аппаратов до двенадцати и даже до пятнадцати минут. – Теперь профессор мог отдохнуть от своей конспирации, и они степенно прогуливались берегом моря, на обоих были полосатые пижамы и комнатные туфли, отчего они выглядели, как двое отдыхающих из солидного дома отдыха 60-х годов прошлого века, где-нибудь в Крыму. – Уже тогда было известно, - продолжал профессор, - Что в состоянии гипнотического внушения человек способен оставаться под водой не стандартные минуту-полторы, а от трех до шести минут. Были известны многочисленные факты реанимации утопленников, находившихся под водой с заполненными легкими до сорока минут, а в отдельных случаях до полутора часов, если вода была холодной. С физиологической точки зрения, это никак не объяснялось, учитывая, что в мозгу происходят необратимые изменения, если он остается без кислорода более трех минут. Поэтому была принята гипотеза о том, что человеческий организм в принципе способен усваивать кислород из воды, дышать водой. Препятствием же к такому способу дыхания является не функциональная неспособность легких, а отсутствие тренировки и самое главное – страх. Человек теряет сознание, вдохнув воду не от удушья, а от шока. Но страх не является врожденным, это результат кондиционирования. Человек не может бояться воды изначально, поскольку он, в принципе, существо водной среды. Он не только зародился в воде, он выныривает в этот сухой мир из воды – из вод материнского чрева. Таким образом, сочетая гипнотическое внушение с постепенной, капельной, так сказать, тренировкой. Можно было рассчитывать приучить человека некоторое время дышать водой. – Профессор промолчал, - Мне неприятно об этом говорить, но в нашем распоряжении были лабораторные журналы нацистов, которые проводили такие эксперименты на военнопленных и получили впечатляющие результаты. Но я, - профессор остановился и вздернул вверх палец, - Никогда не был причастен к таким вещам, я работал только с добровольцами. – Некоторое время он шел молча, теребя бороду, - Мы оптимизировали эксперимент. Мы стали использовать психотропные вещества, которые не были известны нацистам. – ЛСД? – Нет, не ЛСД. Вам пока незачем об этом знать. Сейчас вам следует ухватить общую идею, чтобы вообще что-нибудь понять. – Я вас очень внимательно слушаю. – Слушайте, слушайте, потому, что это касается вас самым непосредственным образом. – Меня? И каким же… - Не перебивайте! – Профессор досадливо отмахнулся, - Итак, однажды мы стояли возле бассейна, в котором на глубине трех метров находился испытуемый. Вдруг он выскочил из воды, подобно дельфину и изрыгнул из себя воду, находившуюся в его легких. Затем он завис на расстоянии полуметра от поверхности воды и начал вращаться против часовой стрелки. При этом руки его были разведены в стороны, глаза закрыты, а лицо повернуто к небу. Мы застыли с раскрытыми ртами. Через тридцать секунд он открыл глаза, на лице его появилась презрительная гримаса, и он быстро сказал что-то на незнакомом языке. Затем он как бы сделал над собой усилие, сглотнул и сказал ясно и отчетливо, по-русски, - Мудаки вы все. – После этого он обрушился в бассейн и начал тонуть так, что нам пришлось его спасать.
Тогда мы не обратили никакого внимания на слова, произнесенные атлантом. Мы полностью сфокусировались на феномене левитации. Мы много слышали и читали об этом, но никто никогда не видел, могу вас уверить – в первый раз это действительно впечатляет.
Этот испытуемый впоследствии ничего не вспомнил, но мы начали усиленно работать с ним. Он, кстати, был не мальчишкой, а взрослым мужиком сорока семи лет, очень заслуженным морпехом, с кучей медалей, успевшим прихватить ту еще войну. Он мог бы плюнуть и на нас и на все эти эксперименты. Но не плюнул, ему все это нравилось. – Профессор задумчиво подергал себя за бороду, - Этот человек, который тогда мне в отцы годился, был честным, умным, добрым и смелым. Я помню его по сей день, земля ему пухом. Так вот, наши усилия долгое время ни чему не приводили, он просто высиживал под водой шесть-семь минут и все. Но однажды после гипнотического внушения он вдруг развалился в кресле и спросил спокойно и презрительно, - Какого хера вам от меня надо? – Мы несколько опешили, но не слишком. Мы решили, что имеем дело с Федором Филипповичем, который по каким-то причинам не воспринял внушение. Я вел эксперимент, поэтому я и ответил, - Ну, хотелось бы увидеть, как вы летаете. – В ту же секунду Федор Филиппович вознесся над креслом. Я хочу особо отметить, что и этот и предыдущие эксперименты фиксировались на пленку.
- Ты это имеешь ввиду, собачий кал, педераст, гниющие испражнения жабы. – Он произнес еще около десятка таких определений, которые я даже не могу вспомнить сейчас. Но тогда я твердо ответил, - Да, именно это я и имею в виду. – Ну вот, ты это и получил, - сказал атлант, - Что тебе еще надо? – Меня начала колотить нервная дрожь, на подсознательном уровне я начал понимать, с чем имею дело. Но рядом со мной находился коллега, физик и он спокойно сказал, - Мы хотим углубить бухту, можешь помочь? – Насколько ты хочешь углубить бухту, дешевая, грязная, низкая, никчемная тварь? – спросил атлант. – На девятнадцать метров, - ответил физик. Сразу же вслед за этим мы ощутили сильное нагревание воздуха, которое быстро прошло и сменилось холодом. – Сделано, - сказал атлант, - Иди, проверь, червяк. – Я проверю, - сказал побледневший физик, - Я проверю, сука. И если ты еще раз назовешь меня червяком, я пробью тебе башку вот этой штукой, - он взвесил в руке тяжелый микроскоп. – Ты это брось, - сказал я с истеричным смешком физику, с которым был знаком лет, примерно, с семи, - Башка-то Федорова. – Мы вусмерть перепугались, а девушка-биохимик, которая была с нами, вообще находилась на грани обморока, но держались, как могли. – Вы, говнюки, - сказал атлант чистым, нормированным русским языком, - Еще раз Федора дерните, и я сгною вас, всех троих, в самых нижних, в самых грязных, в самых вонючих, в самых тяжких кругах ада. – Мы не дергаем, - сказал я, - Он сам хочет, ему это нравится. – Нет, не хочет, - упорно ответил атлант, - Мужик не понимает, что вы, козлы, с ним делаете. Не сметь! – вдруг заревел он, - Не сметь тыкать, не сметь обращаться с нами, как с материалом для ваших фуевых экспериментов! Это вы материал, в слизь превращу, в идиотов, говно свое жрать будете, твари! – Профессор усмехнулся, - Признаюсь, я перепугался так, что чуть не обмочился, а девушка обмочилась-таки, - Федор был крупным, здоровым мужчиной, и о нем было известно, что во время войны он задавил голыми руками около двух десятков фрицев в рукопашных схватках, если бы он захотел, то мог бы порвать нас на куски и без всякого атлантского колдовства. – Профессор подергал себя за бороду, - Тогда еще не было никакого каратэ, но морпехов учили убивать людей без затей - быстро и надежно и мы все это знали, мы же общались с ними постоянно. Если бы Федору взбрело в голову встать с кресла, мы бы перестали существовать в течение нескольких секунд, включая физика с его прибором. Но физик оказался единственным, кто не перепугался до смерти, он вообще был слегка чокнутым, этот физик, с детства – ничего не боялся. И надо сказать, он боготворил Федора. Он был евреем, этот физик и оказался в детском доме вместе со мной по той же причине, что немцы убили родителей в Мукачеве. Он мог обругать матом даже руководителя темы, но к Федору, который давил фашистов, как котят, относился с глубоким почтением. Он сказал, - Мы будем обращаться к вам на «вы», сэр, милорд. Но и вы извольте держать себя в руках. – У самого-то физика руки тряслись мелкой, бешеной дрожью. Плевать ему было – атлант, не атлант. Его оскорбили, и он был готов драться с кем угодно, хоть с чертом. И атланта, надо полагать, впечатлила такая щенячья храбрость. Он ухмыльнулся и спросил голосом Федора, - Чего ты хочешь, Юрчик? – у Федора был глубокий, штыковой шрам через всю щеку, он редко улыбался, зная, что эта его ухмылка может вогнать в дрожь кого угодно. – Ответьте, пожалуйста, будьте добры. Кто вы такой? - спросил физик. – Да я бы ответил, - сказал атлант, продолжая ухмыляться, - Но ты все равно ничего не поймешь, дурачок. – А вы попробуйте, начальник, - просительно сказал физик, - Я ведь все-таки отличник и кандидат наук и красный диплом, опять же. – Тогда атлант быстро произнес что-то на неизвестном языке. – Благоволите перевести, пожалуйста, будьте любезны, - попросил физик. – Ну, жрец, - сказал атлант, - Ну, колдун. Ну, доктор наук, - он расхохотался, - А почему ты, собственно, Юрчик не хватаешь свой лот и не летишь в бухту, чтобы замерить глубину? Я ведь сделал то, о чем ты просил. – Я верю, - сказал физик, - Упаси меня бог сомневаться. Но если это связано с ядерной реакцией, не могли ли мы получить серьезную дозу? – Атлант нахмурился, - Ты меня за кого принимаешь? – Хорошо, хорошо, - заторопился физик, - Извините, пожалуйста. А скажите, будьте любезны, как вас называть? – Федором называй. Я и есть Федор. – Это как же? – Хватит! – вдруг заорал атлант, - Надоел ты мне, красный диплом. И льстить ты не умеешь, у тебя зрачки дрожат от злости. Теперь слушать и запоминать. Вот вещество, - он схватил со стола лист бумаги и нацарапал карандашом формулу, - Которое я люблю. Будете давать мне его. При этом называть на «вы» и кланяться. Водки не давать, и бассейн мне ваш на хер не нужен. Увижу бассейн, убью, понятно? – мы кивнули все втроем. – Если захочу – сам приду. Не лезть ко мне со шприцами и порошками, ясно? – Ясно, - мы снова кивнули. – Это, - он ткнул пальцем в формулу, - Буду принимать, растворенным в вине, самом лучшем вине, усвоили? – Усвоили. – Много мяса, свинины, жаренной на вертеле. Воды привезете нормальной, а не то дерьмо, что вы тут пьете. «Боржоми» пусть будет, ясно? – Ясно. – Если кто-то из вас нальет Федору спирт, особенно ты, - он ткнул пальцем в физика, - Загрызу зубами, понятно? – Понятно. – Федор почему-то любит тебя, - он снова ткнул пальцем в физика, - Он тебе все простит. Но он не совсем нормален, по вашим понятиям. Он держится, но у него в любой момент может съехать крыша. Он все время на войне, ты можешь это понять, клоун? – Могу, - физик кивнул и закрыл лицо руками. – Ему нельзя запредельных перегрузок, а он лезет, он воюет таким способом, но у него сорвется предохранитель от твоих долбаных экспериментов и он превратится в машину для убийства. И я с удовольствием ему помогу. Ты понял, диплом? – Понял, - физик кивнул, не отрывая рук от лица. – Ты знаешь, что у него тяжелая травма головы, что у него жена и двое детей на берегу, девочка умрет через два года от рака прямой кишки, ты знаешь это? – Откуда же…, - физик все закрывал лицо руками, но было видно, что он плачет. – Так знай. И знай, что я – это он, хотя тебе и не понять этого твоими дипломированными мозгами. И знай, что он убил на войне не два десятка, а шестьдесят одного человека и никак не может понять, почему сейчас нельзя решать проблемы таким способом. Но я решал эти проблемы за десятки тысяч лет до того, как вы, недоумки, выползли из ваших загаженных пещер. Все. За нарушение инструкций покараю страшнее, чем смертью. Теперь вон отсюда, дверь закрыть и не беспокоить, Федор будет спать. – Вот таким, - профессор помочалил в ладонях
