Конкордия Кондратьевна Меллербойм подумала, что неплохо бы перекусить.
– Перекусим? – с риторическим вопросом обратилась она к Поликарпу Васильевичу.
Поликарп Васильевич безмолвствовал.
– Перекусим, я сказала! – возвысила голос Конкордия Кондратьевна.
Ответа не последовало.
Поликарп Васильевич был мёртв.
«Отчего бы это он умер? – подумала Конкордия Кондратьевна. – И от чего?»
Она подкралась поближе, чтобы внимательно рассмотреть его оболочку.
То, что осталось от Поликарпа Васильевича, лежало неподвижно, немного скрючившись.
«Наверное, он болел. А я пропустила этот момент, – решила Конкордия Кондратьевна. – Или обожрался».
– Оборжаться! – резюмировала Меллербойм и захлопнула крышку багажника.
Она села за руль и, выжимая из акселератора всю мощность, предусмотренную для него производителями, помчалась вперёд.
Тем временем Полиевкт Терентьевич как ни в чём ни бывало поднялся на две ноги и пошёл куда глаза глядят.
Глаза у него всегда глядели в одну точку. Причём оба – в одну. Два к одному.
Этой точкой была грудь Ксении Осиповны.
Кто-то смотрит на губы, кто-то видит только задницу, Полиевкт Терентьевич смотрел на грудь.
В неё смотрел.
Даже когда её не было рядом, он старался найти предмет своего внимания, мысленно представить.
Ксения Осиповна не была похожа на веретено.
Хороша ли была Ксения Осиповна, трудно сказать.
Её никто никогда не оценивал детально.
Но то, что она была неглупа – несомненно. Однажды она участвовала в международной викторине о киргизских китах и выиграла. Её поздравили и вручили ей приз. Ксения Осиповна благодарила, кланялась, поскользнулась, упала и опять сломала ногу. Её вылечили, и травма не оставила по себе никакого следа. Но именно вследствие этого происшествия Конкордия Осиповна и Ксения Кондратьевна подружились. Они вместе ходили на ежедневный душ Шарко, который им прописал Нифантьев. Ксении Осиповне – для пользы, а Конкордии Кондратьевне – для профилактики.
У Конкордии Кондратьевны жили когда-то два попугая.
Вернее, попугай был один. А другой – наоборот.
Она поила их молоком с блюдечка. Но всё равно оба улетели.
Вечерами она играла на флюгельгорне.
Преимущественно ре-мажорную гамму. По сорок минут.
Ксения Осиповна, которая жила в соседнем квартале (там же и родилась), вечерами играла на клавикордах. Что-то из Шумана.
Негромко.
Но чтобы соседи – слышали.
Соседи играли на дрели. Но не каждый вечер. А только в уик-энды.
К каждому такому энду Ксения Осиповна готовилась и загодя складывала свой нехитрый скарб в сумочку. После – шла гулять. Или участвовать в викторинах.
Тем временем Поликарп Евгеньевич всё шёл и шёл.
Оглядывая окрестности.
Там и сям, среди отощавших древесных стволов, не чувствовавших смысл бытия, висели лозунги, когда-то призывавшие отметить День международной солидарности трудящихся. Теперь они призывали отметить Духов день.
Поликарп Терентьевич огорчился. Пошёл ломать берёзки. И пошла плясать губерния. За ним. В полном составе. В губернии жителей осталось мало. Но они плясали под флюгельгорн и клавикорды.
Тем временем Меллербойм прибыла туда, куда она так стремилась.
Нифантьев и Ксения Осиповна ждали её. Рассмеявшись, они двинулись вдоль parapetto. Небо на западе темнело.
Но тут что-то щёлкнуло. Послышался голос.
И тогда вся троица растворилась.
Оставив после себя лишь лёгкое облачко нелепых воспоминаний.
|
