одна пуля вошла в шею, кровь брызнула в лицо Масловой; три пули разорвали ему живот, обнажая внутренности. Тот завалился с искривленным ужасной гримасой лицом.
- А-а-а!!! – дико завопила старуха, укрываясь за столом.
- Уйди, не мешайся! – крикнул за спиной черноусый партизан и оттолкнул Маслову в сторону.
Он два раза выстрелил в стол, и тут же услышал грохот падающей старухи и опрокидывающейся лавки.
Маслова выскочила из полуземлянки и, согнувшись, пошла по сугробу, шатаясь, как пьяная. Упала в снег на колени: тошнило ее, выворачивало, и она все кого-то ругала.
- Ты ранена? – дотронувшись ее плеча, устало спросил Ваньков. – Понятно… Бывает… Нужно уходить. Скоро здесь будут щуцкоровцы. Вот лыжи, одевай…
- Господи! Неужели это было необходимо?.. – произнесла она неразборчиво.
- Необходимо что? А… Так это Булкин решил на них отыграться, за ребят наших, - ответил Ваньков без всякого чувства.
- Зачем?.. – недоуменно спросила Маслова.
- Так ведь эти суки, выдали бы… Ты то, чего не стреляла? Если б я вовремя не подскочил, лежала бы ты красавица с распоротым брюхом и воняла на весь говняный чум, - оправдывался Булкин, показывая рукой на полуземлянку.
- В оружие, ударный механизм отказал.
- За оружием нужен уход, как за мужиком. Погладить, где пылинки, льдинки убрать, а где еще, что-нибудь… Гэ-э-э!..
Ваньков посмотрел на него недовольно.
- Ты чего ржешь, конь! Она права, зачем был нужен этот шум – с выстрелами. Щюцкоровцы не глухие, не успеем за деревню скрыться, как на хвост сядут… Что?! Молчать!.. Все на лыжи, быстро, быстро, уходим!
***
Шли без отдыха, почти всю ночь. Выбившись из сил, сделали привал. Ваньков разрешил разжечь костер.
Площадку они заботливо застелили лапником, вокруг соорудили из снега стенку, а в центре разгорался костер. Напившись кипятку, все улеглись у костра. Маслова, подпихнув под спину лапника, сунула под себя оружие и, подперев щеку кулаком, стала глядеть на огонь.
Когда Ваньков громко засопел, Булкин по кругу площадки подполз к голове Масловой и мелко захихикав, прошептал:
- Должок за тобой…
- Как-нибудь расплачусь, - буркнула она, не принимая в серьез его намек.
- Мне не как-нибудь, телом расплатишься. Ты думаешь, я тебе жизнь спасал за спасибо? – зло оскалился черноусый и тут же лапой полез в ее телогрейку.
- А это еще что такое? – хмыкнула она. – Ну-ка убери руку!
Булкин захихикал, отстраняя руку.
- Боишься?.. Не боись, сейчас не будем. Здесь очень холодно. Ну, ты будь готова…
- Кто тебя боится, засранец?! – сурово бросила Маслова, тут же вскочила, угрюмо уселась на лапник, по-татарски скрестив ноги. – Тебя то бояться?..
- Ты на кого зубы скалишь сучка?! – тут же заорал черноусый, кинувшись на нее.
Тотчас неожиданно успел проснуться Ваньков, плечом упал между ними, перепугавшись морщин бешенства, что смяли лоб Булкина. Маслова сидела неподвижно.
- Ты вот что, сходи вон за ту елку, охлони его в снегу, а после ложись на мое место. Я лягу здесь… давай – давай, а то зашибу, не ровен час, - твердо произнес Ваньков, чуть прищурившись на Булкина.
- Неужели у тебя рука только на баб сильна, - совсем уж по-мальчишечьи, звонко и отчаянно отрезала она и даже сплюнула в сторону, а потом легла, задвинув на лицо телогрейку.
- Ну, стерва… - тихо выдохнул Булкин, с трудом разжимая кулаки…
На следующий вечер, совершенно случайно партизан встретили пограничники, которые возвращались с боевого задания. Обессиливших, голодных ребят вывели на заставу, обогрели, накормили.
… Гениралыч, такое прозвище носил на заставе, уже в годах, старшина – Пеньков. Он был злым и придирчивым хрычом, который орал по любому поводу и в споре сразу пускал самые отборные маты. Ходил он по территории заставы, непомерно длинной, когда-то бывшей в употреблении, теперь драной генеральской шинели. На потеху командирам и рядовым волочил ее полы, подметая снег на тропинках, а в землянках
всякий мусор. Имел Гениралыч отдельную каптерку, где хранил всякое казенное имущество и сам же в ней проживал.
Возле кухни на куче рубленых дров сидела Маслова ожидая, когда ее отведут отдыхать в теплое помещение. И уже засыпая, она услышала хриплый голос:
- Ну, куды я ее отдельно?.. Себе старлей в землянку возьми. Может, будущего генерала слепишь.
Гениралыч стоял на крыльце землянки и, не стесняясь рядом сидевшей девушки, мочился в снег.
- Странный ты старлей, - поддергивая галифе, с хрипотой продолжал старшина. – Ты ведь молодой, а навязываешь ее мне. Или предлагаешь устроить мадам в каптерку, а мне ступать к солдатам?
Старший лейтенант отвернулся, рассматривая дремавшую Маслову.
- Я старшина приказываю, а не предлагаю, - хмуро ответил старлей. – Ей уже не до шуток, а впереди у них еще очень длинная дорога.
Гениралыч задумчиво поскреб горло, задрав подбородок.
- Ну, тогда ладно, сделаем, - согласился старшина.
Он подошел к Масловой, которая сидя на куче дров, сопела, опустив голову. Легонько тронув ее за плечо, тихо окликнул:
- Мадам…
Маслова подняла голову и ничего, не понимая, стала смотреть по сторонам.
- Ступай за мной, - грубо прохрипел старшина и тут же нежно поднял ее, подхватил под мышку, повел в сторону каптерки.
Внутри землянки было натоплено, пахло керосином. Всюду было навалено набитыми мешками, только в правом углу, где находились нары и печка, пустовало.
- Ложись вон сюды, - заботливо велел Гениралыч.
Маслова ошеломленно глядела на старшину.
- Эх, мадам! И вас туды же война гонит, - мягко произнес он, заботливо укрывая ее лосиной шкурой.
- Спасибо тебе старшина, - выдохнула она, не открывая глаз.
- Сидела бы ты детё дома, у мамки, - ласково сказал он и погладил Масловой по голове, аккуратно отбрасывая ее темные волосы. – Здесь, что: таежная дремота, смерть и кругом кобели, голодные до баб. Ладно, детка спи. Дверь не буду запирать, вдруг мочиться захочешь.
- Ну и хорошо отец, - ответила она, и по голосу, старшина почувствовал, что девушка улыбается.
***
… Ночью, тайком от всех глаз, кто-то пробрался в каптерку, и в кромешной тьме, нашел Маслову.
Мял под лосиной шкурой девушку, спящую мертвым сном. Потом, откинув шкуру на пол, разорвал на ней исподнее, начал в каком-то жутком рычании наваливаться на нее.
Проснулась Маслова от неудобства, посторонней возни. По-звериному рычащий мужчина возился на ней. Она подумала, что это тот самый пожилой старшина – Гениралыч, который привел ее сюда и так нежно, по-отцовски уложил спать.
- Нельзя… что ты делаешь?! Гадко ведь!.. Нельзя!.. – взмолилась она.
- Да ладно ты… Да, что ты… Не бойся…
- Ах, это ты Булкин!!! Сволочь!.. Я узнала по голосу! Решил спящую изнасиловать. Буду орать!..
Черноусый затыкал ей рот, грыз, терзал, пытаясь, дело довести до конца.
- Надумала сопротивляться, я тебя сейчас усмирю… сейчас стерва!.. Вот… так…
Маслова из последних сил отбивалась от наседавшего, обезумевшего мужика; случайно нащупала рядом стоявшую на столе солдатскую кружку, и с силой несколько раз ударила ему в лицо.
- А – а!!! – взвыл он. – Су – ка!..
- Убью гада!.. – прорычала она, и Булкин отлетел куда-то к двери, ударился и затих. – Вон!!! Иначе буду орать так, что не только все проснуться, медведи с берлоги повыскакивают!..
На рассвете, зябко ежась, Маслова вышла из каптерки. Недалеко копошились Ваньков с Булкиным, собираясь в дорогу.
- О – о, Танюша!.. Наконец-то проснулись. Мы тебя давно ждем, а ты все дрыхнешь, - улыбаясь, сказал Булкин, делая вид, будто ночью ничего не произошло и, подморгнув ей, синим, припухлым глазом. – Бесовская баба! – шепотом выругался он, и при этом плюнул в снег.
Бесовская баба, малость отоспавшаяся, снова полная сил и бодрости в секунды была готова в путь. Что-то, шепнув на ухо Гениралычу, поправив за плечами мешок и оружие
на груди,
С уважением Алекс.