«Девятая симфония» Бетховена.
Совсем недавно мечта о большой школе уже готова была осуществиться. В Греции! Сам Венизелос обещал им. Увы, короля Константина укусила обезьяна, и он умер. Досадный случай! Именно такие меняют судьбы мира. Правительство сменилось. Исиде пришлось уехать. Что ж удивляться, что этот вечер в Гранд-Опера так шокировал ее, так обжег?! Будто незнакомец заглянул в самое дно, в самый тайник ее души, и вынул оттуда нечаянное, трепетное, самое важное в ее жизни…
Григорий был рад, очень рад ее согласию. Хотел поцеловать ее руку. Но она схватила его пальцы обеими руками и с силой, по-мужски, встряхнула. Он рассмеялся. «Хорошо, товарищ Исида! Будем вместе!»
Очарованная, задумчиво шла она залами Гранд-Опера. Ниши, украшенные причудливой лепниной переплетенных сказочных растений и цветов, светильники, будто выросшие деревья с множеством свечей, необозримый расписанный потолок – все странным образом откликалось в ней. Исида не любила вычурность золотой отделки. Она понимала красоту тоньше. Но высота потолков не ущемляла ее, напротив, она чувствовала себя здесь, как дома. Именно такая высь соответствовала ее ощущению себя в этом мире. Греки тоже строили великие храмы…
Апполон над куполом здания простер руки с лирой к небу. Моление о даровании прекрасного…
Academie nationale de musiqui.
Исиду вдруг пронзила отчетливая мысль: она сюда не вернется. Ужель это ее последние шаги здесь?
Смотрела, будто стараясь запечатлеть навечно, на статуи искусств, на маски радости и горя, сменяющие бесконечной чередой друг друга на фронтоне. Уж не ее ли жизнь они изображают? Бесконечная смена декораций. Как она устала от ее фальши! Только горе ее неизбывное – подлинно. Ей страстно захотелось сбросить со своих плеч Париж, роскошь золота его дворцов, его узкие улицы… О, боль!... Зарыть ее в белых холодных снегах, в необъятных просторах этой новой страны… Она помнит их – из окна поезда. Черное и белое. Только страна тогда была другая. Другая страна на тех же снежных просторах…
Удивительные вещи говорил ей этот человек… Будто видел ее сердце насквозь: у нее лицо человека, порвавшего все, что связывает с жизнью. И не знающего, что делать в следующую минуту. Буквально: какой сделать шаг. Мертвое лицо. Он прав. Она вздрогнула глубоко, всем телом, как танцевала. В самом деле, что ей осталось? Жизнь выпита до дна. Горчайшая цикута. Что в ней было, кроме гения жеста, невероятным образом данного ей? Все остальное было иллюзией, все остальное было отнято…
Человек из ложи, странный, пронзительный, как дьявол, лил ей в уши нечто столь удивительное, что жажда если не жизни, то биения сердца вдруг снова охватила ее. Он говорил: «Есть на свете страна, где вы могли бы забыть все. Потому что это не то, что можно встретить где бы то ни было. Новый Эдем. Первородная земля. В ней все – заново, с чистого листа. У всех. Там – ваше место…»
Много позже, вспоминая эту встречу, она думала, что Григорий будто околдовал ее. И время пропало – после антракта. Будто и не было его. В чем дело? В ее воображаемом танце под музыку Стравинского? В странном его взгляде за стеклами очков? В ее безутешном горе и понимании своей ненужности, отчужденности от этого любимого когда-то города, от всех людей, также любимых когда-то? Или в том, что рассталась недавно с обожаемым Архангелом, ее третьим гением, и чувствовала себя оторванной, вырванной из жизни с корнем? А еще, самое страшное и нелепое – у нее было ощущение, что Григорий еще что-то говорил ей… но она забыла, сразу же, в то же мгновение… Что?! Какие-то русские слова… «За-ла-та-я га-ла-ва» Что это?
Теперь перед ней лежало письмо, размашисто подписанное высоким чиновником из правительства «нового Эдема». Кто он, этот человек со звучной скорпионьей фамилией? Письмо построено четко, тонко, вежливо, властно и вместе с тем тепло. Оно – ее охранная грамота, ее виза, ее дверь в неизвестность.
О, какие вопли устроила ее лучшая подруга Мэри, когда узнала о решении ехать, смотреть на «рус револьюс»! «Безумие! Тебя убьют! Они варвары!»
Исида пожала плечами. Не все ли ей равно? Хоть бы и убили. Не начинала ли она свою жизнь много, много раз с тех пор, как родилась? Чего стоит ее нищее детство с бесконечными переездами из одной конуры в другую!
Отвратительное ощущение: помнить, что слышала нечто странное от Григория и не иметь силы восстановить это нечто в памяти… Будто ударилась головой и все забыла… Такого не бывает! Что он говорил ей? ЧТО?! Слезы сами собой потекли по щекам. Всплыло американское детство. Удивительным образом, четко, в лицах, жестах, ощущениях. Она всегда все воспринимала через движение.
Ее мать, переживавшая крушение своей единственной в жизни любви, была беременна ею, Исидой. Чувствовала такое отчаяние, что ничего не могла пить, кроме шампанского, и есть, кроме устриц. Исида шутила потом: «я питалась в утробе матери пищей Афродиты… Потому и танцевать начала там же…» Что первое она помнила? Кроме пожара в дешевой меблирашке и крепких рук, спасших ее, - ужас при упоминании отца. Для матери он был дьяволом во плоти. Исида даже думала, что у него есть рожки. Велико же было ее изумление и детский восторг, когда она впервые увидела седовласого красавца мужчину! Он кормил ее мороженым в шикарном кафе. Перед ней была целая сладкая горка, обильно политая взбитыми сливками. Она уничтожала ее методично и старательно. Разве она видела раньше в своей жизни такое великолепие?
Отец спросил ее: «Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?»
«Я буду танцовщицей» - ответила Исида, не отрывая взгляда от мороженого.
Потом отец повел ее в магазин игрушек. О! Ее детское сердце растаяло, как мороженое. Никогда, никогда она и представить себе не могла ничего подобного. Что она знала? Бедное существование среди трущоб, в дешевых комнатках, практически впроголодь… с музыкой Шопена и Бетховена… А здесь! В сверкании ярких ламп, будто живые, стояли куклы. Несомненно, это были первые фарфоровые игрушки. Они, американцы, любят все новаторское. Глаза разбежались в восторге и муке. Потому что не в силах была обнять глазами все. Она помнит длинный ряд кукол… Глаза ее выхватили одну. Мальчик. Фарфоровый чистый лоб с нарисованными над ним черными вихрами. «Как зовут эту куклу?» - спросил отец. «Виктор» - ответила Исида, не задумываясь. «Хочу еще одну!» Она лихорадочно искала глазами то, что соответствовало бы ее мечте… Его нигде не было. Тогда она показала на белокурую голубоглазую куклу-девочку. «А ее как зовут?» - спросила продавщица. «Серж!» - был ответ Исиды. «Но это девочка!» «Вовсе нет!»
Дома огромными ножницами она без тени содрогания срезала «Сержу» белокурую косу. Содрала с него прекрасное платье в оборках и лоскутами, лентами кое-как обернула ноги, подобно брюкам… Любила засыпать с ним рядом… Виктора она близко к себе не клала, а так, чтобы смотреть на него издали…
Исида верила в приметы и гадания. Потому что однажды ее посетили страшные галлюцинации, которые сбылись… Это было в холодных просторах той самой загадочной страны, в России, куда звал ее Григорий. Она была тогда на гастролях. Ее поражала глубина белого цвета их снегов. Она ехала со спутником в пролетке, как вдруг ее охватил неимоверный, до шевеления волос на голове, ужас… Рыдание сдавило горло… «Смотри!» - воскликнула она. – «Видишь эти детские гробы?!!!» «Где?! Там ничего нет…» Она увидела гробы среди сугробов… Вернувшись в Париж, не могла найти себе места от тревоги… Танцевала, как никогда ни до, ни после этого… Будто чуя, что это последние дни жизни ее души… Ее последняя радость, ее последний свет, который она непременно, непременно должна отдать людям… всем… без остатка… А потом случилось то, что убило ее навсегда… Тело ее осталось жить, но душа умерла…
Россия! Удивительная, загадочная страна. Почему все самое важное в ее жизни так или иначе связано с ней?! Чуждое, неприютное, холодное пространство… Толпы людей на ее выступлениях… Горы цветов… Темнота, мерзнущие в тулупах извозчики… И еще нечто важное… важное… что она должна понять, обязательно понять через нее, через Россию… Ведь это не случайность, что Григорий позвал ее туда!
Исида решила пойти к знаменитой гадалке. Никогда до этого не ходила. Мэри пугала ее, что по слухам в России в супе можно найти отрезанные пальцы! Ее, Исиду, изнасилуют сразу же, едва она пересечет границу! Свирепый апаш в красной косоворотке и с ножом в зубах. Исида заливалась смехом. Уже давно она думала, как бы ей умереть… Выпить яду? Только чтоб не больно… Ну и чушь с супом выдумали!
Гадалка узнала Исиду. Была польщена. Веером легли карты из-под ее легких, сухих, маленьких пальцев.
«О! Тебе предстоит нечто необычайное. Некое путешествие. Не столько опасное, сколько чреватое лишениями и множеством неприятностей – больших и малых. Миллионы будут в твоих руках… Да! Главное! Ты выйдешь замуж!»
При этих словах Исида вскочила, скривив рот и рассмеявшись. Всему миру известно ее отношение к браку! Никогда! Никогда!!! Это отжившая мораль и глупость, глупость, глупость… Ее окружали потрясающие люди. Роден хотел обладать ею. Все ее мужчины, главные три мужчины ее жизни были гениями. Но ни за одного она не вышла замуж! Даже за миллионера Лоэнгрина, второго ее гения! Все это она выпалила в лицо опешившей гадалке и бросилась вон.
Она сбегала по винтовой лестнице вниз, прочь, скорее прочь от этой лжи, когда услышала летящее сверху ей вдогонку: «Выйдешь! Выйдешь замуж! И года не пройдет!!!»
***
Особенно Исида любила Средиземное море, омывающее легендарную Грецию. Три тысячи лет назад волны точно так же ласкали песок. В таких же скалах мучился Прометей. Тот же закат был, и те же соленые гребни. Исида любила смотреть в глаза солнцу, потому что наполнялась его светом. Чтобы сиять. Чтобы отдавать. Она – тоже Прометей. Она должна отдать свой огонь, свой танец – людям.
Многие поклонники говорили ей, что она светится, что с ней рядом им хорошо. И что она – ангел. Так подумала ее подруга Мэри, когда в первый раз увидела ее. Исида привязала ее к себе лучами своего света с первого мгновенья и навсегда.
Море дало ей все: вечность, ритм, характер, силу. Свой танец она часто сверяла с движеньем волны… Повзрослев, поняла: она хотела бы умереть в море. Только в нем. Возвратится к себе.
Здесь, в Москве, моря не было. Неоткуда было взять Исиде энергию. Солнце тоже почти не казало свой сияющий лик. Лето двадцать первого года выдалось на редкость дождливым. А уж осень и вовсе вогнала Исиду в грусть. Когда ехала в Россию, думала, что увидит многотысячные демонстрации, будто море из кумачовых флагов и одежд. Увидит – и наполнится силой новой жизни до краев. Вдохнет в себя это море, и будет знать, что родилась не зря, коль видит это. Ничего этого не было. Увы, цвет улиц варьировал от серого к темно-коричневому. Грязь, нищета, будто неуловимо разлитая в воздухе опасность… Темные, непроглядные ночи внушали ей суеверный страх. Она никогда не гасила полностью свет в своей комнате особняка. Потому что однажды, выглянув в окно, похолодела до кончиков волос. Видение ее детей, ее родных малюток, шедших по
Интересно, что было сначала была божественной или называли божественной?