НА РЕСНИЦАХ СНЕЖИНКИ. продолжение 2

не замечая никого, медленно брела по выскобленному от снега тротуару и тихо плакала.
      Дома в беспокойстве ожидали её возвращения, и только за несколько минут до нового года она появилась в дверях. Ничего не говоря прошла к своей комнате и хотела уединиться, но, взглянув на мать, вдруг разрыдалась и бросилась к ней в объятия. Та в замешательстве онемела и только глазами спрашивала отца — что делать? 
      Пробили куранты, ознаменовав пришествие Нового года. Отец усадил дочь с матерью за стол и открыл шампанское. Выплеснутые чувствами слезы и бокал шампанского немного успокоили её и она, поделившись  своими тревогами, просила отца помочь в розыске матери своего возлюбленного, она-то наверняка знает, где её сын отбывает срок. Отец, повторно наполнив бокалы, клятвенно пообещал после праздников всё выяснить и этим своим обещанием успокоил растревоженное сердце.
     
      Отец оформил дочери  академический отпуск в институте, и вместе с матерью стал уговаривать её временно пожить в деревне у родственников, но она всячески оттягивала эту поездку: ждала письма. Дни тянулись за днями, унылые, серые, похожие один на другой, они громоздились друг на друга, как льдины на реке, давили своей тяжестью, ломались в крошку и медленно уходили прочь, оставляя ощущение  неотвратимой катастрофы. Только по утрам, когда спускалась к почтовому ящику, мир её раскрашивался яркими красками надежды, но время шло, а писем не было.
    Весной, когда сошел снег, отец сообщил, что жильцов старого дома расселили по разным районам, а  мать её знакомого  оставила предоставленную квартиру и уехала в неизвестном направлении. Возможно туда, где могла быть ближе к сыну. Адрес её не известен. Оставалось только ждать. Так прошел первый год неизвестности, и не было дня, чтобы она не заглядывала в почтовый ящик, а ящик уже не знал, куда себя девать, зная о своей пустоте. 


                                                              — 4 —
                                                           
      Из воспоминаний её вывел тяжёлый стук и громыхание брошенного в угол инструмента. В двери возник мужчина в длинном брезентовом плаще с капюшоном. Это был бригадир. Он взглянул на женщину и, как бы не замечая её, стал стаскивать с себя плащ, который, стряхнув, повесил в углу на гвоздь. Не оборачиваясь, обтёр лысую голову платком, после чего развернулся и пристально посмотрел на гостью. Взгляд его, черных словно уголья глаз, прожигал  насквозь. Глубоко посаженные в обрамлении синих кругов глаза казались выжженными дырами, из которых веяло холодом. От этого взгляда невозможно было уйти в сторону, он настигал тебя всюду, приковывая к себе, проникал в твой мозг и копошился в твоих мыслях, перебирая их, как монах свои чётки, желтыми узловатыми пальцами. Она не выдержала и отвернулась. Но и не смотреть на него не могла, и вновь взглянула, стараясь избегать его глаз.
    Бригадир тихим, жестким голосом, не повышая тона, отдал распоряжения своим подопечным, гурьбой ввалившимся следом. Все засуетились, со стола исчезла грязная посуда, валявшиеся предметы возвращены на свои места, вмиг повсюду был наведён порядок.
    — Что вас привело к нам? — вопрос был обращён к ней.
    Она постаралась объяснить, но от пережитых волнений часто сбивалась, начинала вновь и в конец вовсе запуталась. Кто-то хихикнул и пытался пошутить.
      — У нас не бюро находок, а похоронное бюро.
      Бригадир посмотрел в ту сторону, и смешки прекратились, затем задумчиво подошёл  к окну и открыл форточку. Свежий воздух вихрем ворвался в душное помещение и так же  моментально растворился в нём, не оставив и следа. Но этого мгновения с глотком чистого воздуха хватило, для того чтобы она вновь обрела ясность мысли.
    — Я ищу человека, которого люблю. Очень сильно люблю. Он отсидел  десять лет за убийство и побег. С тех пор как он вышел прошло ещё семь лет, но мы не можем встретиться. Мы потеряли друг друга. Здесь похоронены его родители, я только сегодня об этом узнала, и он посещает их. Недавно он был здесь, на могиле лежат свежие цветы. Это рядом с тем местом,  где сегодня происходили похороны. Кто-то из вас мог видеть посетителей сегодня или вчера, мог обратить внимание, запомнить, может статься это был и не он. Мне очень важно это знать!  Прощу вас — помогите!
      Она еще много говорила, рассказывая и о своей судьбе, о поисках и  тягостных годах разлуки и ожиданий, заглядывая при этом в лица сидящих. Она еще никогда и не с кем за всю свою жизнь не делилась своим самым сокровенным. Она была переполнена своими чувствами, и они переполнив сердечный сосуд выплеснулись, не смотря на обстановку. И от того что смогла выговориться, вынести из себя свою боль, ей стало легче.
      В этой неуютной каморке, с тусклой лампочкой на потолке, сидели люди, привыкшие изо-дня в день видеть чужое горе. Люди, чьи сердца окаменели от ежедневного вида людских слёз, души которых покрылись ржавчиной и тленом, слушали ее, опустив свои головы, и почти в  каждом из них откуда-то из глубин пробивались чрез черный асфальт их заскорузлой души маленькие беспомощные росточки сострадания и человечности.
      Она замолчала. Мужчины с уважением посмотрели на женщину. Молчание нарушил стоящий у окна бригадир.
    — Лесин, ты вчера работал на восемнадцатом у Таруты?
    Со скамьи встал рабочий, но покачнувшись, снова опустился на прежнее место. Бессмысленный взгляд бесцветных глаз уставился в пустоту. Выпученные глаза напоминали стекляшки от немытой молочной посуды. Он пытался говорить, но его остановил властный голос.
    — Ты опять в своём репертуаре, алямс – тралямс ! …  Мы об этом после поговорим. С ним сейчас бесполезно гутарить — и, как бы извиняясь перед ней, уже мягче, чего невозможно было ожидать в этом человеке, закончил:
    — Как дети, ей богу.
    — Кто вчера с ним работал,  –  обратился он к остальным.
    — Полтора Ивана. За нами следом шел. Да вот и он! 
    За окном промелькнула фигура великана, спустя мгновение из коридора донесся лязг и бряцание брошенных лопат. Все в ожидании глянули на дверь, которая с шумом распахнулась. Вошёл огромный человек в сером ватнике. Огромным он казался из-за мощного, богатырского торса, увенчанного большой головой и длинными руками, которые достигали колен его маленьких ножек. Да, да маленьких детских ножек. Такова игра природы. Было удивительно, как такие ноги могли носить этого великана, хотя и в такой сборке он задевал шапкой дверного князька. Войдя в каморку, он выругался. Дискант его голоса, резанув тишину, дребезжа, рассыпался по углам. Заметив обращённые в его сторону взоры, он весь как-то растерянно скукожился, втянул голову в плечи и выжидающе-вопросительно посмотрел на бригадира. Старший взглядом указав на женщину, расспросил его о вчерашнем дне.
    Полтора Ивана достал Беломор, пачка на его ладони казалась спичечным коробком и, разминая пальцами крохотную папироску, с любопытством посмотрел на женщину.
    — Пойдём, покажешь у какой могилы. Вчера было много народу, за всеми не углядишь. Может и видел.
    Они вышли из сторожки.
    — Вы зонтом прикройтесь, а то вон как промокли, не застудились бы. Время сейчас такое, не май месяц.
    Женщина с признательностью взглянула ему в глаза, от чего великан, засмущавшись, отвернулся. Раскрыв зонт, она  быстрым порывистым шагом пошла вперёд, не обращая внимания на грязь и лужи, лишь иногда оглядываясь на спутника, как бы боясь его потерять. Дойдя до места резко обернулась.
    — Вот! Я ищу человека, чьи родители покоятся  здесь. Мне очень нужен этот человек! — указав на букет, продолжила — Цветы лежат свежие. Вы не видели того кто их мог принести? Вполне возможно, что это был и не он, — и уже потухшим голосом закончила. — Я так давно его не видела, … целую вечность.
      Женщина смотрела на своего мрачного проводника глазами полными надежды. Взор этих космических обитателей наполнился влагой тягостных лет ожидания, и дождевая вода была уже не в силах разбавить горечь этих слёз. На этот раз «проводник на грустный берег Ахерона» не смутился, а с какой то, торжественностью, пониманием  данного момента, произнёс.
    — Вчера здесь был мужчина, да. Он часто сюда приходит. Я когда-то знавал его, вместе харчевались у хозяина. Много лет с тех пор прошло.  —  Он затянулся своим Беломором, вороша в памяти старые события своей жизни.
    — В больничке наши пути пересеклись. Я там от зусмана (холода) хоронился когда его принесли в полной отключке, он уже совсем доходил, все уже думали - тухлый номер. Ан нет, отошел. В бреду разговаривал с кем-то, потом разобрались –  с женщиной. Много хороших слов говорил, и слова те ласковые, душевные. А мы лежим на кимарках и бред его слушаем за место радио. Нам-то что? Застудился он сильно. Когда поднялся стали мы допытываться, про ту женщину, а он в позу. Так и отстали. Пока с нами лежал, романы вслух читал. Пухтарь (врач) даже свои книги приносил. От этого я и срисовал его фасад на память. А здесь узнал сразу, как увидел, те времена трудно забыть. Он тоже меня заметил, но виду не показал, хотя меня трудно с кем либо спутать, такой вот уродился. Но я на него не в обиде. Нет. Не были мы карифанами, да и в разных кашарах небо коптили. … Через полгода буза на зоне вышла. Мамону, так его прозывали от того, что жил особняком, и ещё многих других отправили по этапу в Мордовию. По слухам на одном из перегонов он дёру дал, а ведь уже две трети срока отмотал. Скомля в душе сидела, она-то его и глодала, изводила. Легче физическую боль снести, чем душу свою перековать.
      Он года как два здесь появился. Приходит, не забывает родителей. Вот и вчера цветы принёс. До первого снега может ещё зайдёт. Как бы вам с ним встретиться? … Вот на ограде номер прикручен, по нему можно определить кто хозяин захоронения и адрес.  …  Пойдёмте в сторожку, вы все промокли …  вон как дрожите. Номер я запомнил. Обопритесь о мою руку.
      Они молча  шли вдвоём под цветастым зонтом, и ветер тщетно силился вырвать его из огромной ладони, другой рукой великан поддерживал женщину за локоть, помогая обойти пузырящиеся лужи.
      В сторожке их с не поддельным интересом ожидали, желая узнать, не прояснилось ли что в этом деле, но никто не посмел задать вопроса. Полтора Ивана вызвал на улицу бригадира и объяснил ситуацию, после они все вместе зашагали в сторону конторы. Коменданта на месте не оказалось, и бригадир сам принялся искать нужную документацию. Полистав конторские книги, он по номеру нашел нужную запись десятилетней давности, и выписал данные на тетрадном листе — имя, фамилию и адрес.
      Она сидела в приёмной, зажав руки коленями и чуть заметно вздрагивала: её бил озноб, лихорадочная нервозность ожидания сотрясала её. Трепещущей рукой  не сразу смогла взять протянутый листок бумаги с адресом.
    — Да вы дамочка совсем раскисли. Пойдемте-ка с нами. — Мужчины подхватили её под руки, она безвольно им повиновалась, и сопроводили обратно в сторожку. Там усадив у печи, бригадир вышел, но через минуту вернулся, неся бутылку водки. В сторожке зашушукались, на столе появились стаканы.
      — Выпейте для успокоения, помогает, вы  уж нам поверьте,