Триумф Вещего Олега 3. Когда князь Олег стал "Вещим"

обавляючися чого горшого. А Олгерд тежь <…> копие свое скрушил о браму, абы Москва памятала, же литва з Олгердом была в МосквЪ и копие свое Олгерд крушил o браму. A потым вел[икий] князь Димитрий всЪ нагороды военныи Олгердовы з иншими упоминками дорогими отдал”
                   (Хроника Литовская и Жмойтская // ПСРЛ, т. XXXII, с. 61-62, М., 1975)

    Двойное враньё. С копьём Ольгерд к Москве даже не приближался, а войну с Дмитрием он вообще проиграл, сам униженно умоляя московского князя о мире (С.М. Соловьёв “История России с древнейших времён”, кн. II, т. III, с. 310-311, М., 1993). Н.М. Карамзин решительно отметал измышления литовского хрониста:

    “Не говоря о хронологических ошибках сего Историка, заметим только, что Угра не могла быть границею между Ольгердовым Государством и Россиею, пока Смоленск оставался еще Княжеством особенным или неприсоединенным к Литве”
                   (Н.М. Карамзин “История государства Российского”, т. V, с. 24, М., 1993)

    Поляки и литовцы присвоили себе русское предание и, слегка переделав, вставили его в жизнеописания своих правителей, имена которых обнаруживали некоторое сходство с именем князя Олега. Обычное воровство. Единственный достоверный исторический факт приведён в “Хронографии” византийского автора IX века Феофана Исповедника – болгарский князь Крум в 813 году высказал желание вонзить копьё в золотые ворота Константинополя:

    … “Крум, вознесшись победой <…> и совершив нечестивые и бесовские жертвоприношения на лугу при море у Золотых ворот, требовал от императора вонзить его копье в самые Золотые ворота”
                   (“Феофана Исповедника, игумена (Великого) Поля, Хронография” // “Лев Преступник. Царствование императора Льва V Армянина в византийских хрониках IX века”, ВБ, с. 77, C.-Петербург, 2014)

    Отголоском этой давней истории может быть эпизод из новгородской былины “Хотен Блудович”, главный герой которой, победив своих противников, вонзает в землю копьё, приказывая побеждённым обсыпать его златом-серебром:

    “Ты обсыпь мое востро копье,
    Ты обсыпь возьми да златом-серебром”
                  (“Хотен Блудович” // “Новгородские былины”, ЛП, с. 263, М., 1978)

    О болгарском князе Круме русские летописцы могли узнать из византийских письменных источников, а на Галатских воротах Константинополя путешественники видели герб св. Георгия (М.Г. Халанский “К истории поэтических сказаний об Олеге Вещем” // Журнал Министерства народного просвещения, 1902, июль, С.-Петербург, с. 353). Потом летописцы сопоставили свои наблюдения с русским фольклором, с библейским текстом и получилось сказание про Олегов щит.
    3) И ещё одну необычную историю Н.М. Карамзин нашёл в летописных рассказах об осаде князем Олегом Царьграда:

    “Сотвори (Олег) кони и люди бумажны, вооружены и позлащены, и пусти на воздух на град; видев же Греции и убояшася” (Др. Рос. Вифлиоф. XVI, 54).
    (Н.М. Карамзин “История государства Российского”, т. I, примеч. 309, с. 256, М., 1989)

    Можно было бы счесть этот рассказ обычной досужей байкой, но похожий сюжет имеется в скандинавской саге о Тирдеке Бернском (XIII в.) и связан он именно с русскими, воевавшими с Изунгом – королём земли бертангов (Британии):

    “Гл. 352. Затем собралось к конунгу Гертниду большое войско. А его супруга Остация вышла и возбудила своих духов; так мы называем то, что она пошла колдовать, как делалось в старину, что вещие жены, которых мы зовем вёльвами, чаровали чары. Так много совершила она своими чарами и колдовством, что наворожила к себе разных зверей, львов и медведей, и больших летучих драконов. Она укротила их всех до того, что они ее слушались, и она могла направить их против своих врагов <…> а сама она стала наподобие летучего дракона <…>
    Гл. 353. В это мгновение приходит туда Остация со своим сонмом, который собрала она чарами. Драконы летают над войском и наносят смерть всем людям своими когтями и пастями, львы дерутся и кусают, также и медведи, а сама Остация носится в виде дракона над войском <…> и тогда узнал конунг Гертнид, откуда ему пришла подмога, которую принесли ему драконы и звери, и как искусна была в чарах его жена”
                   (А.Н. Веселовский “Русские и вильтины в саге о Тидреке Бернском (Веронском)” // Известия отд. русского языка и словесности Имп. Академии наук, т. XI, кн. 3, с. 188-190, С.-Петербург, 1906)

    Русское предание повествует о победе русского оружия, иноземное – тоже о победе русского оружия. Достаточно очевидно, что исходный вариант предания хранил боевую славу Древней Руси. Составители саги откровенно воспользовались русскими фольклорными источниками, подставив туда имена своих героев и произвольно изменив географию событий. А что чародейство приписывалось женщине, так и в русских народных сказаниях параллельно существовали два аналогичных персонажа – вещий Олег и мудрая Ольга. У них одно имя, только в мужском и женском варианте, как результат раздвоения единого фольклорного образа на мужской и женский.
    Изображения животных, скорее всего, помещались на знамёнах, которые развевались (“пусти на воздух”) над русским войском, потому ромеи и “убояшася”. На миниатюре из Радзивиловской летописи знамёна Олега выглядят просто как алые полотнища. Но отдельные отряды должны были как-то различаться, и для этого их знамёнам полагались дополнительные атрибуты в виде рисунков. Языческие славяне почитали свои знамёна и хранили их в главном храме (Титмар Мерзебургский “Хроника”, кн. 6, с. 102-103, М., 2009; Саксон Грамматик “Деяния данов”, т. II, кн. 14, с. 217, М., 2017).
    4) Не связать с историческим Олегом и такой вот эпизод:

    “И рече Олегъ: “исшийте парусы паволочиты Руси, а Словеномъ кропиньныя”, и бысть тако <…> И воспяша Русь парусы паволочиты, а Словене кропиньнв, и раздра á вЪтръ; и рЪша Словении: “имеемся своимъ толстинамъ, не даны суть СловЪномъ прЪ кропинные”
                   (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 31, Рязань, 2001)

    Это строчки не отражают историческую действительность, здесь записана насмешка киевлян над новгородцами. Но князь Олег сам пришёл в Киев из Новгорода, он не мог насмехаться над своими соотечественниками. Зато фольклорный Олег из киевских преданий вполне мог.
   Аналогию летописному преданию можно усмотреть в рассказе римского географа Страбона (I в. до н.э.–I в. н.э.) о морском сражении флота Юлия Цезаря с прибалтийскими венетами: “Когда же венеты неслись на него, подгоняемые ветром, римляне срывали их паруса при помощи копий с серповидным наконечником, ибо паруса у них из-за сильных ветров были кожаными и вместо канатов натянуты на цепях” (Страбон “География в 17 книгах”, с. 185, “Наука”, Л., 1964). Боевой приём довольно странный и вряд ли выполнимый. Скорее всего, Страбон воспользовался пересказом фольклора, быть может, тех же венетов.
    5) Таинственная история смерти князя Олега целиком заимствована из фольклора:

    “… въпрашалъ волъхвовъ и кудесникъ: “отъ чего ми есть умрети?” и рече ему кудесникъ одинъ: “княже! Конь, егоже любиши и Ъздиши на немъ, отъ того ти умрети” Олегъ же <…> повелЪ кормити и не водити его к нему <…> на пятое лЪто помяну конь <…> и призва старейшину, конюхомъ <…> Он же рече: “умерл есть” Олегъ же посмЪася и укори кудесника, река: “то ти неправо глаголють волъсви, но все лжа есть: конь умерлъ есть, а я жив” <…> И прииде на мЪсто, идЪже бЪща лежаще кости его <…> въступи ногою на лобъ; и выникнувши змиа изо лба и уклюну в ногу, и с того разболЪся и умре”
                   (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 37-38, Рязань, 2001)

    В наших краях единственная ядовитая змея – гадюка, но яд её опасен преимущественно для мелких животных. Да и как она могла бы укусить Олега? Ходить босиком князю не по чину, а сапоги змее не прокусить. К историческому князю эта история не имеет никакого отношения. Описание смерти Олега напоминает историю гибели Ахилла. В обоих случаях герой умирает от ранения в ногу, а змея и отравленная стрела – образы сходные и взаимозаменяемые.
    Этот сюжет обыгрывается в скандинавской Одд-саге. Главный герой саги Одд по прозвищу Стрела – персонаж довольно популярный, о нём упоминали и другие саги о древних временах. Так же, как и Олег, он получил предсказание, что умрёт из-за своего коня, и тоже попытался изменить судьбу. После ряда подвигов Одд попал в Хуналанд (страну гуннов), так на западе называли Русь, где жил в Кэнугарде (Киеве) при дворе короля Геррауда и совершил успешный военный поход на Бьялкаланд (Балканы), взяв большую дань. После смерти Геррауда Одд сам стал правителем Хуналанда и правил там много лет, но под конец жизни захотел побывать на родине. Спускаясь по тропинке, он споткнулся о череп коня, из которого выползла змея и укусила Одда в ногу. От этого укуса Одд вскоре умер (К. Тиандер “Поездки скандинавов в Белое море”, с. 206-230, С.- Петербург, 1906).
    Сходство с летописным рассказом очевидно. Сюжет явно заимствован скандинавами на Руси, обратное заимствование невозможно. При Ярославе Мудром на Руси появилось много наёмников из Скандинавии и, наверное, не только воины, но и люди других профессий. Общаясь с русичами, они знакомились с местными преданиями, которые потом использовали в своих сагах. А вот русичи скандинавским конунгам не служили, потому как края бедные и ничего там не выслужишь, стало быть, и с тамошними преданиями познакомиться не могли. К тому же Одд-сага была записана в XIII в., русские летописи намного древнее. Но эта сага свидетельствует о том, что в XI в. на Руси были широко известны фольклорные рассказы об Олеге. Известный филолог-скандинавист К.Ф. Тиандер в своём исследовании однозначно отдавал первенство русскому сказанию, отмечая, что составитель саги хотел “ввести Одда в обстановку двора, он хотел сделать его могущественным властелином, каким был Олег. Т. е. заимствуя сказание о смерти Олега, он вместе с тем старается окружить Одда и той обстановкой, в которой находился князь” (Там же, с. 242). Параллели летописному рассказу учёный обнаружил в фольклоре самых разных народов (Там же, с. 235-245). Он сделал вывод: “Если говорить о происхождении самого сюжета, то как мы уже видели, он принадлежит к числу бродячих сказаний. Как исторические личности, Олег и Одд не имеют к нему никакого отношения” (Там же, с. 242).
    Тот же бродячий сюжет попал в качестве занимательной байки и в жизнеописание одного английского рыцаря XIV века:

    “Существует легенда о сэре Роберте де Шурланде и его коне. В этой легенде рассказывается, как однажды в приступе ярости он приказал заживо закопать в землю священника. Очень жаль, что мы не знаем, чем именно провинился священник, но история об этом умалчивает. Вот-вот должен был начаться судебный процесс против сэра Роберта по обвинению в убийстве священника, но в это время случилось так, что король путешествовал по реке на корабле, который в один из тихих ясных дней проплывал мимо острова Шеппи. Сэр Роберт воспользовался случаем, поплыл на коне к кораблю и сумел вымолить у короля прощение. Эдуард, видимо, вспомнил прошлые заслуги сэра Роберта и удивился смелому поступку рыцаря, за что и даровал прощение. Потом сэр Роберт на коне снова поплыл к берегу. До