в лапах страха

показалось, что она видит свою голову сверху, с зачёсанной набок чёлкой и распущенными косичками. Однако это была уже не её голова. Точнее голова по-прежнему принадлежала ей, но было отчётливо видно, как в том месте, где заканчивается пробор волос, на чёрном фоне картинки проступают еле различимые не то усики, не то рожки, не то мордочка – так похожие на фрагменты насекомого. Со стороны затылка, разметавшиеся косички образовали что-то наподобие веера, и этот веер совсем изничтожил здравый рассудок Марины – она поняла, что видит сложенные крылья чудовища. Да-да, на её голове ЧТО-ТО притаилось, причём это ЧТО-ТО было невозможно увидеть просто так, со стороны. Смотреть нужно либо строго сверху, либо через вот такую картинку, которая под действием воображения, открывает доступ к сокровенному, что находится за пределами восприятия реального мира.
Остаток дня Марина проревела под одеялом, не обращая ни на кого внимания. В моменты, когда слёзы иссякали, а дыхание сбивалось настолько, что её душили сильнейшие спазмы грудной клетки, больше походившие на самые настоящие судороги, краем уха Марина слышала тихий плач родителей и жуткое бормотание повёрнутой невесть на чём бабки. Последнюю, маленькая Марина тем вечером просто возненавидела! Она заставляла себя не вслушиваться в каркающий голос старухи, которая буквально сразу же начала требовать от родителей совершения какого-то церковного обряда по изгнанию из девочки нечистого. Марина прижимала ладошки к ушам, однако спонтанное касание собственных волос порождало очередную волну отвращения по отношению к ТОМУ, что притаилось на её затылке. Реальность медленно отступала, оставляя девочку один на один с неизведанным.
На следующий день Марина собиралась во всём признаться. Хоть кому: родителям, дядечке, ещё раз самой себе, однако задуманное не воплотилось в жизнь и по сей день.
Родители, вынужденные постоянно находиться рядом, подобного ужаса явно не заслуживали. Им и без того требовалась передышка, по совокупности вещей, – и Марина это прекрасно понимала, не смотря на свой скромный возраст. Хотя, с другой стороны, ведь на то они и родители, чтобы постоянно быть рядом, переживать за жизнь собственного ребёнка, за его здоровье и душевное состояние, прислушиваться к любым невзгодам и даже капризам. К тому же и Марина, находясь в одиночестве, начинала попросту сходить с ума из-за постороннего шума в голове – она не знала что это такое и чем именно порождено, а от того становилось ещё страшнее. Но она продолжала упорно молчать, не смотря ни на что.
Скорее всего, таким образом тварь обживалась на новом месте. Существо терпеливо выжидало моменты одиночества, во время которых и проявлялось её влияние: поначалу просто отдалённый шорох, впоследствии – ненавязчивый шёпот на непонятном языке. Марина чувствовала, что как никогда близка к безумию, а потому начинала истошно визжать, как только взрослые предпринимали попытки оставить её одну хотя бы на несколько минут.
Ночью родители практически не спали, так как после заката с Мариной начинало твориться и вовсе непонятное: она разговаривала сама с собой, ни с того ни с сего начинала смеяться, или просто к чему-то прислушивалась, лёжа на кровати с широко раскрытыми глазами. Наутро Марину пытались расспросить о ночных кошмарах, однако девочка ничего не помнила. И, думается, хорошо, что не помнила, потому как рискни она рассказать о том, что привиделось во сне – её бабке точно бы дали зелёный свет! Потому Марина предпочитала отмалчиваться, в результате чего, никто так и не узнал о поселившемся в её голове бесе.
Затем приходил местный участковый. Вот он-то, как раз, и хотел задать девочке какие-то страшные вопросы, что наверняка были намного ужаснее самых ужасных картинок доктора. Марина зажмурилась и в очередной раз провалилась за грань. Она слышала лишь обрывки фраз, доносящиеся, такое ощущение, из глубокого колодца. Было холодно, а повсюду сновали неясные тени. Но не это было главным, Марина слушала.
Сначала это был голос её отца, просивший участкового повременить с допросом, или хотя бы проконсультироваться на сей счёт с лечащим врачом ребёнка; затем холодный сквозняк принёс болезненные всхлипы, и Марина отчётливо угадала в них дыхание матери, просящей кого-то внеземного, помочь ей справится со ВСЕМ ЭТИМ и уберечь дочь; потом появился сладковато-бархатный голос, – он явно принадлежал бородатому дядечке, – а его, то и дело прерывали резкие выкрики участкового, относительно того, что девочки занимались на кладбище черт-те-чем, и, возможно, это именно они разрыли могилу.
Марину стошнило прямо в кровать, и остаток вечера она была вынуждена вдыхать противный запах собственной желчи.
Вообще, первая неделя была самой тяжёлой, однако потом дело постепенно пошло на лад. Со временем, Марина свыклась с засевшим в её голове паразитом, а маме она намекнула, что не прочь сменить причёску: девочку постригли под каре, напрочь ликвидировав пробор и косички. Однако, не смотря на это, существо оставалось внутри, и Марина это прекрасно понимала. Так же она понимала, что на картинках, которые ей показывал доктор, люди, перенёсшие стресс, видят ещё и не такой ужас, но с годами страх рассасывается, а ощущения, связанные с ним, забываются; впоследствии Марина часто бывала на приёме у психоаналитиков, но жутких усиков и крылышек больше не различила, как ни старалась. Утих, под действием лекарств, и шёпот.
Марина вздрогнула, вновь и вновь прокручивая в голове воспоминания.
Единственное, что она отчётливо помнила из того лета, были похороны подружки: девочку хоронили в закрытом гробу, как и Сергея.

3.

Лифт как-то неуверенно дёрнулся, словно не до конца понимая, чего именно от него хотят, – он-то своё дело сделал: довёз всех в целости и сохранности.
Светка в упор смотрела на перекошенную фигуру Германа Полиграфовича, раскачивающуюся у открывшихся дверей, и с трудом сдерживала себя, чтобы не закричать. Девочка была в курсе, что электрический трансформатор на их площадке плохо отрегулирован, так что убогое освещение нередко порождает фантомные тени несуществующих предметов. А уж над чем-то материальным, это самое освещение и вовсе измывается похлеще обезумевшего художника-абстракциониста, решившего воплотить в реальность свои фантазии.
Несомненно, именно мерцающее освещение и сотворило с пожилым музыкантом ту неприятную метаморфозу, что так сильно напугала девочку. Хотя Светке отчего-то казалось, что сама первопричина страха зародилась в её голове значительно раньше, просто за ширмой восторженных чувств, она не замечала отчаянных криков подсознания, гоня всяческие дурные мысли прочь. А зря.
Герман Полиграфович стоял спиной к лифту, на полусогнутых ногах. Руки со скрюченными пальцами нездорово тряслись, завитушки на макушке головы распрямились, а всё тело ходило ходуном из стороны в сторону. Престарелый музыкант был явно чем-то напуган. На первый взгляд, до глубин души, а может и того хлеще.
Светка кое-как перевела дух.
«Странно, – думала она, чувствуя, как в сумке «оживает» мобильник, – Герман Полиграфович живёт в противоположном крыле дома, в боковой однушке – он сам так решил, чтобы никому не мешать, дудя в свой тромбон... Тогда какого чёрта он позабыл так далеко от своего логова? Стоп. А что если он вовсе не тот, за кого себя выдаёт? Ведь я же о нём ничего не знаю – только то, что рассказали Глеб с Мариной... А им тоже кто-нибудь рассказал... например, полоумная Алла Борисовна, которая верит газетным сплетням и напрочь игнорирует реальность, – Светка сглотнула ком, страшась следующих мыслей. – Дом пустой. Поблизости совсем никого. Можно резать, душить, насиловать – творить, что угодно! – никто не придёт на помощь. Попросту не успеет на зов, да и не услышит его, хоть завизжи во всю глотку!»
Герман Полиграфович никак не отреагировал на остановку лифта; он пребывал в некоем заторможенном состоянии, так что не замечал происходящего вокруг. Он вздрогнул, лишь когда зазвонил Светкин мобильник и стал медленно оборачиваться, будто ожидал увидеть позади себя само средоточие вселенского зла или что-то приближенное к тому. Именно на это его движение и отреагировал в свою очередь лифт: кабинка дёрнулась, задрожала, словно балансировала на оборванном тросе подвески – хотя, возможно, так и было взаправду, – судорожно скрипнула.
Светка совершенно не понимала, что происходит, а потому не знала, как себя вести. Однако ситуация разрешилась сама собой: створки дверей со скрежетом сомкнулись, и лифт поехал. Чертовщина, иначе и не скажешь!
Светка мотнула стопудовой головой. Указательный палец на правой руке нестерпимо ныл. Девочка медленно поднесла ладонь к лицу. Плоть побелела от чудовищного усилия, приложенного к кнопке, а ноготь и вовсе сломался. Светка попыталась унять нарастающую во всём теле дрожь; лифт неспешно раскачивался, увозя детей невесть куда.
- Чего это с ним?.. – пропищал сидящий на полу Юрка, поджимая коленки к влажному подбородку.
Светка посмотрела на брата. Тот сидел посреди кабинки, размазывая ботинками по полу вязкую кашицу. Внутри металлической коробки витал запах детской мочи.
- Ты чего, обделался?! – не поверила Светка, одним движением поднимая сконфуженного Юрку с грязного пола за шкирку.
- Ничего я не обделался! – хныкал малыш, извиваясь и вывёртываясь из рук сестры так, чтобы той не было видно его обмоченных штанишек. – Чего ты опять обзываешься!
- Да нужен ты мне!
«Скафандр» всё же сделал своё мерзкое дело; Юрка понял, что докрутился и попросту не способен двигаться – рукава комбинезона сдавили плечи, так что перехватило дыхание. Малыш засопел.
Светка брезгливо осмотрела брата с ног до головы, наморщила нос.
- Ну за что, спрашивается, мне это наказание?! Почему именно сегодня?
Юрка вырвался из обмякших пальцев сестры и прижался к стенке.
Светка посмотрела на брата, как на умалишённого, однако тут же сообразила, что последнюю фразу она прокричала буквально во весь голос, и вновь ужаснулась.
Лифт замер, принялся задумчиво пощёлкивать своими электронными мозгами.
Светка не стала дожидаться пока откроются двери и, не особо задумываясь, ткнула саднящим пальцем кнопку своего этажа.
«Так за что же мне всё это?..»
«Да за ВСЁ, дурья твоя башка! Неужели не понятно? За ВСЁ!!!»
Светка прижалась лбом к холодной стене, ясно представляя всю ту гадость, что уже совершила, и которую теперь не исправить. Никогда и ни за что. Ни в этом мире, ни в этой жизни. Только там, за гранью, где уже поджидает страшная кара.
- Телефон, – прошептал из своего угла немного отошедший Юрка. – Не пугай меня так больше. Ладно? Это мама?..
Светка нездорово выдохнула, принялась суматошно рыться в сумке. Мелодия «Симметрис» постепенно «распускалась», наполняя утробу лифта мелодичным вихрем, который разгонялся всё быстрее и быстрее.
Светка не знала почему, но мелодия транса напоминала ей жизнь цветка: прекрасную и быстротечную. Всё начиналось с тихого перезвона – и в этот момент цветок рос, обдуваемый на заре ветрами; затем всё замирало, из-за горизонта появлялось светило, сопровождаемое дивным рокотом земных недр – гравитация пронизывала космос, а