Остров Рака

внимательно посмотрел на него, - Хотя, не скрою, я удивлен вашими резервами. И далеко не уверен, что любой из ваших сородичей мог бы сделать то, что сделали вы. – А что я сделал? – Вы распылили блок. Весом в полторы тонны. На атомы, - профессор почесал кадык, - То есть, я не знаю, что произошло, но я видел, как он вспыхнул и исчез. Такого я не видел никогда. Разумеется, я не понимаю, каким образом атланты производят свои феномены, но очевидно, что здесь потребна какая-то энергия. Чего же удивляться, что вы выключились, как свет? Это вам не посуду бить, молодой человек. – Вы говорили, что Федор вырыл котлован в море, и ничего. – И ничего, - кивнул профессор, - Но я также видел, как люди впадали в кому, пытаясь сделать то же самое, и уже не выходили из нее никогда, - профессор отвел глаза, - К сожалению. Кони, знаете ли, дохнут от того,  что позволено Юпитеру. – Профессор снова посмотрел на него с любопытством, - Вы помните, как говорили на атлантском языке? – Нет. – А вы вообще можете восстановить ход событий? – Он напрягся, вспоминая, - Было чувство силы, эйфория. Помню, как плавал, помню, как поднимал блоки. – Это был один блок или два  разных блока? – Он подумал, - Два. – Характер ощущений можете припомнить? – Нет. Просто смотрел, желал и они поднимались. – Профессор помолчал, проделал весь комплекс подергивания бороды, поглаживания лысины и потирания носа, - А дальше? – Что дальше? – Почему блок вспыхнул? Не было такого уговору, блоки поджигать. – Не знаю. – Нет, знаете, - профессор повысил голос, - Вспоминайте. Вы же не хотите, чтобы мы тут оба сгорели только потому, что у вас, скажем, зачесалась пятка? – Ну, - он нахмурился, - Я почувствовал злость. – Отчего вы почувствовали злость? – У меня задрожали ноги. – Отчего? Вы же сказали, что не ощущали напряжения? – Не ощущал! Но ноги задрожали, я разозлился, увидел вспышку. Все. – Хорошо, хорошо, успокойтесь. – Профессор взял апельсин, очистил его от кожуры чуть подрагивающими пальцами и разломил на две половины, - Съешьте. Хорошая вещь, давненько, знаете ли, не едал. – Некоторое время они помолчали, апельсин был действительно великолепен – огромный, величиной с хороший грейпфрут и очень сладкий. – Плохо, - наконец изрек профессор, вытирая липкие руки о пижамную куртку. – Что именно? – Вы выходите на контакт с силой через аффективную эмоцию. Это примерно, то же самое, что вы делали и раньше, только мощность повысилась, вот и все. – Но я же поднимал блоки в спокойном состоянии. – Что-нибудь подобное вы могли делать и до того, просто не пытались. Ну, не блоки, так кирпичи. Нет принципиальной разницы, вот в чем дело. – Ни в чем нет принципиальной разницы, в основе всех этих феноменов лежит одна и та же причина. – Это вы верно уловили, вы умны, Саша и это обнадеживает. Но силой можно владеть так, как владеет ею, скажем, человек, управляющий бульдозером, а можно владеть так, как владеет ею кусок динамита – кусок динамита взрывается от неподвластных ему причин. – Не преувеличивайте, Анатолий Кириллович, не так уж я взрывоопасен. – Да? А что произойдет, если я влеплю вам пощечину, плюну вам в лицо? – Они помолчали. – Ваш дружок сделал из вас бомбу, вот что он сделал для вас, - сказал профессор, - И теперь надо срочно заняться механизмом управления, - профессор потер нос, - Пока он сам не занялся. – Почему не прямо сейчас? Используя проверенный атлантский способ? – А-а-а, - усмехнулся профессор, - Вы уже подсели на грибок? – А что он, кстати, из себя представляет? – Ничего особенного. Повсеместно распространен на Кавказе, соседствует с горным дубом, на обычных людей не действует совершенно. – Но вы говорили, что Федор записал формулу. – Собственно, не формулу. Несколько цифр и латинских букв, остальное – описание гриба и где его взять, пиктограмма, своего рода. – Но кто кем пользовался при написании, Федор атлантом или атлант Федором? – Профессор задумался, почесал кадык, - Взаимодействие между человеческой психикой и атлантской структурой очень сложно, оно ни разу не повторилось, ни в одной паре из всех известных нам случаев, нет статистической базы для анализа. Но, в целом, все выглядит так, как если бы структура обладала способностью накапливать информацию, исходящую от человека, при полной или частичной неосведомленности человека о наличии структуры. – Из вашего рассказа у меня сложилось впечатление, что Федор стал другой личностью. – Нет. Он не стал другой личностью. Но структура модифицировала его личность. Вы что же, полагаете, что остались прежним, приняв грибок? Да вы обращались со мной, как с холопом! – Но исполнял ваши указания. – Исполняли. Потому, что это были вы, а не мистер Х, а вы умны и хотите овладеть структурой. Федор же предпочитал, наевшись жареной свинины и напившись «Абрау-Дюрсо», спать. И видеть сны, как показывал энцефалограф, приятные атланту, надо полагать. – А что с ним произошло дальше? – Профессор долго молчал. – Суицид, - наконец произнес он, - Страшный суицид. Через два года, как и было предсказано, умерла его дочь. Он уехал на похороны и больше мы его не видели, хотя и очень хотели, - в то время он был единственным объектом для исследований. Контора, которая курировала проект, могла достать, кого угодно, уверяю вас. Но его не достала. Он исчез. А через пять лет возвратился, убил жену, сына и застрелился сам. – Профессор невесело усмехнулся, - Ну что, вы все еще хотите продолжать? – Он ответил такой же невеселой усмешкой, - А что, у меня есть другой выход?

Глава 19
Они не стали дожидаться утра, чтобы продолжить эксперименты. Он был еще очень слаб. Но они оба полагали, что активизация атлантской структуры восстановит его силы скорее, чем сон под этаминалом.
- Вперед, мистер Хайд, - сказал профессор, выдавливая гриб в стакан с мадерой, - Держите в уме инструкции, шаг за шагом и не перенапрягайтесь
Он выпил вино, стоя на освещенном луной берегу моря, вдыхая его запах, под шорох его вечных волн. О, как это было прекрасно! Он мог видеть серебряную поверхность моря вплоть до выпуклого горизонта, он видел, как в серебре отражаются бегущие облака. Невыносимо хотелось поплавать, вдыхая море, брызгая серебром. Но он сдержался, он помнил инструкции. – Александр Васильевич! – карлик с длинной бородой искательно заглядывал ему в глаза. – Все в норме, профессор, нет проблем. – Ну, тогда шаг за шагом, как договаривались. Попробуйте очень спокойненько, не напрягаясь, оторвать от поверхности земли. – Он взлетел метра на полтора и посмотрел сверху на карлика, - Достаточно? – Вполне. Теперь попробуйте подвигаться в стороны. – Он описал полукруг в воздухе, повернув лицо к небу, очень хотелось рвануться к облакам, но он сдержался. – Очень хорошо, спускайтесь медленно. – Скользя, как падающий лист, он опустился и встал на песок. – Великолепно. Вы не устали? – Ему хотелось расхохотаться, но он сказал с преувеличенной вежливостью, - Нет, профессор. Я не устал. – Тогда давайте пройдемся. – Они медленно пошли по берегу. – А не можете ли вы, Александр Васильевич, локализовать источник энергии, которой пользуетесь? – Нет. Он везде. В том числе и в нервной системе. – А мне говорили… - Вас обманывали. Нервная система любого живого существа вырабатывает эту энергию. Но даже нервной системы атланта недостаточно, чтобы поднять блок весом в полторы тонны. Он должен заимствовать извне. – Откуда она берется вовне? – Из трофических цепей. – Что это значит? – Это значит, что если вас, профессор, - он ухмыльнулся, - Бросить в костер, то будет выброс энергии. Большая часть которой уйдет вовне. Но, если медленно сдирать с вас кожу, то можно впитывать ее вместе с вашими воплями. Еще лучше – пожирать вас живьем, отрывая мясо зубами, кусок за куском. В этом случае часть энергии вашего страдания уйдет во внешний аккумулятор, а часть усвоится пожирателем. Затем кто-нибудь пожрет пожирателя и процесс повторится. Так живет все живое на Земле, это биологический перпетуум-мобиле, профессор. – Но каков характер этой энергии, что она из себя представляет? – Это психическая энергия, которая вырабатывается страдающей нервной системой. Чем выше организация нервной системы, тем выше уровень энергии. Это хорошо знали и вовсю пользовались своим знанием ваши любимые инки и ацтеки, профессор. А также друиды и все жрецы по всему миру. Жрец – это тот, кто жрет жертву. А жертва – это тот, кого пожирают живьем или мучают на жертвеннике ножом, прежде чем сожрать. Вот о чем умалчивают ваши мудрые книги, профессор. Впрочем, когда ацтекскому жрецу требовалось сотворить маленькое чудо, а под рукой не было никого, с кого можно содрать кожу, он протыкал себе пенис шипом агавы и, превращая себя в генератор, делал какой-нибудь фокус. Ваши сапиентные предки, профессор, вынуждены были идти на эти и еще большие жестокости потому, что не умели ассимилировать энергию из общего хранилища, где ее более чем достаточно. А ваши еще более сапиентные современники, профессор, продолжают приносить чудовищные гекатомбы, уже не понимая их смысла, утратив священное знание войны. Ацтеки и друиды – те, кто знали, зачем убивают, но вы-то зачем сожгли Хиросиму? Зачем вам понадобился Бабий Яр? – Я тут причем? – ошеломленно спросил профессор. – Вы все – причем! Вы – люди! Вы превзошли меру зла! Вы переполнили чашу страданий! – Он простер руки в стороны, - Этот Накопитель уже не выдерживает, энергия гниет и сводит с ума тех, кто еще способен думать, Земля превратилась в гигантский гнойный волдырь! И ты, - он схватил профессора за бороду, - Смел в моем присутствии хаять цивилизованных существ, атлантов? Атланты вели свои войны по правилам, не так, как вы. Атланты убивали, но они же и охраняли. Атланты вывели вас, людей из последнего Апокалипсиса, но вы приготовили новый. Тот, кто все это затеял, уже плюнул и ушел, некому наказывать вас, вы сами себя накажете. И мы, атланты, вам поможем.
Он отшвырнул профессора, срывая с себя одежду, бросился к морю и прыгнул в ледяные волны. Родное море успокоило его, возбуждение постепенно утихло и он начал беспокоиться за профессора. Но когда он вышел из воды, профессор, целый и невредимый, сидел на берегу, пересыпая песок из горсти в горсть. – Как дела, Александр Васильевич! – крикнул он, - С вами все в порядке?

Глава 20
- Коньяк будете? – Нет, спасибо. – Они сидели в креслах в уютном профессорском кабинете, вокруг высились полки с книгами, лампа под зеленым абажуром горела на столе. – А я выпью, - профессор плеснул себе в лабораторный стаканчик приличную дозу, - Замерз, как собака. Да и вы, с вашей эсхатологией, в дрожь вогнали. – Еще раз, извините. – Ничего. А что, действительно, дела так плохи? – Я имел в виду именно то, что говорил. – Паршиво-с. И все же, я самый последний из тех, кого следовало бы оттаскать за бороду. – Анатолий Кириллович… - Да ладно, чего уж там, - профессор небрежно махнул ладошкой, - Не в гроб же с ней ложиться, - он сделал солидный глоток, - В свете ваших откровений, Александр Васильевич, у меня возникает другой взгляд на вашего приятеля. – Александра? – Да. Кстати, он называл себя не Александр, а Александрос. – Не знаю, он грек, может быть. – Может быть. Исходя из того, что мне известно об атлантах – только оставьте в покое остатки моей бороды – они,