РЕМИНИСЦЕНЦИИ, ИЛИ ЧТО-ТО ВРОДЕ ТОГО
3. CОВСЕМ НЕДЛИННАЯ ПЬЕСА
Все исполнители находятся на сцене, Все говорят одновременно,
перебивают друг друга и ведут себя в высшей степени несолидно.
УЧЕНИК. Пифагор, как вернуть утраченное?
ПИФАГОР. Вначале поищи там, где его нет, а потом там, где оно есть. Обязательно найдёшь.
УЧЕНИК. А тебя, Сократ, все считают некрасивым. Почему?
СОКРАТ. Я себя таким не считаю. Выходит, не все.
УЧЕНИК. Позвольте…
КСАНТИППА. Нет, не позволю!
З А Н А В Е С
4. КТО БЫ ЭТО БЫЛ?
Сначала никого и ничего не видно и не слышно. Потом видимость не улучшилась, но послышались звуки шагов. Шаги приближаются, приближаются, потом начинают удаляться. Стихли. Кто бы это был?
ДАЛЁКИЙ ГОЛОС (ветер унёс его). О!
З А Н А В Е С
5. ЦЕЗАРЬ В АЛЕКСАНДРИИ
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Вечер. Скучающие караульные у ворот играют в шахматы.
ЛЫСОВАТЫЙ (неуверенно). Пожалуй, я пойду вот так.
Передвигает фигуру.
ВОЛОСАТЫЙ (обрадовался). А я так.
С победным стуком переставляет свою фигуру.
Мат!
ЛЫСОВАТЫЙ (прищурился). Погоди. Конь так не ходит.
ВОЛОСАТЫЙ (горячо). Как это не ходит? Ничего ты не понимаешь. Меня учил лучший шахматист. Он рассказал, что эту игру привёз из Индии сам Искандер Великий. Там все играют.
ЛЫСОВАТЫЙ (качает головой). А я думаю, что даже в Индии конь так не ходит.
Начинается брань и потасовка. Как ходит конь в Индии, остаётся невыясненным.
ВОЛОСАТЫЙ. Не спорь. Лучше посмотри, кто идёт.
Звучат буцины, и вместе со свитой появляется Цезарь.
ЦЕЗАРЬ (оглядывается по сторонам). И здесь их тоже нет.
ЛЫСОВАТЫЙ. Аве, Цезарь. Кого ты ищешь?
ЦЕЗАРЬ. Птолемея и Клеопатру.
ЛЫСОВАТЫЙ. Понятно. А не можешь ли ты объяснить, как ходит шахматный конь?
ЦЕЗАРЬ. Однажды мне уже задавали такой вопрос.
ВОЛОСАТЫЙ (с надеждой). И как ты ответил?
ЦЕЗАРЬ (растерянно). Не помню.
Уходит.
З А Н А В Е С
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Александрийская библиотека. В данный момент закрыта. Вбегает Клеопатра.
КЛЕОПАТРА (тяжело дышит). Ух, совсем забегалась. Страх и ужас. Ужас и страх. Говорят, римляне никого не щадят.
Входит Цезарь. Один. Без свиты. Любуется колоннами. Они и впрямь прекрасны.
На Клеопатру внимания не обращает.
КЛЕОПАТРА. Этот джентльмен выглядит совсем нестрашным. Попрошу у него защиты. Эй, как вас там, сударь!
ЦЕЗАРЬ (вздрогнул, очнулся от своих мыслей; нам эти мысли, следует думать, неизвестны). Кто меня зовёт?
КЛЕОПАТРА. Это я.
ЦЕЗАРЬ. Ты помешала моему уединению. Я только что принялся сочинять в уме новую книгу, «De bello Africano».
КЛЕОПАТРА (сморщила свой прехорошенький носик). Подумаешь!
ЦЕЗАРЬ (в сторону). Несчастная. Она даже не представляет, что говорит с великим Цезарем.
Появляется Дух Истории.
ДУХ (крутит носом). Если сейчас между ними не пробежит искра, история, вполне возможно, пойдёт другим путём, и весь задуманный мной спектакль просто не состоится.
ЗАНАВЕС
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Всё-таки они нашли друг друга. Весёлое празднество. Вино и фрукты. Разудалые песни. Варварские пляски. Клео-патра строит глазки Марку Антонию. Цезарь приткнулся в уголке, читает, пишет и диктует одновременно.
ОКТАВИАН (чешет затылок). Однако…
БРУТ (примирительно). Ну, это как сказать.
ОКТАВИАН (встрепенулся). Впрочем, …
БРУТ (бодрится). И у меня, кстати, есть одна идея.
ЗАНАВЕС
6. КОМНАТА, В КОТОРОЙ НИКОГО НЕТ
Комната интеллигентного человека. Много книг. Всюду книги − никому не интересные сегодня класси-ки и толстые альбомы репродукций. Много пыли. Всюду пыль. На полу одиноко валяется старый боти-нок с шипами, позволяющими уверенно ходить по ледникам. Второго не видно, и это наводит зрителя на самые грустные размышления. В углу стоят древнегреческие амфоры. На стене среди картин (совсем неплохих) висит бивень молодого мамонта. Из соседней комнаты раздаются голоса.
1-й ГОЛОС. Дорогая, мне кажется, что во всём мире не найдётся другой женщины, по утрам читающей Ницше.
2-й ГОЛОС. Ты не забыл, что сегодня…?
1-й ГОЛОС. Конечно, не забыл. Я ничего не забываю. А если забываю, то потом обязательно вспоминаю.
2-й ГОЛОС. Я тоже.
Пауза
Смотри, смотри, какое солнце!
1-й ГОЛОС (с непередаваемой интонацией). Солнце…солнце...солнце...
2-й ГОЛОС. Я вижу − корабль уплывает.
1-й ГОЛОС. А я слышу хор матросов: Океан! Океан! Мы больше не вернёмся. Мы больше не вернёмся.
ЗАНАВЕС
7. ТВОРЕНЬЕ, ХОТЬ КУДА !
Где-то в неизмеримой глубине мира (или на недоступной вершине его, что, если смотреть на вещи ши-роко и пристально, по сути своей − одно и то же) в некоторый неопределённый момент времени (оттого мы и не знаем, случилось ли то в прошлом или оному ещё предстоит случиться в будущем) многомуд-рый Творец всего сущего, немало утомлённый своими нелёгкими занятиями, а с ними и недомоганиями, неизбежно присущими старости, стал понемногу терять уверенность в своих возможностях и потому, обращаясь к новому внушительному проекту, пожелал узнать мнение своего лучшего ученика, на кото-рого он уже давно возлагал свои надежды и ожидания.
ТВОРЕЦ. В этот раз мой деятельный разум желает создать совсем уж необычное существо − условно назову его человеком. Хочу увидеть, сумеет ли оно собственными усилиями успешно вписаться в природу, стать её необходимейшей частью, благополучно развиться, достигнуть совершенства и тем доставить немалое развлечение нетерпеливому сердцу моему (и твоему то-же, если в тебе проснётся интерес к результату эксперимента). Что скажешь ты?
ЛУЧШИЙ ИЗ АНГЕЛОВ. Всё, что сказал ты, очень любопытно внимательному слуху моему. Однажды ты уже взыскал меня своими милостями и почтил, непонятно за какие заслуги, удиви-тельным именем − Светоносец. Я пока ещё не сумел оправдать его: ведь ничего подходящего до сей поры не подвернулось. И вот, Созидатель, ты направляешь моё неугасаемое стремление в сторону нового, пока неведомого, но в будущем примечательного мира. Мне бы воспрянуть, возликовать, буквально лопнуть, ощущая твоё великое доверие и свою избранность, но я не в силах разделить с тобой восхищение твоим наивным замыслом. Боюсь, всю суть его мне не да-но постичь.
ТВОРЕЦ. Смысл каждого значительного события открывается при рассмотрении необходимой последовательности действий, реализующих данное явление единственным, наилучшим спосо-бом, позволяющим не заботиться о других возможных вариантах.
ЛУЧШИЙ ИЗ АНГЕЛОВ (в сторону). Если этот дремучий старикан думает, что мне теперь по-нятней стало, он сильно ошибается. Ну что с него возьмёшь? Блажит, и только.
По лицу Творца прошла тень.
ТВОРЕЦ. Да, ошибался я, но с этого мгновенья не ошибусь.
Долгая мучительная пауза.
Только не нужно таращить на меня глаза: я читаю твои мысли так же легко, как и свои собст-венные. Я ощутил, что мне даровано великое понимание, хотя нет в том большой радости, по-скольку абсолютное знание, уж поверь моим словам, никогда не заменит светлое чувство неве-дения.
ЛУЧШИЙ ИЗ АНГЕЛОВ. Вот незадача! Смущён я и не знаю, в чём резон служения тебе, коль ты теперь всеведеньем богат.
ТВОРЕЦ (тоном Вотана, прощающегося с Брунгильдой). Конец служению. Сейчас я убедился: ты − жалкий раб мечтаний недостойных.
ЛУЧШИЙ ИЗ АНГЕЛОВ. Я так ценил твоё благоволенье и так нелепо потерял его. Свои со-мненья спрятать не сумел. Не усмирил, чего душа желала тайно.
ТВОРЕЦ (нетерпеливо машет рукой). Прощай. Поторопись. Иди своей дорогой.
ЛУЧШИЙ ИЗ АНГЕЛОВ. Скажи, хозяин, просвети − куда идти, что ждёт меня в пути?
ТВОРЕЦ. Скажу: я ясно вижу − твой новый путь к познанью не ведёт. Начавшись, в краткий срок закончится паденьем.
ЛУЧШИЙ ИЗ АНГЕЛОВ. Ужели в бездну свергнешь с высоты?
ТВОРЕЦ. Получишь всё, что заслужил, несчастный. И в миг паденья в чёрный мрак твой лик стыдом запламенеет, отчаянье сотрёт следы блаженства, и месть тебе протянет руку дружбы.
ЛУЧШИЙ ИЗ АНГЕЛОВ. Неутешительно слова твои звучат. Грядущее нельзя ли изменить? Оно меня пугает бесконечно.
ТВОРЕЦ. Нельзя ли изменить? Нисколько. Открылось мне, что мир − всего лишь математиче-ский проект. В том нет сомненья − совершенен! Все формулы верны и вечны. И остаётся только покориться им.
ЛУЧШИЙ ИЗ АНГЕЛОВ. И ты готов покорность проявить?
ТВОРЕЦ. Перед самим собой склониться? Что за глупость! Ты до сих пор, простак, не догадал-ся, что математика и я − одно и то же.
ЛУЧШИЙ ИЗ АНГЕЛОВ. И впрямь я был дурак!
С треском проваливается в преисподнюю.
З А Н А В Е С
8. НОЧНАЯ СЕРЕНАДА
Сцена затемнена. Слышатся крики, звуки выстрелов и взрывов.
Сцена медленно освещается. Всё равно ничего нельзя понять.
Продавец бананов удивлённо поднимает брови.
ФИЛОСОФ (отрывается от книги и высовывается в окно). Я слышу шум. Кому пришла охота вопить в столь поздний час, будить уснувших и смущать бессонных?
КТО-ТО СНИЗУ. На риторический вопрос не отвечают. Какая разница тебе, кому охота?
ФИЛОСОФ. Вот и ответил ты вопросом на вопрос.
КТО-ТО СНИЗУ. Возможен и другой ответ, милейший. Хоть нелегко искать в кромешной тьме орудие труда и наказанья, а всё ж сыщу потяжелее камень и запущу недрогнувшей рукой в твоё окно. Тем порешу наш спор.
ФИЛОСОФ. О чём мы спорим, объясни, коль можешь.
КТО-ТО СНИЗУ. Дать объясненье в силах лишь наука. А я в ней не силён.
ФИЛОСОФ (снисходительно). Оно заметно.
КТО-ТО СНИЗУ. Ох, не дразни меня.
ФИЛОСОФ (поспешно). Не буду. Нет. Не буду.
Захлопывает окно. Прячется.
Продавец бананов загадочно улыбается.
З А Н А В Е С
9. ЛУЧШЕ ПЛОХАЯ ЛАТЫНЬ
По берегу многошумного моря расхаживает длинноволосый поэт и декламирует свои стихи.
ПОЭТ. Как скульптор полирует грубый камень, − придать ему желая цвет и блеск, − так трудится над слогом литератор, − забыв про сладкий час отдохновенья.
Но если шаловливых муз любимцем − стать не сумел старательный поэт, − напрасно всё: бледны его творенья, − безжалостно толпы над ним глумленье.
РЫБАК. Как назовёшь ты стих свой вдохновенный?
ПОЭТ. Versiculus longus, epistola brevis.
РЫБАК. Ты прав. Лучше плохая латынь, чем никакая.
igor.boiko.35@mail.ru
