Произведение «Не гут война! Из рассказов мамы. » автора Галина Сафонова-Пирус - Литературный сайт Fabulae (страница 1 из 3)

Рассказала мама, Сафонова Мария тихоновна (1903-1994).
Спрашиваешь, как война началася?.. Ну, слушай.
Собралися мы как-то в воскресенье поросенка покупать. Пришли на базар, подошли к одному, а он ляжить и ве-есь красный. Думаю себе: чтой-то с ним не так… больной, должно. А тут знакомый ветеринар как раз подходить:
- Не покупайте этого, он больной. Эпидемия сейчас.
Женшына рядом стоить:
- Идемте-ка ко мне, - говорить. - У меня есть два поросенка. Увидите, как они едять, больные или нет, вот и выберите подхожящего.
Пошли мы... Понравилися нам поросята: большие, жирные, чистые. Сговорилися. Вернулися на базар подводу нанять, а тут уже шумять: война, мол, немец напал! Ну, и началося... Из магазинов и последние продукты куда-то попровалилися, повестки понесли, бабы идуть, ревуть, этого уже мобилизовали, того провожають...
Всю-то ночь уже не спали, уличкомы ходили, дежурства назначали. Как раз первой я и попала, и надо мне было делать вот что: как налятить самолет, так сразу бежать и всех будить.
Зачем?
А кто ж их знаить! Ведь ни бомбоубежишш, ни ямок не было, куда ж прятаться-то?
Да нет, вначале, не бомбили, это через неделю только как-то налетели самолеты на Трыковку и по-ошло!.. Бомбы рвутся, дома горять! Но мы всё ишшо надеялися: может, задержуть наши немца?
А раз приходить к нам Вера Ряснинская и говорить:
- Да что вы рассуждаете? Придёть немец, обязательно придёть! Он же всё бярёть, все ему сдаются.
А знала потому, что тоже в Энгельгардовской жила, но мы уехали, а её с семьей война там и застала, так они всё побросали и убежали: где подъедуть, где пяшком… вот, видать, и поверила сразу, что немец всё можить.
Ну, и правда, стали вскорости нас бомбить как следуить, началося его молниеносное наступление, а вскорости и к Карачевау подкатился.

Вырыли мы с Витькой ямку в огороде, спряталисья в ней, сидим... А тут еще соседи своих детей приташшыли, сами-то разбежалися ухватить чего нибудь поесть, а я и осталася с оравой цельной: своих двое, Собакиных двое, Кутеповых двое, Бариновых трое... Сбилися все в этой ямке, сидим, ждем.
Вотани! Стреляють, шумять, несуцца на танках по болоту прямо!.. да к нам уже… с луга-то! «Ну, - думаю, - сейчас со слепу наедуть танками своими на нашу ямку и прямо тут-то и передушуть всех как котят слепых!» Да выскочила и ка-ак начала вышвыривать детей оттудова! Подъехали, вылезли из танков, окружили... Стоять и по-своему что-то гормочуть, а потом ка-ак стали хохотать!.. Вижу: детей считають. Во, мол, крольчиха-то вылезла! Потом воды попросили, попили... а после завернули танки свои и по-оехали дальше. Пронесло!.. Тут-то и от сердца отлегло. Думала-то, что сейчас начнуть всех стрелять, а они... Как и люди всеодно оказалися, и смеялися даже.
Вот так и началася оккупация.

Ночь ко-как промаялися, а на утро смотрю: немцы к нам в хату валють…
Ну да, и выгнали всех на улицу! Просила-просила хоть в коридорчике-то оставить, но и там не разрешили. Что делать?.. Да сгородили с Витькой шалаш в огороде кой из чего и устроилися в нём.
Да нет, пускали в хату. Прибирать да печку для них топить. А как же? Они ж, когда выгоняли-то нас, так я перевоччику сразу и растолковала, что нашу русскую печку топить надо умеючи, а то и дом, и все барахло ихнее погорить, вот и впускали.

Как-то сижу возле шалаша нашего, чишшу картошку, да глядь так-то… Динка с Идой идуть! Они ж уехали от немца-то, но вот теперь, значить, и… И оказалося: отъехала их машина сколько-то от Карачева, да возьми и сломайся. Что делать? Нельзя ж было Андрею возвращаться-то! Как же ему возвращаться, когда он коммисаром был, а тогда всё говорили, что коммунистов немец первым делом расстреливал. Вот и добралися они до первой попавшейся деревни, нашли ему там шапку старую, фуфайку, он и ушел с проходящими частями, а Динка оставила свекровь и Лору… той, как и тебе, три годика только было… оставила их в той деревне, схватила кой-какие вешшычки, Иду за руку и-и назад, в Карачев. А идти надо было лесом, через болото, и как раз в тех местах немцы разбили часть нашу... загнали в болото и разбили. И вот идёть Динка вдоль болота этого, а в нём солдатики мертвые плавають в тине болотной… и головы их торчать… и глаза ещё вроде как лупають. «Гля-ядить один, как живой всеодно! – всё убивалася. - А, может, и живой ишшо был...» Страху набралася!

А вскорости стали немцы пленных наших гнать по Карачеву, и я всё бегала смотреть: не гнали б моих… Сеньку, Колю! Наварим с Динкой ведро свеклы, картошки, капусты, приправим чем-нибудь и, как утром встанем, так Динка с детьми управляться, а я туда, к дороге… Ох, и тяжко ж было видеть всё это! Плятутся наши пленные, друг друга ташшуть! Поднесу ведро, а они как набросятся на него!.. Кому горстью варева в руку сунешь, кому в карман… А немцы ж кричать, стреляють! О-о, сколько их тогда гнали! Сплошной колонной. Потом и холода началися, а пленные-то раздеты, босые почти!.. или в тряпки какие завернуты. И уже к ведру моему не бросалися, сил не было, а следом немцы на лошадях ехали… подбяруть какого, швырнуть в сани... Ля-яжить мертвый, зубы оскалимши... а какой и помираить только.
Ох, Господи!

Были ль лагеря для пленных?
А как же? И не один. Вот там-то, за базаром церковь стояла, «Преображение» называлася. При советской власти её на театр переделали, а тогда пленных туда... И сколько ж их было!.. Так-то спустють сверху банку какую и просють: водички, мол!.. налейте хоть водички. Сунешь что-нибудь в эту банку, поднимуть... А еще лагерь был… как идешь сейчас на базар, так по левой стороне… и проволока в несколько рядов вокруг него была натянута, за ней-то они и находилися. Грязные, обросшие и до того отошшавшие, что в чём только душа держалася! Всё-ё мы туда к одному знакомому ходили, сына-то его немцы расстреляли, а самого в лагерь и бросили, хотели мы его оттуда вызволить, а как?.. С месяц, должно, там продержали, но потом угнали куда-то… А как-то к больнице пошла, настряпала кой-чего и пошла. Боже мой, а там!.. Всё этими пленными забито! И лежать на голом полу прямо, стонуть, водички просють!
А тут еще таких же машину цельную подогнали, кричать: сымите нас, сымите!
Нет, не могу и вспоминать про это. И не приведи, Господи, пережить такое вам и детям вашим!

Лето сорок первого жаркое было, сухое, поэтому немцы бы-ыстро продвигалися, они ж на машинах были, пехоты у них и не видела. И страху ж нагнали своими машинами! Прямо парализовал всех этот страх. Бывало, как лятить мотоцикл, как рычить!.. У нас и человек по болоту не пройдёть, а он нясёцца себе и хоть бы что! Потом и грабить на машинах этих стали по деревням, всё оттудова ташшыли: одеяла, подушки, половики, лук связками... холстина какая и её в сумку, лампа – давай и лампу! Один даже мочалку детскую не постеснялся... а уж скот как губили!.. Поедуть в деревни и вязуть оттудова и овец, и телят, коров. Щас привязуть свинью, зарежуть, так чего потом только с ней ни мудрять! Рулеты крутють, свельтисоны разные… Панствовали во всю, повара-то ихние умели готовить! Это тебе ни наши: отварил кусок мяса, да и нате, ешьте, а эти!.. Эти умели готовить. Как, бывало, привязуть гусей связками, так и сбрасывають с машины, головы тут же им рубють, рубють... Резали почём зря, ни овец, ни коров тельных не жалели. Раз смотрю так-то в окно - корову вядуть, а у неё уже вымя налитое, вот-вот отелиться! Еле-еле в калитку пролезла и сразу слышу: за-аревела... Режуть. Вот тут-то и подумала: не удержаться немцу в России, не стерпить мужик этого! Его, бедного, коммунисты всё мучили-мучили, а теперь ишшо и немец добивать будить?

Ну и, правда… Когда в первую-то зиму возле городов всё пообчистили, поприжрали, как саранча, так на вторую поехали в дальние деревни, а там партизаны луданить их стали. Приезжають раз мои немцы, что в хате нашей жили, и немують: во, матка, русских всех убивать надо! Только, мол, шесть лет ребенку, а что сделал: дверь снаружи подпёр и поджег хату, и спалил двенадцать немцев! Гормочуть так-то по-своему, возмушшаются: киндер, мол, а какой коварный! Но разве станешь возражать? Поддакиваю, а сама и думаю: стоить вам, стоить! Как же, господа новые понаехали, а нас, значить, за рабов теперя считать будуть?

А издеватели были!.. Как белье чуть поносил, так и стирай. Среди наших тоже мучитель попался, так что раз удумал: сегодня, мол, сам стирать буду. Да взял рубашку, три носовых платка и начал... Виктор таскаить воду, я грею, Виктор носить, я выношу... И так двенадцать вёдер только для него одного нагрели! Ну, ты подумай только: какой издеватель!.. А-а, они все, кто ни придуть… китайцы, французы, японцы все такими будуть. А финны?.. Издевалися хуже немцев! Один что удумал:
- Топи, матка, печку, я сам картошку варить буду.
И поставил чугунок туда-то, наверх, где мы греемся. Объясняю ему: русские, мол, варють в печке, а не на печке, там-то пишша твоя никогда не сварится. А он - своё! И вот, носить дрова, а я топлю, носить, я топлю... и вижу: печка моя раскалилася, как домна! И ты знаешь... Принёс он ишшо охапку, нагнулся так-то сбросить, а я... Ка-ак хватила топор! Всё-то у меня в глазах потемнело!.. И что меня остановило? Кто-то из вас, должно, крикнул... только тут-то у меня сознание и прочнулося: да что ж это я? Помилують они чтолича?..
Вот так-то, моя милая, все они и будуть такими, как финны эти, кто ни придёть в Россию - добра не жди.

Жилил мы уже тогда опять в своей хате… впустили нас немцы к зиме-то, но только за перегородку, отгородили себе уголок за печкой, там и толклися.
Питалися чем?
Да что Бог пошлёть. Немец-то угошшал нас чтолича? Помню, когда начали скот губить, так пойду, наберу требухи, печёнки, селезенки... они ж всё это выбрасывали, потом вымочу, накручу, котлет нажарю, вот вы и едите.
А как-то еще и картошкой запаслися, правда, подмороженной...
Да это немцы уже поздней осенью привезли машину цельную и оставили на улице, а тут ночью мороз как раз, вот она и примерзла. Что ж, есть они такую будуть? Они себе и не мерзлой привязуть. Ну, мы взялися да и перетаскали её к себе. Зальешь, бывало, водой холодной на ночь, утром отваришь, натрешь и печёшь пирожки, да еще требухой и заправишь. Надо ж было есть что-то? Вот и промышляли, как собаки какие, где что ухватишь, то и твоё.

Какими немцы были…
Да разными. И совестливые, добрые попадалися, всё-ё так-то хоть печеник какой вам сунуть. Выстираешь ему бельё, выгладишь, а он и дасть буханку хлеба. А были и издеватели. Сварила раз щи из крапивы, приправила требухой, а она ж пахнить-то... не мясом жареным! И вот сидите вы, едите… Смотрю, Курт входить. А вре-едный немец был! Посмотрел-посморел на вас так-то, носом подвигал, подвигал, а потом подошел к столу, перегнулся через Витьку да как плюнить в щи!
- Руссишь швайн!
Свинья, значить, по-ихнему... Покачала я головой, покачала... да вылила миску и налила другую.

Вольно себя вели вначале. Бывало, поставють так-то машину возле дома, вот и ходи возле нее, если хочешь, и рассматривай, а