Тайна казачьего обоза

глубокий, восстановил силы и принёс облегчение.
    Телефон друга  не отвечал. Шли гудки. Затем обрывались. Федя упорно набирал номер и ждал. Настойчивым отворяют двери!
    В трубке послышалось недовольное ворчание:
    - Да…
   - Опять нажрался, свинья старая! – вместо приветствия высказал Федя, - когда успокоишься?
    Звучащая на все лады тишина повисла в трубке.
    - Когда всё выпью, Федя! – тон голоса не изменился, - блин, чо вот ты спать не даёшь!
    - Какой сон, - ответил Федя, - полдень на дворе.
    В трубке снова послышалось невнятное ворчание.
    - Не может быть, - пьяно проговорил друг.
    Федя посоветовал:
    - На часы посмотри, или выгляни в окошко.
    Снова в трубке тишина, прерываемая сопение, скрипом матраса, звуком раздвигаемых штор и тихой восхищённой руганью.
     - Дам тебе горошка, - наконец высказался Витя. – Колись давай, чо тревожишь.
     - Приезжай в гости, в офис…
     Витя перебил:
     - В гости домой приглашают.
     Федя, не обращая внимания, продолжил:
     - … поговорим по душам, - и закончил елейным голоском, - давно не виделись. Соскучился!
     Мозг Вити понемногу включался в работу.
     - У тебя моя фотка есть? - спросил друг, - вот и посмотри, коли соскучился.
    - И фотка есть, и воспоминания свежи.
     - Какие ещё ежи? – удивился Витя.
     Федя посоветовал.
     - Ты давай просыпайся скорее, - и поправил: - не «ежи». А «свежи» - воспоминания. – И бестактно закончил: - Короче, жду!
    - Не могу, - ответил друг и аргументировал отказ, - я болею!
    В трубке раздался смех. Успокоившись, Федя сказал:
    - Приезжай, разделю пополам с тобой твою боль, - коротко хохотнул, -  у меня есть верное средство.
    Тяжело ворочая неповоротливыми извилинами, пленёнными алкоголем, Витя ответил:
    - Если только верное средство, - и прерывисто вздохнул. – Жди, врачеватель моей души.
    Приглашённый из сервисного агентства официант, накрыл стол в небольшой уютной комнате отдыха, расположенной за дверью  кабинета и надёжно скрытой умелой работой оформителя от посторонних глаз. Скромный аскетизм в интерьере, стол, два кресла и диван, на стенах, обшитых деревянными панелями качественные копии авангардистов начала прошлого века (Витя незатейливо называл их «квадратной мазнёй») ничего не говорил о пристрастиях хозяина.
    К приезду желанного гостя на столе стоял графин с огуречным рассолом, овощные соления и грибы, отварной говяжий язык с хреном, холодная отварная говядина, хлеб, соусники с горчицей и аджикой. Рюмки для водки, пивные бокалы, тарелки и вилки; ножи отсутствовали. Ножи Витя недолюбливал, ворчал, тупые они, вечно возись с ними, теряя время.
    Приехал Витя относительно быстро. Встретивший у ворот охранник провёл его на второй этаж, постучался, открыл дверь, вошёл первым и представил посетителя:
    - Фёдор Витальевич, к вам гость, Виктор Викторович Рябцев!
   С недавних пор Витю забавляла новая фишка, по совету супруги его при посещении представляли полностью по имени-отчеству и фамилии. Просто, без эпитетов, он пока не придумал, какими почестями себя наградить, не скажешь ведь, руководитель ОПГ, не все правильно поймут, истолкуют на свой лад.
    Фёдор Витальевич, улыбаясь, вышел из-за стола, подошёл к другу и заключил его в крепкие объятия.
    - Дружище, как же я рад тебя видеть!
    Витя, освобождаясь из крепкой хватки, проговорил, покряхтывая:
   - Ну, где там твоё лекарство?
   Войдя в комнату отдыха, интуитивно отыскал взглядом графин с рассолом, жадно приник к краю и опустошил. Весело блестя глазками, бодрым голосом произнёс:
   - О! вот теперь можно жить! – и шумно не литературно высказался, размахивая руками.
   Федя, не ожидая от воспрянувшего духом друга такой прыткости, пропустил момент, когда Витя схватил его в охапку, стиснув крепкими руками:
    - Асклепий ты мой дорогой, дай-ка я тебя расцелую! – и щедро обслюнявил Федины щёки.
    Отклоняясь от влажных губ, Федя сказал:
    - Витя … Витя, достаточно! Посторонние бог весть что подумают.
   Отпустив друга, Витя Рябой уже с оптимизмом посмотрел на обеденный натюрморт на столе и. не присаживаясь, наполнил рюмки водкой:
    - Выпьем, друг мой любезный, за нас. За нашу дружбу. Чтобы она, - тут голос Вити слегка дрогнул, - никогда не кончалась.
     Рюмки мелодично пропели, друзья медленно выпили крепкий горький напиток.
    - Ты закусывай, Витя, - Федя указал на стол, - а я распоряжусь, когда подавать горячее, - и нажал кнопку вызова секретаря.
    Постучавшись, неслышно ступая, в комнату вошёл официант. Владимирцев попросил лишний раз не беспокоить; горячее подадите через час. Официант безмолвно кивнул и скрылся за дверью.
    Хрустя квашеной капустой, Витя спросил:
    - Не водку кушать же ты меня позвал? – и наполнил рюмки, - понадобились, значит, мои скромные услуги.
    - Не услуги. Работа.
    Челюсти Вити, перемалывавшие язык с хреном, остановились на полпути; наклонившись, он переспросил:
    - Работа?! Такие, как я не работают.
    Федя выпил.
    - Знаю, - взглядом указал на рюмку в руке, - пей лекарство. Доктор приписал. – Дождался, пока друг выпьет и добавил, что он тоже не работает, но работу выполняют работники.
     Витя к рюмке не притронулся. Проглотил пластик языка, вытер губы наружной стороной кисти.
    - Темнишь, Федя, - он прищурил глаза, хрустнул пальцами рук. – Мутки всякие не люблю.
   - А золото любишь? – спросил громким шёпотом Федя, резко наклоняясь вперёд, галстук проехался по закускам и, почти коснувшись лба друга, повторил: - Золото … любишь!..
      Тщетно напрягая извилины, Витя Рябой силился вспомнить, кто его уже пытался за прошедшие сутки соблазнить рыжьём. Помассировал ладонями лицо, соединил их перед собой, будто собираясь молиться.
     - Сколько?
     Фёдор Витальевич любил держать в напряге конкурентов и друзей, задавая в лоб неприятные вопросы или говоря  пикантные вещи. С другом этот вариант не пройдёт. И, поменяв тактику, завёл речь, не касаясь конкретно поднятой самим темы, вскользь упоминая что-то, давно забытое. Всё время вставлял в путаную речь беседы, разбавляя монотонность, яркое «ты мне друг или куриная ляжка», радужное « мы друзья или заячьи хвостики», кумачовую строгость слов « я так понимаю, дружба дружбой – табачок врозь» и одиозно-оранжевое «пуд соли не съели, но половину-то точно!», будто запутывал следы зверь, уходящий от погони.
    И ходил, ходил словесными кругами, поднимая буквенную пыль вокруг темы; приложив руку к сердцу, утверждал, для этого необходимо напрячь все силы.
     В итоге Витя потерял нить Ариадны в вербальном лабиринте арабески-монолога друга,  устав слушать пустой трёп, поставил лекарственный затор на пути словесной диареи.  
     - Короче,  - сдерживая кипение души, оборвал друга Витя. –  Безусловно, понадобится, если, напрячься можно, дуться, мучиться и пучиться. Согласен. Ради чего? – развёл руки, - ради эфемерного золота? Ты знаешь, я пацан конкретный, и мне нужна конкретность. Иначе, к чему напрасные муки?
     - Durch überwuchsen der Qualen zu Quelle der Genüsse1, - улыбнулся приветливо Федя. – Али забыл?
    - Али забыл, - передразнил Витя и сухо щёлкнул пальцами, - ты вот … это, блин … никак не можешь без своего пангерманизма, что ли!
     - А что вдруг такое? – воскликнул Федя. – А?
    - А то, - отгрызнулся Витя, - твой филологический мусор захламляет уши. Будь человеком, базарь по-пацански.
     Не сводя глаз с друга, хозяин кабинета покачал головой.
     - Нет, - протянул он. – Базару ты от своей шпаны наслушаешься. Я буду – говорить!
     Федя повторил рюмочное водочное половодье.
     - Знаешь причины нервных срывов? – спросил друга и, не дожидаясь, ответил, - вовремя не выпито, когда налито.
     Золото, закусив, сказал Федя, твоя цель; царское, приблизительно пять-
1 Через тернии мучений к источнику наслаждений (нем.)
_шесть пудов. (Витя снова попытался вспомнить, кто именно заикался ему о рыжье, вес назван другом почти такой же.) откуда знаю, сорока на хвосте принесла. Где оно, надеюсь скоро узнать. Мой интерес – одна вещица, она находится вместе с золотом. Тебе рыжьё; мне – вещь (снова Витю это насторожило). Думаю, справедливо. Согласен? Витя поразмыслив, совершая обходной маневр, спросил, он единственный, к кому Федя обращался с такой просьбой (в такие вещи, как совпадения Витя не верил). Федя постучал пальцем по лбу, мол, не к ментам же идти или у тебя в городе появились конкуренты. Витя напрягся; конкуренты были да сплыли, кто крепко спит, кто кормит рыб. Федя улыбнулся, видишь, без вариантов. Пять пудов говоришь, спросил Витя, Федя кивнул, пять-шесть; даже пять – это сильно. Какова цена твоего интереса, коли ты его смело на золото поменял; безделушка отмахнулся Федя (в голове у Вити снова шевельнулась мысль, кто-то тоже говорил про безделушку), ой ли, так уж и безделица. Блажь у меня такая, заверил друга Федя, хочешь, верь, хочешь не верь.
      Опорожнив подряд два бокала пива, Витя вдруг встал, поднял лицо к потолку, прищурил глаза; некоторое время он так стоял, что-то подсчитывая и умножая в уме.
     - По рукам! – согласился он и закинул удочку, -  скажи, хоть как вещица-то твоя выглядит, чтобы с золотишком невзначай не перепутать…


Хатынг-юряхское шоссе, пригород Якутска. Дача Косиндо. 29 мая 2014г.    
     Детство своё Эдуард Алексеевич Косиндо помнил смутно.
     Из поздних разговоров с отцом узнал, когда ему исполнилось три года, семья Ко-Син-До вынуждена была тайком эмигрировать в советский Союз. Несмотря на маленький возраст, врезалось Эдику в память и осталось в ней навсегда, как они в спешке покидали дом. Зима в том году выдалась студёная, снежная, мели метели сутки напролёт; пурга заносила снегом ветхие хибарки по самые крыши.
    С трудом отворяя дверь, вместе с морозом и колючим ветром в дом вошёл отец. У него было встревоженное лицо; он что-то крикнул матери; Эдик, тогда его звали У, не разобрал слов отца, чтобы как-то побороть голод, мать уложила маленького У спать, но судя по красивому побледневшему лицу мамы и искажённому страхом лицу отца, это было очень серьёзно.
     Мама бросилась собирать нехитрый скарб, но отец её остановил:
    - По, бери ценное и необходимое, документы, провизию. Одевай сына.  Я скоро вернусь.
     Мама не спросила отца, куда он отлучается. Никогда не интересовалась раньше, ни позже, когда перебрались через границу и добрались до Якутии.
    Отец вернулся в сопровождении незнакомца и указал на него:
    - Он нам поможет в пути.
   В ночь, в метель, в снег, соединивший плотным белым покрывалом  небо и землю, они вышли из дома, навсегда с ним попрощавшись.
    Ветер крепкими руками рвал одежду, забирался под неё длинными ледяными пальцами; выкалывал глаза острыми лезвиями холодных поцелуев.
     Их путь пролегал вдали от населённых пунктов. Питались беглецы скупо. Зато не было ограничения в воде, топили снег, и пили, забивая жидкостью чувство голода. Окольными путями подошли к границе.
     Последний ночлег перед переходом провели в небольшой пещере. На скудном огне костра мать приготовила рис с остатками сушёных овощей. «Всё, - сказала она, ни к кому не обращаясь, - запасов больше нет». «Здесь они вам не понадобятся, - подал голос незнакомец, всегда говоривший шепотом исключительно с отцом. – Завтра вы будете дома: Советский Союз ваш новый дом».